Ада Даллас, стр. 56

– Ну а если чего-нибудь покрепче? Давайте выпьем вдвоем и повеселимся.

Девушка хихикнула и покраснела, но я видел, что мое предложение пришлось ей по душе.

– Что вы, господин губернатор! Ничего подобного у вас и в мыслях не должно быть.

– Не должно? Черта с два! Давайте кутнем, а?.. – предложил я.

Сестра снова хихикнула.

– Ну ничего, отложим до лучших времен.

Конечно, много воды утечет, пока я смогу выполнить свое обещание. Сейчас я, в сущности, полутруп. Ада добилась своего, использовав меня на полную катушку, а я оказался у разбитого корыта, да еще со сломанной шеей, и все же довольный тем, что остался жив.

Забавно, но факт: я был доволен собой. Впервые в жизни я отказался лизать пятки Сильвестра. И он вместе со сворой своих холуев ничего не мог со мной сделать. Да, они расправились со мной. Я был искалечен, но они не заставили меня изменить свое решение. Все шло так, как должно было идти, согласись я на их предложение с самого начала. Но зато мне не приходится винить самого себя, они были вынуждены действовать сами.

И вот я свободен... Лязг ломающегося металла... Грохот машины, швыряющей меня, как шарик рулетки... Распахнутая дверца, из которой я вылетаю подобно игральной кости... Все это оторвало меня от Ады и от Сильвестра. Я стал свободен!

Финал мог оказаться куда более трагичным, а сейчас, месяцев через шесть, самое большее через год, я снова стану человеком.

– Сестра! – позвал я.

С ее лица еще не сошла краска, вызванная моим предложением.

– Да, господин губернатор?

– Вы знаете, чем мы с вами займемся, когда я поправлюсь?

И я пустился в подробности.

Она стала совсем пунцовой. И только твердила:

– Господин губернатор! Господин губернатор! Как вам не стыдно!

Однако из палаты не ушла.

СТИВ ДЖЕКСОН

"Лига молодежи штата Луизиана" и полковник Роберт Янси выручили Аду. Конфискация петиции об "отзыве" и подписей под ней означала конец кампании. Прокурор штата, человек Сильвестра, без конца откладывал возвращение документов, а потом заявил, что подписи вообще не имеют никакой юридической силы. Ленуар и его сторонники раскудахтались, требовали вмешательства федеральных властей, и некоторое время обстановка оставалась накаленной.

Однако страсти мигом охладели, словно от ледяного душа, как только были выплачены новые пенсии по старости.

Дело в том, что Ада, сама или вкупе с Сильвестром, выкинула ловкий трюк.

Пенсии были выплачены не только за текущий месяц, но и за четыре предыдущих, то есть с момента подписания закона, а не в оговоренный в нем срок. Ада сделала это своей властью, в обход конгресса, что являлось прямым нарушением конституции штата. Но признать ее распоряжение антиконституционным мог только верховный суд штата, а там сидели люди Сильвестра.

Чеки на первую выплату новых пенсий по старости были выписаны каждый на 400 долларов. Сразу же, как только пенсионеры получили деньги, движение "Долой Аду!" тихо скончалось, и роман между публикой и Адой возобновился с новой силой. Ада выступила по телевидению и, помахивая чеком, мило объяснила, что ей удалось повысить пенсии благодаря повышению налогов, что, хотя, таким образом, налоги идут на благое дело, определенные круги в штате сопротивляются, мешают ей проявлять заботу о народе.

За эту саморекламу Аде не потребовалось даже платить, поскольку она выступала не с политической речью, а как губернатор, с официальным обращением.

Все последующие месяцы из казначейства штата потоком шли чеки на пособия по старости и безработице, а департамент общественных работ развил самую бурную деятельность в связи с постройкой дорог, общественных зданий, медицинских учреждений. На каждом новом здании укреплялась огромная доска, которая гласила:

ВОЗДВИГНУТО АДМИНИСТРАЦИЕЙ

ГУБЕРНАТОРА ШТАТА АДЫ ДАЛЛАС.

