Душа, стр. 28

– Да… не совсем так. Машина уже умеет разыгрывать дебюты и эндшпили, но… миттельшпиль… В миттельшпиле чересчур много возможных комбинаций, астрономическое количество комбинации… Такую информацию машины еще не научились перерабатывать. Но ты прав: нет дыма без огня… Дым – это мечта, огонь – это реальность, которую следует открыть. Ты прав: легенды, сказки, мошенничество, ложь… все реализуется.

Кристо встал и потянулся, он не то отгонял от себя сон, не то просто заламывал в отчаянии руки.

– Я думаю… все сумеют объяснить… только одно меня всегда сбивает – бесконечность.

– А ты о ней не думай. Занимайся тем, что имеет пределы. И это уже немало, тут есть над чем подумать.

Но не в характере Кристо было «не думать об этом». Он мог жить, только «думая об этом», как живут с хронической болезнью. Слишком он был гордый, чтобы уходить от трудностей, он учился их преодолевать, владеть собой. Любо было смотреть, как он грызет удила, бьет копытом о землю, приплясывая на месте, и все-таки продолжает трудиться над тем, что начал. К примеру, трудиться над живой картиной, над картиной, которую он задумал преподнести Натали. Он ломал себе голову, прибегал со своими проектами к Марселю, брался так, брался этак… Да ему и не нужен был Марсель, чтобы понять, что ничего не получается. Самые терпеливые давно бы все бросили, но Кристо скрипел от досады зубами и снова брался за дело.

«Как он вырос, – подумал Луиджи, – теперь я, пожалуй, не смог бы донести его на руках, как в ту ночь, когда он лежал без чувств возле „Игрока“. Он поднялся с качалки.

– Ну беги, а то вдруг Натали одна.

XXI. Фантом

Натали действительно была одна, и ей было грустно: от нее только что ушла Мари, жена Андре, и разговор получился нелегкий. Андре по-прежнему сходит с ума, он никак не может привыкнуть, что ему отхватило руку: глядит на пустой рукав и плачет. Никакими силами его не заставишь носить протез. Напрасно старалась Мари его урезонить, твердила, что пора уже привыкнуть, смириться со своим положением… Тут уж ничего не поделаешь. Все бесполезно. Но он никак не может взять в толк, что руки нет, руки он не видит, а чувствует ее, словно она есть, словно она его дразнит, врет ему. Он уж сам не знает, чему верить – глазам или тому, что чувствует. Словом, просто с ума сходит…

Луиджи сердито оттолкнул кресло.

– Я же им сотни раз говорил: все инвалиды ощущают отрезанную руку или ногу, это вовсе не бред, не безумие… Это обычное явление.

– Да, конечно, – согласилась Натали, – но Мари понять этого не может, она пытается вразумить Андре, доказывает ему, что он все сочиняет… А он вопит, что врет не он, а врет рука! Он чувствует ее, даже когда ему не больно. Он, мол, знает, что сейчас ее повернул, положил так или этак… А Мари от этого сама обезумела.

– Обезумела, – Луиджи, который было сел, снова поднялся. – Ей-богу, не знаю, что бы я твоей Мари сделал! Она нам всю работу на нет сводит…

– Верно! – Кристо рассердился на Мари не меньше Луиджи. – Ведь Луиджи дал им специальную брошюру о явлении фантома. Ты видела, Натали?

Натали встала на защиту жены Андре. Действительно легко потерять голову, когда Андре показывает на пустое место и уверяет, что у него ломит большой палец… Болит на расстоянии, фактически в пустом пространстве! Мари и смеется и плачет.

