Море и звезды, стр. 13

Павел выглянул в иллюминатор.

– А ведь уже давно рассвело, выйдем?

Над островом стояла мирная, спокойная тишина.

С ясного неба светило нежаркое утреннее солнце. Небольшие покорные волны виновато облизывали пологий берег пляжа.

«Устоял! Устоял остров!» – обменявшись взглядами, без слов поняли они друг друга.

– Океан покоряется людям! – вслух торжественно и серьезно оказала Таня.

Глава шестая

ЛУННАЯ СОНАТА

Герда проснулась рано. С особой ясностью перед ней, как продолжение сновидения, проносились события последнего времени. Себя и свои действия Герда видела как бы издалека. Ей казалось, что кто-то добрый и справедливый говорил ей, где она права и где ошиблась.

«Что же сейчас представляет собой моя жизнь? – думала Герда. – Я – жена ученого, преданного своей идее и своему делу. Павел сидит там, в Индонезии, над своими зелеными листочками и мучается; через день шлет телеграммы, я отвечаю на каждую пятую или десятую… Он, конечно, добрый, сильный и хороший…

Но тут Герду словно кто уличил во лжи, она покраснела. Глядя в побелевшее от рассвета окно, она ясно отдала себе отчет в том, зачем приехала сюда, в Подмосковный дом отдыха. Недавно ее московский друг Орлов сказал ей:

– Пока до свидания, Герда, скоро предстоит очередной полет на Луну. Несколько дней должен отдохнуть в санатории. Будет у вас время – приезжайте.

И вот вчера вечером она приехала. У нее выдалось несколько свободных дней, и когда ехала сюда, все думала: она едет, чтобы привести B порядок нервы.

Но внутренний голос говорил ей: зачем лгать?

В девять часов утра все отдыхающие собрались за общим столом. Кроме Орлова и Герды, здесь отдыхал конструктор кибернетических машин Иван Иванович Егоров – старик с живым лукавым лицом. Густые белые волосы на его круглой голове торчали аккуратной щеточкой, карие глаза весело поблескивали. С ним была его жена Алла Александровна – врач-невропатолог, милая пожилая женщина. Дальний край стола занимали пять сильных, здоровых ребят-студентов Московского университета. Все они обладали атлетическими фигурами, громкими голосами и сверхотличным аппетитом. Они успевали одновременно есть и громко разговаривать о каких-то приливных волнах в глубине земли. На них часто укоризненно посматривал Петр Петрович Игнатов-директор счетного центра Москвы – бледный черноголовый человек в очках. Тут же за столом сидели три девушки, учащиеся Московской консерватории.

После завтрака все общество, переодевшись, отправилось на лыжную прогулку. Погода была чудесная, пышный снег искрился миллионами звездочек. Лыжня вилась среди золотистых молодых сосен, с веток которых иногда, тихо шелестя, падали хлопья снега. Разноцветная цепочка лыжников потянулась в глубь леса.

В этот солнечный день в лесу было так хорошо, что не хотелось ехать в санаторий, и лыжники прокатались до 5 часов вечера. Когда день закончился, уже после ужина все собрались в обширной гостиной санатория.

– Тут чудесно, не хватает лишь музыки, – сказал Петр Петрович.

– Это верно, – согласилась Герда, – ничего так не создает настроения, как музыка. Пожалуйста, Нина, сыграйте нам Лунную сонату Бетховена.

– Да я бы с удовольствием, – немножко покраснела Нина, – но ведь я играю более или менее квалифицированно только на электроксилофоне, а здесь рояль.

Виктор Орлов, молча стоявший у камина, неторопливо подошел к инструменту, открыл его и за­играл. Мо­гучие звуки заполнили комнату; в них были надежда, глубокая внутренняя страсть, мужество и мудрость. Когда замерли последние звуки, в комнате стало тихо-тихо, только было слышно, как шелестел снег, падавший на стекла огромных окон гостиной.

Виктор вернулся на свое место.

– Я никогда не думала, Виктор, – сказала Герда, – что вы так чудесно играете. Я не слышала от вас ни одного слова об этом.

