Переменная звезда, стр. 45

– Вам это понятно, Джоэль? – спросила Гроссман. Голос у нее оказался глубокий, с хрипотцой, дружелюбный. – Уладьте конфликт, заройте топор войны, слушайтесь своего доктора, и все забудется, и вы будете таким же, как сейчас. Иначе вам придется получать курс психиатрической химиотерапии до тех пор, пока вы не научитесь жить с людьми. Боюсь, иного выбора у нас нет: тюрьмы у нас на борту не имеется.

Я сидел и слушал, как стучит кровь у меня в висках.

– Вы хотите что-нибудь сказать для записи, гражданин Джонстон? – спросил Брюс.

Я посмотрел на Сола. Сол посмотрел на меня. Я опустил взгляд и воззрился на пустой клочок бумаги. Я перевел глаза на судейскую коллегию и обнаружил, что во рту у меня скопилось достаточное количество влаги, чтобы произнести несколько слов. И я решился.

Я сказал:

– Спасибо, – главному судье Уилл, – большое, – координатору Гроссман, – всем вам, – третьему помощнику Брюсу.

Все трое вежливо кивнули. И встали. Сол тоже встал. И обвинитель Дули. Наконец встал и я.

– Горячих двигателей, – официальным тоном произнесла судья Уилл.

– Я-ясных небес, – автоматически отозвался я, но она уже развернулась и направилась к выходу в сопровождении членов судейской коллегии.

Я обернулся и посмотрел на Сола. Он радостно улыбался.

– Некоторых людей просто жутко трудно затащить к психоаналитику, – сказал он, и вдруг выражение его лица немного изменилось. – Ой-ой-ой… Ладно, спокойно, спокойно. Так… Давай-ка сядем и тихо-мирно попьем водички. Вот так-то лучше. Теперь – глубокий вдох. Задержи дыхание на секунду. Вот так. Теперь выдохни. Погоди. Теперь снова вдохни поглубже. Задержи дыхание. Выдох. Молодец, у тебя отлично получается. Теперь – с каждым разом задерживай дыхание все дольше.

Дышать, как он велел, было не так-то легко, но в голове у меня начало понемногу проясняться. Мое сердце забилось с частотой один раз в секунду. Я чувствовал себя как на верхней сельскохозяйственной палубе: температура словно бы подскочила градусов на пять. Я взмок от пота с головы до ног.

– Вот балбес, – проговорил Сол, качая головой. – Потеть надо было раньше.

– Не знаю, как я сам не догадался, но не догадался! – выпалил я. – Обычно я соображаю лучше, но мне не приходило в голову, что мне грозит химиотерапия, пока она не сказала, что мне не назначат такое лечение. У меня что-то вроде фобии – боюсь, что кто-то изменит мою личность. Наверное, ты думаешь, что ганимедцы в этом смысле – пещерные люди, но…

– Я решил стать твоим адвокатом именно потому, что разделяю твой первобытный страх.

– Сол…

– Не благодари меня до тех пор, пока не услышишь, какой гонорар я с тебя потребую. Я хочу получить новую композицию. Она должна быть продолжительностью не менее пятнадцати минут. Пусть будет что угодно, лишь бы там было побольше баритон-саксофона. Тема, стиль, темп, тональность – это на твое усмотрение. И чтобы в названии присутствовало мое имя. Времени у тебя – вагон. Пока не доберемся до цели.

Долго-долго я не отрывал глаз от его доброй собачьей улыбки.

– Идет, – проговорил я наконец. – Спасибо тебе, Соломон.

– Не забудь поблагодарить Пэта за ту речь, которую он для тебя сочинил. Ты произнес ее великолепно. Я бы даже сказал – трогательно.

– А я бы так не сказал. Кто из вас это придумал?

Он ушел, как Чеширский кот, оставив позади лишь призрак своей загадочной улыбки.

Глава 11

Мой психотерапевт сказала:

– Извини, Джоэль, я на минутку отвлекусь.

– Конечно, доктор Льюис, – откликнулся я, и она устремила взгляд на дисплей. Время от времени она заносила в файл какие-то данные.

Чтобы хоть чем-то заняться, я стал разглядывать ее кабинет – довольно большую каюту, обставленную в спокойных тонах. Освещение было устроено так, что, куда бы ты ни посмотрел, свет не бил тебе в глаза.

Неожиданно я рассмеялся. Смеялся я недолго, но громко. Доктор Льюис оторвала взгляд от дисплея, встретилась со мной взглядом и едва заметно улыбнулась.

– Ты все понял, да?

– Только что, – ответил я.

Позади нее на стене висела взятая в рамку не слишком крупная фотография большой ящерицы. Это была ящерица того вида, который лучше других акклиматизировался на Марсе и так там расплодился, что уже впору было этих ящериц истреблять. Я заметил фото, когда вошел, но только сейчас память подсказала мне странное имя этого странного существа – "ядозуб". По латыни – "Gyla monster". Если учесть, что психоаналитиков теперь чаще именовали целителями, "хилерами"; то аналогия напрашивалась сама собой. "Хилер-монстр".

– Вот какие мы древние, – сказала доктор Льюис.

– Психоаналитики?

– Зануды. Надоеды. Камешки в ботинках. Психоанализ – просто-напросто одно из немногих оставшихся легальными оправданий для того, чтобы совать нос в дела других граждан. Еще минутку.

Она отвернулась к дисплею, и на этот раз я решил воспользоваться образовавшейся паузой для того, чтобы лучше разглядеть ее, а не комнату.

Она была, видимо, вдвое или еще на несколько лет постарше меня, среднего роста, не полная, с виду здоровая, подтянутая и довольная жизнью. В других обстоятельствах я бы назвал ее привлекательной для ее возраста. Ее каштановые волосы были коротко подстрижены, поэтому ничто не мешало хорошо разглядеть черты лица. Судя по всему, она была деликатна, добра, терпелива, обладала неплохим чувством юмора… но под всем этим таилась сила, а возможно, просто решительность – настолько устрашающая даже в состоянии покоя, что у меня возникла идиотская мысль: если бы эта женщина вышла из шлюзовой камеры, хорошенько ухватилась за края люка и выставила ногу в космический вакуум, "Шеффилд" бы медленно затормозил и остановился. Одета она, правда, была чуть более нарядно и удобно, чем многие бы сочли нормальным для данной ситуации, а это говорило о том, что ее сила не зиждется на железной дисциплине.

Я снова обвел взглядом комнату. Мое внимание привлекли две картинки, прикрепленные к торцу стеллажа с книгами. Привлекли именно потому, что показались мне бессмысленными. Это были фотографии, вырезанные, скорее всего, из журналов и приколотые к стеллажу кнопками. На верхней фотографии был изображен осел, а на нижней – игрок в гольф, загоняющий мячик в лунку. А прямо под фотографиями красовалась надпись – вырезанная, видимо, из какого-то рекламного постера: "Для тех, кто знает разницу!" Если в этой композиции и крылся какой-то тайный смысл, я его не уловил.

– Спасибо тебе за терпение.

– Нет проблем, доктор Льюис.

– Называй меня Эми, пожалуйста. Джоэль, я считаю, что тебе нужно срочно обдумать четыре вопроса.

– Так много? – уныло спросил я.

– Вряд ли ты задумывался хотя бы над одним из них.

Меньше всего на свете, пожалуй, я любил, чтобы меня критиковали за что-то подобное. Я сглотнул свои возражения.

– А ты должен задуматься. Все эти вопросы очень важны.

– Почему-то, Эми, у меня создается впечатление, что вскоре вы мне сообщите, что это за вопросы.

Она покачала головой.

– Нет – если у тебя возникло желание взвиться на дыбы с самого начала только из-за того, что я посоветовала тебе немного поразмыслить. Хочешь, весь этот сеанс мы посвятим тому, что будем бродить вокруг да около? Но рано или поздно мы все равно к этому придем. Решай сам.

Наверное, если бы она в этот момент перевела взгляд на дисплей, я бы поднялся и ушел. Но она этого не сделала. Она смотрела мне прямо в глаза и ждала, не обиженная на мою дерзость. Терпеливо ждала и дождалась мгновения, когда я проворчал:

– Просто блеск – сказать человеку, что он не умеет думать.

Ворчание, правда, было беззлобное. Эми сочувственно кивнула.

– Да, неприятно, когда тебя в этом уличают. Это обескураживает. Но, Джоэль, будь честен перед самим собой: тебя в этом уличили. Твое присутствие здесь не добровольно, помнишь? Следовательно, ты порядком наломал дров. Так что обескураженность – это самое малое из того, что тебе придется вытерпеть.