Все это вместе с выплаченными за четыре месяца пособиями по старости совершенно изменило ситуацию. За каких-нибудь два месяца Ада как губернатор стала необыкновенно популярна.

Надвигались выборы, и Ада с Сильвестром заранее стремились укрепить свои позиции.

Поэтому...

Через четыре месяца после введения новых налогов, когда избиратели уже начали привыкать к ним, как к цене, которую они должны платить за повышение пенсий и пособий, Ада полностью отменила торговый налог, взимавшийся лет двадцать.

По ее распоряжению, департамент финансов в один прекрасный день прекратил сбор этого налога. Это было, разумеется, незаконно. Но кто будет жаловаться?

Насколько я помню, ни одно мероприятие ни одного губернатора Луизианы не пользовалось у населения штата таким успехом. Очевидно, Марин немало потрудился, чтобы как следует подготовить новый шаг Ады, справедливо полагая, что он поможет окончательно забыть недовольство, вызванное введением новых налогов. И момент был выбран весьма удачно. Выдвигая свою кандидатуру в губернаторы, Ада сможет спекульнуть на двух важных для избирателей обстоятельствах: повышении пенсий и пособий и отмене торгового налога.

На следующий день после столь блестящего маневра (иначе не скажешь!) Ада стала предметом... чего бы вы думали? Предметом всеобщего обожания! И я спрашивал себя, как далеко она пойдет. После Хьюи Лонга еще ни один губернатор не пользовался такой популярностью. Колесо истории было повернуто вспять. Ада стала одновременно и Жанной д'Арк, и рождественским Дедом Морозом.

Вместе с тем я задавался вопросом, как у нее сложились отношения с Сильвестром. Удалось ли ей убедить его ослабить вожжи хотя бы немножко? Или она умела хорошо выполнять указания, только и всего?

РОБЕРТ ЯНСИ

Какое-то время я чувствовал себя триумфатором. Я поставил Аду на то место, на которое стремился поставить все три последних года. Она пресмыкалась предо мной.

Да, верно, она использовала меня в своих целях. Использовала, использовала, использовала!.. А когда вы используете кого-то в своих целях, вы принадлежите этому человеку больше, чем он вам. И она принадлежала мне.

Ей хотелось убить меня. Всякий раз, заставляя ее ползать на коленях, я чувствовал, как хочется ей убить меня, так хочется, что ее даже трясет. Мне это нравилось. Больше всего вы наслаждаетесь жизнью, когда кто-то жаждет вас убить.

Мне недолго пришлось торжествовать, но я неплохо использовал это время. После первой же выплаты пенсий по новым ставкам я начал терять власть над ней, а когда она отменила торговый налог, я понял, что петиция со всеми своими подписями не стоит и бумаги, на которой она написана.

Уже на следующий день я принес Аде эти документы и молча протянул через стол. Она взяла их и с каменным лицом с полминуты смотрела на меня. Потом, по-прежнему не сводя с меня взгляда, открыла верхний ящик стола и молча спрятала бумаги. Я повернулся и ушел.

Несколько дней я не пытался даже дотронуться до нее.

Однажды утром она позвонила мне по телефону и поручила повидать одного человека в центральной части штата. Ее голос не выражал ни вражды, ни расположения. Я выполнил поручение и вернулся к ней с докладом – неофициальным, конечно, поскольку человека пришлось... урезонить; в ту ночь мы опять были вместе, хотя она, как и прежде, ненавидела меня и – я это чувствовал, – как и прежде, хотела бы со мной разделаться.

Однако теперь ее желание было совсем иным. Оно не проявлялось так страстно, как раньше, от него веяло холодом; его можно было сравнить не со льдом, который со временем мог растаять, а с прочной, не поддающейся износу сталью.

Мы по-прежнему были вместе, и ни я, ни она не могли уйти друг от друга. К лучшему или к худшему, но мы составляли одно целое. Конечно, я уже не был хозяином положения. Впрочем, как и она.

Однажды я спросил у Ады, не опасается ли она услышать какие-нибудь новости из Мобила.

– Не спрашивай об этом! – сказала она. – Во всяком случае, вслух.