– О, это старая история, – спокойно оказал Виктор, – я рос и учился в музыкальном пансионате Юности – учебном заведении, всегда полном молодыми голосами и звуками музыки, стоявшем вот в таком же лесу. Это был целый маленький Музыкальный мир.

К 15 годам уже был неплохим музыкантом. И вот случилось, что всю нашу школу пригласили на новогодний бал в Москву. Уедали решительно все. Малыши, разумеется, еще раньше разъехались, а я остался потому, что мне нездоровилось. Мне было грустно. Юности нужно общество, счастье, праздник. И в этот день его действительно все имели, кроме меня. Около двенадцати часов ночи я оказался в большом двухсветном концертном зале нашей школы. В большие окна ярко светила луна, и в зале был тот особенный жемчужный полусвет, который может создавать одна только луна. На стенках темнели портреты великих композиторов прошлого, и те из них, на которые падали лучи луны, казались живыми.

Я открыл большой концертный рояль и стал играть так же, как сегодня, бессмертную Лунную сонату.

Вот тогда, играя, я понял, что человеческая жизнь вся в стремлении, в борьбе, и только тот может быть счастлив, кто с самого начала жизни пошел по верной дороге, честно служил своей идее. В те времена было всеобщее увлечение космосом, все мечтали о полетах, и в эту ночь я также решил стать космонавтом. И вот уже через неделю я не сходил с лыж, коньков; помногу плавал в бассейне и беспрерывно учил математику, физику, астрономию. Кончилось это тем, что меня вызвали в Совет преподавателей и спросили – в чем дело?

Я ответил:

– Хочу быть достоин Бетховена по духу.

Меня сначала не поняли. Я очень путано объяснил, что человечество завоевывает космос и что я должен стать космонавтом. В конце концов меня поняли и перевели в политехническую школу. Ну, дальше все обыкновенно. Учился.

– Расскажите же нам о ваших полетах, – взволнованно попросила Горда.

– Да, да, расскажите, – поддержали ее.

– Ну что ж, – согласился Виктор, – расскажу… Не стоит говорить о том, что было в школе, достаточно заметить, что мне пришлось провести только в сурдокамерах в общем более месяца. И вот однажды мне на грудь прикрепили золотой луч в бриллиантовом Млечном пути. Я стал космонавтом. Учение, пробные полеты на земных ракетах – все было позади. Я был зачислен в экипаж ракеты «Луна 13».

Вместе с друзьями, такими же как я космонавтами, я целые дни проводил на ракете, проверяя каждую деталь машины. И вот вылет. Темная южная ночь. На ракетодроме вспыхивают тысячи огней, теперь видно, что на старте в километре друг от друга стоят десятки ракет, они тоже должны лететь вместе с нами, вернее, они будут вылетать через каждые два с половиной часа. Все ракеты, кроме первой и последней, необитаемы – это грузовые ракеты. Но я сбиваюсь на детали. Я ведь хочу рассказать совсем о другом.

Человек всегда счастлив, когда встанет на собственную дорогу. Так было всегда: человек радовался и волновался, садясь на коня, становясь у штурвала судна, к рычагам паровоза или берясь за руль машины.

Но многим не удавалось оказаться в кресле космического корабля и почувствовать, что он не только человек Земли, но и космоса. Поэтому у меня не было страха в душе, были только радость и гордое сознание, что я добился цели. Экипаж ракеты состоял из пяти чело­век. На взлете каждый из нас полулежал в своем кресле, мы могли разговаривать друг с другом, выполнял свои обязанности. Фактически, конечно, все делали телеметрические станции Земли – мы могли вмешиваться в управление полетом только в аварийных случаях, да еще в момент прилунения командир корабля брал на себя посадку ракеты. Он решал, куда посадить ракету. А мы пока были обязаны только сообщать о своем самочувствии. Все остальное делала аппаратура. По совету с Земли на втором часу полета мы позавтракали.

Не обошлось при этом без курьезов. Из питательного наконечника вылилось несколько капель молока, и сейчас же в воздухе повисли беленькие шарики. Поймать их снова оказалось очень трудно. Но постепенно мы полностью освоились со своим положением, и я моту утверждать, что лучший отдых для человека-это состояние невесомости. Нужно только быть внимательным.