Душа, стр. 18
XV. Тупик автоматов
Оливье ночевал на диване в столовой. В девять часов утра на улице П. со стороны коридора Дракулы его уже ждала машина: учитель, старинный приятель Натали, ее товарищ еще со времен Сопротивления, заехал за Оливье. Натали не отпустила Оливье по железной дороге: а вдруг ему взбредет в голову пересесть в другой поезд, с таким шалопаем лучше не рисковать.
Кристо не явился утром, он пришел попозже. На второй завтрак они как обычно собирались втроем. «Оливье в деревне», – пояснила Натали. Во время завтрака дважды звонил телефон. «Хорошо, хорошо… – говорила Натали. – Благодарю вас. Значит, вы позвоните мне вечерком». Она почти не замечала присутствия Кристо.
Весь день Кристо находился в странно возбужденном состоянии, он стремительно вбегал, сразу же убегал, и все это внезапно, шумно… Он ни о чем не спрашивал. Раз его не посвящают в семейные дела, раз его считают чужим, младенцем… Он и сам не желает к ним лезть, тем более что.они явно не намерены ему ничего рассказывать. Он не заикался ни о появлении своего брата, ни об его исчезновении. Все эти телефонные звонки, переговоры, шушуканье, молчание… Вместе с этим злополучным Оливье в дом Петраччи вошла тайна. Когда случается что-нибудь серьезное, Кристо, видите ли, лишний. Сидя один в подвале, Кристо даже ничего не мастерил – сердце не лежало. Попытался поиграть в водолаза, надел на голову дуршлаг, обмотался куском рифленого картона, спрыгнул со шкафа в морскую пучину и стал собирать то, что уцелело после кораблекрушения… драгоценные камни, человеческие черепа, золотые монеты – по ним можно установить время катастрофы и страну, которой принадлежал затонувший парусник… Но на душе у него было тошно и тяжело, и тяжел был скафандр водолаза.
– Кристо! – окликнул его с порога Луиджи. – Кристо, мама на улице, она хочет тебя видеть…
Кристо лихорадочно сорвал с себя картон, швырнул дуршлаг на пол и бросился в лавку. За стеклом улыбалась госпожа Луазель, держа на поводке двух пуделей. Почему мама здесь, а не на работе? Счастливый и встревоженный Кристо махал ей рукой, а мама говорила, говорила – зачем она говорит, ведь знает же, все равно ничего не слышно – пудели натягивали поводки, лаяли, метались, так как их настоящий хозяин, Кристо, отделенный от них стеклом, был недосягаем.
Когда какой-то покупатель открыл дверь, пудели дружно рванулись, и госпожа Луазель от неожиданности упустила поводок. Псы бросились к Кристо со всей силой своей любви и нервного возбуждения, прыгали, лизали ему лицо, кружились в тесном магазинчике, тоненько повизгивали, басисто рыкали, дышали шумно, одышливо, а носы у них были горячие. Наконец Трюфф, потеряв всякий стыд, прижался к Кристо и сделал по-маленькому прямо на ногу мальчика. Пат застыл, уткнув морду в правое колено Кристо, а Трюфф уткнулся в левое.
– Н-да! – удивленно протянул покупатель.
Луиджи поднял перевернутую табуретку и подтащил к двери половичок, отлетевший в суматохе. Кристо гладил, ласкал своих пуделей, а их родное тепло шло прямо к сердцу, глазам, и по лицу его потекли горячие хорошие слезы… А за стеклом мама энергично взмахивала рукой и губы ее шевелились быстро-быстро…
– Ну идите… – Кристо подобрал с полу поводок. – Вы их выведите, Луиджи, не могут же они здесь оставаться. А то мама нервничает.
Луиджи взял поводок, и пудели, хмуро опустив голову, поплелись за ним. Пока Луидяш разговаривал на улице с Денизой Луазель, собаки угрюмо сидели на тротуаре и даже не оглянулись на Кристо. Дениза Луазель посылала сыну воздушные поцелуи, показывала на свои часики – пора уходить.
Кристо бросился к Натали… Он успел утереть слезы, только щеки у него горели да дышал он прерывисто.
– Ты что, бежал? – спросила Натали, не подымая от работы глаз.
– Нет… Пат и Трюфф вырвались от мамы, они приходили со мной поздороваться.
– Ой-ой-ой! Должно быть, мама ужасно волновалась, ведь на них могли быть микробы.
– Да, мама болтала, болтала… прямо, кино!
– Не болтала, а говорила. Сколько раз тебе повторять! Болтают просто так, а говорят с кем-нибудь.
– Ну, тараторила… – Кристо не желал сдаваться.
– Тебе, зайчик, домой хочется, а? Соскучился без мамы? – Натали привлекла Кристо к себе, словно под крыло спрятала. – Потерпи немножко, маленький… Завтра я возьмусь за «Игрока» и ты мне будешь помогать.
Кристо прижался к Натали, сунул голову под ее длинную шаль, в темноту, и его обдало любимым запахом гренков и роз. Может, все-таки она любит его, хоть немножечко, хоть совсем-совсем немножечко. А эта скотина Оливье, этот проклятый Оливье…
До обеда он болтался без дела, ел мало, словно с отвращением. «Беги скорей, зайчик, к нашему турку, по-моему, ты что-то не в своей тарелке». Натали поцеловала Кристо в макушку, там, где коротко остриженные волосы закручивались спиралью.
На следующее утро Кристо, как и всегда, спозаранку позавтракал один на кухне и уплетал все подряд с необыкновенным аппетитом. Перед уходом на рынок Мишетта сварила ему кофе. Натали вставала поздно и до второго завтрака ничего не ела. Луиджи, поднимавшийся первым, на заре, работал сначала в пустой мастерской, а когда собирались рабочие, отправлялся в соседнее кафе и там заказывал себе завтрак по вкусу.
Когда Мишетта вернулась с рынка, она застала Кристо за мытьем вчерашней посуды. Противно ее мыть: пепел, окурки, всюду они их суют… Нынче утром Кристо был на редкость деятельным.
– Миньона не любит мыть посуду, – сказал он. – И она еще в куклы играет… Ну, скажи сама, правда, ужасно глупо?
Мишетта выгружала из кошелки провизию: картошку, телятину.
– А что особенного, все девочки такие.
Кристо стоял на своем.
– Нет, она просто отсталая. Ей ведь уже пятнадцать! А в пятнадцать лет можно настоящим живым младенцем обзавестись. Ой, обжегся!
Он закрыл кран с горячей водой. Мишетта убирала тарелки, вытерла ножи и вилки.
– Вы только послушайте, что теперешние дети говорят! Живым младенцем обзавестись! Да что ты понимаешь-то?
– Все понимаю. Ничего особенного нет. Я видел, как Малыш родился. А знаешь, сколько раз наша кошка рожала?
Мишетта закудахтала. По утрам пряди ее черных тусклых волос еще держались на положенном им месте с помощью заколок, безжалостно воткнутых в пучок. Через час-другой все это сооружение развалится, и Мишетта будет ходить растрепой.
– А знаешь, ты утром не такая уродливая, – заметил Кристо.
Мишетта поставила перед ним тазик с водой, пора было чистить картошку.
– Хорошенький комплимент!
– А что? – Кристо чистил картошку с удивительным проворством. – Нарезать их соломкой или как?
Мишетта залюбовалась Кристо.
– Ничего не скажешь, рукастый парень, – одобрила она.
Кидая аккуратно очищенные белые картофелины в воду, Кристо нравоучительно изрек:
– В многодетной семье каждый должен что-нибудь делать… Папа говорит: «почти многодетная». Нас ведь всего четверо.
– Четверо-то четверо, а каждому пару обуви купи… Дети, дружок, это накладно…
– Пусть накладно, зато они живые. А я вот ненавижу кукол. Все за них надо делать. Сам задаешь вопрос, сам отвечаешь. До чего глупо!… «Здравствуйте, мадам! – Как вы поживаете, мадам? – А вы, мадам?» Наша Миньона как заладит свое, будто других слов и не знает. Я однажды к ней подхожу и говорю: «Здравствуйте, мадам, спасибо, ничего, мадам!», хватаю одну куклу и – бац! – бросаю в окошко.
– Будь ты моим сыном, схлопотал бы ты у меня!
– Миньона и сама умеет драться, мы не ябеды… Она как прижмет меня к стенке, как схватит за уши, как стукнет об стену, раз, два!
– Да что ты! – Мишетта расставляла на полке посуду.
– Я же тебе говорю… А когда она меня отдубасила, отпустила и спрашивает: «С чего это ты вдруг моих кукол за окно швыряешь?» – «Во-первых, – говорю я ей, – не кукол, а только одну куклу». – Кристо упивался собственным рассказом и даже картошку перестал чистить. – «А во-вторых, – это я ей говорю, – не могу я выносить, что ты вечно твердишь им одно и то же». А знаешь, что она ответила: «Раз они не могут сами говорить, я должна делать это за них!» – «Как тебе не надоест, – говорю я ей, я даже крикнул: – Значит, у тебя нет ни на грош воображения, ты все время говоришь одно и то же, твои несчастные куклы такие же дуры, как и ты»… Ясно, она отвечает: «Они и должны на меня походить, раз я все за них сама делаю. А что ты мне прикажешь делать, Щепка?» Надо сказать, когда Миньона на меня сердится, она Меня Щепкой зовет. Правда, подходит?