– По-моему, ты сама тоже не особенно хорошо понимаешь! – Луиджи рассердился на Натали! Такого еще не бывало… – Инвалид чувствует отрезанную руку или ногу так, будто они все еще существуют, будто они на месте, это всем известно, это вовсе не выдумка, а факт, проверенный веками. Ничего инвалиды не сочиняют, они говорят истинную правду! И вовсе не обязательно чувствовать боль, скажем, в отрезанной руке, чтобы ощущать ее как часть собственного тела. А почему? – Луиджи овладел собой, он говорил теперь спокойно. – Такой большой ученый, как Рене Лериш, предполагает, что ощущение это вызывается периферическим раздражением нервов культи, оно-то и порождает руку-фантом. Но существует иная гипотеза, более, я бы сказал, волнующая: мы якобы ощущаем свое тело изнутри так, словно оно отделено от пространства чертой, ощущаем, если хочешь, свой силуэт… Такова гипотеза «телесной схемы». Пока наш организм цел, телесная схема, какой мы видим ее извне, и такая, какой мы ощущаем ее изнутри, фактически идентичны. Но когда у нас отняли, скажем, руку, тогда то, что мы видим глазами, и то, что мы ощущаем изнутри, не совпадает. Объективно рука ампутирована, субъективно – она по-прежнему является частью нашего тела. Объективно – материя исчезла, субъективно – она существует, упорно продолжает быть. Для одних телесная схема, вернее, чувство места, занимаемого нашим телом в пространстве, – свойство врожденное; для других – она результат нашего жизненного опыта.

Луиджи замолчал, и Кристо тут же поспешил выразить свое мнение:

– Это результат нашего опыта, ведь мы растем, верно? Если мы хотим все чувствовать как оно есть но правде, тогда ощущение своих пределов должно все время меняться, верно? Десять лет назад я кончался вот здесь. – Кристо показал на свои коленки, – а через десять лет я буду уже вон где, – Кристо вскинул вверх руку – Человек должен иметь опыт, чтобы вести себя правильно, в соответствии с тем местом, которое он занимает в пространстве, и не делать слишком широких или слишком мелких движений. Как для того, чтобы вести грузовик или же малолитражку.

– Возможно… Не забывай, что все это область гипотез. Не подумай ради бога, что телесная схема – это абсолютная истина. Возможно, это просто философское понятие. Однако в патологических случаях, как, например, в случае ампутации руки, схема становится материальной. Тут как бы вступают в соревнование материя субъективная и материя объективная… недоступные нам взаимоотношения между телом и неуловимой душой. Leibseeleproblem [5]… Возможно, нам удастся решить ее на искусственном человеке. Решить, еще не совсем поняв…

– Вот было бы хорошо, – заметил Кристо. – Теоретически это можно сделать, а практически воспроизвести миллиарды клеток нашего мозга…

– У меня болит рука, – прервала его Натали, – как у тебя с протезом Андре? Ты должен завтра непременно зайти к Андре, ему худо. Даже у меня разболелась его рука-фантом, нет правда, мне больно.

Луиджи улыбнулся Натали.

– Обязательно зайду. Мне никак не удается снять шум электрического моторчика в протезе… Еле-еле, а все-таки слышно. Зато я получил из Америки перчатку – что-то сказочное! Из кожи, ей-богу, из настоящей кожи…

– Зайди к ним, Луиджи. Не знаю, что они там оба вытворяют… Они друг друга с ума сведут. Мари твердит Андре, конечно ради его спокойствия, что его рука, рука-фантом, с каждым днем уменьшается и скоро от нее останется только культя.

Луиджи поднял стул и с грохотом швырнул его об пол.

– Ух, эта женщина! – на сей раз разразилась настоящая гроза. – Я с ней бог знает что сделаю! Тоже нашлась умница! Сотни раз я ей говорил, пусть не сует нос не в свое дело! Андре должен ощущать свою ампутированную руку, как будто она существует по-прежнему… – Луиджи овладел собой и заговорил поучительным тоном: – Пойми меня хорошенько, Натали, при таком положении искусственная рука никогда не сможет стать рукой-фантомом и полностью заменить ампутированную. Андре не будет ощущать ее как свою, настоящую, как часть собственного тела. Как только он почувствует, что рука его кончается на уровне культи, он на всю жизнь останется калекой, уже нельзя будет добиться полного восстановления, то есть вернуть ему чувство полноценности, что он как все. Если он перестанет ощущать свою руку-фантом, придется обучать его этому ощущению заново, с таким расчетом, чтобы сокращение мускулов в культе находилось в соответствии с движениями руки-фантома.

Натали и Кристо сидели молча. Луиджи так редко выходил из себя… Впрочем, оно и понятно, он с утра до ночи трудится, чтобы помочь Андре, а за спиной у него разрушают весь его труд. Луиджи снова взорвался: