Милосердие Латимера, стр. 13
Они пожали друг другу руки, и Мальтрейверс проводил его. Как раз в это время Тэсс спустилась вниз.
Они пошли на кухню, к отцу Майклу и Мелиссе. Мальтрейверс рассказал о новостях, принесенных Джексоном, вернее, об отсутствии их, потом включил радио, как раз в тот момент, когда, интересующая их передача заканчивалась.
— «…где она принимала участие в Веркастерском фестивале. — Диктор на мгновение замолчал и затем продолжил. — В лондонском суде по делам разводов посадили в тюрьму мужчину за попытку выстрелить в судью. Безработный директор компании Стенли Тэккери из Южного Лондона сказал, что он протестует против той суммы алиментов, которую судья присудил ему выплачивать бывшей жене. Судья, который был ранен, сказал…» — Мальтрейверс выключил радио.
— День скудных новостей, — заметил он. — Думаю, для нас нет ничего нового. Давайте-ка посмотрим, смогут ли «Тайные игры» отвлечь нас от нашей собственной тайны.
Исполняемые в большом зале Веркастерской грамматической школы Эдварда VI, выжившей в век уравнительного образования, «Игры» не только отвлекли их, но более того захватили.
Вечер начался тремя пьесами одного цикла: «Падение Люцифера», «Создание и история Адама и Евы» и «Ноев ковчег». Веркастерские артисты разрушили устойчивые представления Мальтрейверса об ужасах любительского театра, продемонстрировав блестящую подготовку, богатое воображение, изобретательность, способность создавать оригинальные эффекты. Они трактовали работы веркастерского монаха Стефана с учетом времени. Под руководством старшего учителя английской словесности веркастерской школы, не изменив смысла, умело освободились от устаревших, непонятных современному зрителю ситуаций и терминов, и создали современную интерпретацию. Они также основательно переработали и усилили роль Дьявола, представив его во всех пьесах как оппонента Бога, как Зло, вселяющее в людей ужас и забавляющее их. Дьявол сошел с пути истинного: с маниакальным и грешным смехом наблюдал за созданием Адама и Евы, и его рот наполнялся слюной от предвкушения возможности развратить невинность; это он вызвал всеобщий шум и беспорядок, когда строили ковчег и загружали его животными. А когда жены Шема, Хама и Яфеса пытались помочь детям, невидимый Дьявол, выкрикивал противоречивые инструкции, в результате чего наступил полный хаос. За сценой прогремел гром, и в то время, как Ной и его семья скорбели по поводу сильного шторма, Дьявол спокойно пережидал дождь под красным зонтом; а когда на сцену вышла одетая, как голубка, маленькая девочка с оливковой ветвью, нарочно подставил ей ногу, и она, споткнувшись, упала.
Радостно наблюдал Дьявол, как прощаются они, как Бог благословляет Ноя и обещает больше не гневаться на людей. А оставшись один на сцене, он обращается к зрителям со словами:
При этом глаза его блестели злорадно, с дьявольской привлекательностью, в предвкушении того, что должно случиться. И тут же вспышка темно-красного дыма окутывает и скрывает его, а сцена погружается в темноту.
Мелисса привела Мальтрейверса и Тэсс за кулисы, познакомила с актерами. Мальтрейверс без труда узнал человека, игравшего Дьявола, — грим и костюм мало что изменили в нем. Это был Джереми Ноулз, местный адвокат, чья естественная внешность имела дьявольское обличье.
— Вы вполне можете идти в профессиональные актеры, — сделал ему комплимент Мальтрейверс.
— Вы очень добры, — ответил тот. — Но, думаю, веркастерский театр и местный городской суд — вот два места, куда я хочу ходить.
— Полагаю, мы еще увидим вас?
— О да! Я почти не схожу со сцены. Участвую в обработке Тревора. Мы позволили себе много вольностей, но уверен, они как раз к месту. Срабатывают. Между прочим, — добавил он. — я видел мисс Портер в ее блестящей премьере. Есть какие-нибудь новости?
Как ни старался Мальтрейверс отогнать от себя мысли, они не исчезали — каждое мгновение помнил он об исчезновении Дианы. Коротко рассказал Джереми то, что знал, и возвратился к Тэсс.
Тэсс была окружена детьми, задействованными в спектакле. Они узнали, что она — актриса, и теперь пришлось раздавать им автографы.
