Душа, стр. 44
В полночь позвонили в дверь со стороны лавки, и смех тут же стих – значит, было все-таки что-то на душе у каждого, раз все вдруг насторожились?… Каждый беспокоился по своим причинам. Луиджи с Лебреном пошли открывать. Оставшиеся ждали… Шаги… «Вот, пожалуйста!» – провозгласил Луиджи, и из-за его спины выглянула Миньона, сопровождаемая Марселем и Лебреном.
– Я за Оливье… Почему ты не сказал, куда идешь? Мама так волновалась…
– Вот видите, Натали!… Добрые мои друзья, принимаю все ваши предложения разом… Уезжаю из родительского дома и даже адреса не оставлю…
Возможно, Миньона запротестовала бы, но ее усадили между Лебреном и Марселем Великим Немым, поставили перед ней прибор, налили рюмку… Семейство Луазелей нынче вечером оказалось предметом особого внимания и забот. «Лебрен!» – Натали нахмурила брови. Не хочет она, чтобы Лебрен усложнял жизнь Марселя. «Что вы от меня хотите, Натали?» – «На сей раз придется вам иметь дело со мной…» – «Слишком поздно, Натали, слишком поздно…»
XXXIII. Грот
Доктор Вакье пригласил Кристо осмотреть его коллекцию автоматов. Беатриса вызвалась сопровождать Кристо. Конечно, мальчик повсюду ходит один, без старших но, во-первых, это далеко, а во-вторых, в такую мерзкую погоду лучше поехать на машине. От Натали не ускользнула настойчивость, с какой Беатриса набивалась сопровождать Кристо… Дом доктора Вакье безусловно представлял для нее известный «туристический» интерес, но, с другой стороны, Беатриса находилась в полосе увлечения семейством Луазелей, в частности Оливье, и всеми прочими тоже. Оливье поселился в комнате для прислуги, которую нашли благодаря хлопотам Натали и за которую платил Луиджи. Натали отнюдь не улыбалось, чтобы Оливье превратился в прихлебателя при ком бы то ни было, и не должен Оливье продавать свою независимость за обед, экономку, за завтрак, поданный в постель… Пусть лучше выкручивается сам. Комната для прислуги на улице Верней была достаточно скромной, чтобы Луиджи мог за нее платить, а дамы Оливье пусть на досуге любуются видом парижских крыш…
Впервые в жизни Кристо видел роскошь. Доктор Вакье жил возле парка Монсо в особняке, построенном еще в середине прошлого столетия. Седовласый, приветливо улыбающийся слуга ввел их по лестнице – каменной, с красным ковром, – подымавшейся из холла двумя маршами. Они прошли две или три парадные комнаты, потолки были высокие, мебель стояла вдоль стен: спокойствие и тишина, как в музее. Потом в следующей, такой же большой комнате, где перед пылающим камином стоял диван, навстречу им поднялся доктор, уронив на пол газеты. Не тот доктор, которого Кристо отлично знал, которого называл без церемоний Альбер, но какой-то очень высокий и очень худощавый, почти незнакомый господин в черном костюме, казавшемся еще чернее из-за белоснежной сорочки. И голос, тоже совсем не тот привычный докторский голос произнес: «Добрый день, Кристо!» Кра-кра! «Добрый день, мадемуазель!» Снова кра-кра! Никогда он таким скрипучим голосом у Натали не разговаривал. «Не угодно ли чашечку кофе? Он, конечно, не такой, как у госпожи Петраччи, но все-таки пить можно…» Даже имя Натали – госпожа Петраччи – прозвучало внушительно, будто сообщение, переданное по радио. На Кристо был праздничный костюмчик, и он чувствовал себя скованным, неуклюжим, как космонавт в скафандре. «Не желаете? – спросил доктор. – Значит, сразу приступим к осмотру. Пошли…»
Доктор Вакье не любил демонстрировать свои сокровища непосвященным, и присутствие Беатрисы его смущало. Он ее не приглашал, неужели они побоялись отпустить к нему Кристо одного? За кого они его принимают? Он старался не замечать восклицаний Беатрисы: «Ах, как это мило!», «Как прелестно!» – и обращался только к Кристо: мальчик разбирается в механизмах. Но Кристо казался рассеянным и, проходя мимо самых редкостных автоматов, смотрел куда-то мимо, в окно, себе под ноги, на паркет или на ковер… Он не просил доктора заводить автоматы, стоящие на особых подставках, на консолях и столиках, всех этих писцов, рисовальщиков, музыкантов… Равнодушно прошел даже мимо витрины с «говорящими головами», редчайшими экземплярами голов, не проявив к ним ни малейшего интереса, и остановился на минутку только, когда доктор провозгласил: «А вот серия лжеавтоматов», да еще задержался, чтобы посмотреть на гравюру, изображавшую «Игрока в шахматы», – вокруг были нарисованы фигурки, поясняющие, как постепенно человек проникал в ящик, а оттуда в полое тело турка: тут Кристо улыбнулся, словно это была забавная шутка, и отошел, рассеянно взглянув на великолепного полишинеля, бессильно свешивавшегося через край открытого ящика.
Только когда они вошли в спальню доктора, где стояла слишком широкая, слишком низкая кровать под парчовым покрывалом, задрапированная со всех сторон пологом, Кристо встрепенулся и спросил:
– Ты живешь здесь один, доктор?
Последнее слово он произнес с заминкой, но как назвать Альбером человека, который спит в такой богатой постели?…
– Да. – Доктор, словно сам удивленный этим обстоятельством, повторил с вопросительной интонацией: – Да?
Затем подошел к окну и задернул подбитые шелком занавеси.
– Прошу прощения, мадемуазель, что я привел вас в спальню, но я хочу продемонстрировать вам свою самую любимую вещь, сейчас вы ее увидите. Для этого я должен задернуть занавески и зажечь свет. Не трогайтесь с места, выключатель возле постели…
Спальня погрузилась во мрак… а потом ниша, помещавшаяся прямо напротив низкой кровати, внезапно осветилась ярким светом, как театральная рампа… В глубине ниши стоял маленький золоченый дворец, усыпанный драгоценными камнями, перед дворцом сад во французском стиле, по обе стороны сада две увитые розами арки, на них сидели крохотные птички… на первом плане озеро с лебедями, а от озера к дворцу, занимавшему весь задний план, вела главная аллея с фарфоровыми статуями по обеим сторонам. Перед дворцом маленькие фигурки в костюмах придворных… «Внимание!» – провозгласил доктор. Сцена вдруг ожила… сначала запели птички, потом пришли в движение фигурки; они входили во дворец, распахивавший перед ними свои двери, выходили в другие двери… лебеди заскользили по глади озера, крохотные птички на розах подняли головки, открыли клювики…
Беатриса вскрикнула от восторга, а Кристо представил себе, как доктор один в пустынном доме лежит на огромной кровати и, широко открыв в темноте глаза, не отрываясь смотрит на ярко освещенный прямоугольник. Дворец сиял, двери открывались и закрывались, фигурки двигались, суетились, лебеди скользили по озеру, птичий щебет звенел, как нежнейшая музыка…
– Продолжим осмотр, – сказал доктор, его смущало упорное молчание Кристо. – Сейчас я вам покажу еще другие сценки – и на этом конец.
Он открыл дверь в широкий коридор без окон, который, в сущности, был тупиком, так как никуда не вел. Направо и налево в стенах были ярко освещенные ниши, совсем такие же, как в спальне, и в каждой началось движение… В одной помещалось не менее двадцати человечков, и все они занимались своим делом: тут был кузнец, сапожник, трубочист… у дверей звонил почтальон, и на его звонок в домике открывалось два окошка, из одного выглядывала голова девушки, а из другого – старушки. Была сцена страшного суда с чертенятами, вилами и адским пламенем… Еще в одной нише крутились на трапециях акробаты…
Самый конец коридора не был освещен. Доктор подошел к выключателю, и яркий свет ламп осветил картину в большой золоченой раме… На картине был изображен деревенский пейзаж, просторы, вековые деревья, полноводная река, чуть дальше ветряная мельница… под мостом, склонясь над водой, прачки стирали белье… на мосту охотник с собакой… И вдруг все пришло в движение, завертелись крылья мельницы, зашагал по мосту вслед за побежавшей собакой охотник, прачки начали стирать белье по-настоящему, засвистели птицы, а на маленькой церквушке… здесь была и церковь… звонко пробили часы.
Оцепенев от изумления, Кристо забыл все на свете. Он глядел на этот прекрасный пейзаж, на эти деревья, реку, на перспективу, человеческие фигурки… на этот совсем настоящий, как в Лувре, прекрасный пейзаж… Его картина! Его жалкая, несчастная механическая картина! Можно умереть от стыда… Не подарит он Натали такую картину… Его картина! Все, что он мечтал сделать для Натали… И Кристо зарыдал!