— Вы актер? — спросил веснушчатый рыжий мальчик.
— Нет, писатель.
— А, — сказал мальчик, в одном звуке выразив безразличие и презрение, и отвернулся.
Мальтрейверс давно уже понял, что для большинства его профессия не звучит чарующей музыкой. Но сейчас, после этого эпизода, он почувствовал себя выбитым из колеи. То, что прошлым вечером казалось простым недоразумением, сейчас предстало как бедствие, выросло в сильную тревогу. Страх все увеличивался.
Ожидая, когда Тэсс освободится, он подошел к окну. У подножия холма стояла школа; справа подымалась в сине-черное небо бледно мерцающая в свете уличных фонарей башня Талбота. Небрежно окинул он взглядом мозаику черепичных и шиферных крыш, разорванную отрезками дороги и долинами. Под одной из этих крыш была одна убого обставленная комната, на стенах которой с годами выцвели обои и теперь напоминали старую тряпку для мытья посуды, а зеленая краска покрылась слизью. Здесь еще прошлой ночью спал Артур Пауэл. Рядом с его кроватью, на грязной потрескавшейся от времени тумбочке, стояла драгоценная фотография Дианы Портер. Взгляд Мальтрейверса безразлично скользнул по этой крыше и проследовал дальше, до окраины города, где по автомобильной дороге быстро двигались огни машин.
— Доброй ночи! — раздался голос позади него. Вернувшись к действительности, Мальтрейверс обернулся и увидел Джереми Ноулза, пристально разглядывающего его. Лицо актера, искаженное улыбкой, показалось Мальтрейверсу еще более злым. — Надеюсь, еще увидимся, — сказал он, поспешно повернулся и вышел.
Глава 5
Голова шефа полиции Вильяма Маддена, казалось, состояла из черепа, обтянутого кожей, и была начисто лишена плоти. Цвет и фактура волос напоминали старый теннисный мяч, долго провалявшийся на улице и переживший там смену всех времен года. Он редко улыбался, смеялся только от горя и был до такой степени профессиональным полицейским, что обычная одежда казалась на нем униформой, поэтому он вовсе перестал надевать ее.
Во вторник утром, сидя за своим столом, он читал отчет по делу об исчезновении Дианы Портер, а Джексон, неловкий и настороженный, стоял перед ним.
Слава о Маддене распространялась помимо его воли, личность его стала легендой в полицейском мире — жестокий, четкий, несимпатичный человек. И Джексон прибыл в Веркастер, заранее предчувствуя, что схватка по поводу первого же их общего дела неминуема.
Мадден, чье неподвижное тело, казалось, высечено из гранита, читал быстро и молча. Но вот он отложил бумаги и потянулся, чтобы поправить скоросшиватель, который лежал на самом краю стола и готов был свалиться. Джексон терпеливо ждал, пока он закончит это. Потом Мадден долго думал.
— Абсолютно ничего? — требовательно спросил он наконец.
— Ничего, сэр. Ожидаем сообщения из двух южных портов на случай, если она выписала временный паспорт, но это кажется мне маловероятным.
Мадден сильно сжал кончик своего носа большим и указательным пальцами и принялся шумно глубоко вдыхать и выдыхать. Это была его единственная отличительная персональная черта.
— Хорошо, — изрек он. — Или кто-то прячет ее, возможно, в каком-то отдаленном отеле, или она мертва.
Джексон подумал, что шеф делает слишком поспешные выводы, но по опыту уже знал: лучше не спорить. Мадден работал по принципу: если полиция действует безошибочно, то лишь потому, что не ошйбается лично он, и хотел, чтобы все офицеры думали так же. В своих впечатляющих отчетах он умел доказать свою правоту.
— Проблема заключается в том, что мы имеем дело со специфической профессией актера, — продолжал Мадден. — Натуры у актеров — эмоциональные, безответственные, артистичные. — У него были готовые определения для представителей всех классов общества, и каждое содержало не меньше трех уничижительных прилагательных. Он считал, что жизнь устроена так же четко и просто, как его собственный письменный стол. — Этого человека зовут Мальтрейверс. Он привез ее на фестиваль и он — тот, кто последним видел ее. — Мадден пристально посмотрел на Джексона. — Какие по этому поводу мысли? — потребовал он ответа, давая понять, что сам уже обдумал всё, сделал выводы, которые априори должны быть верными, и теперь хочет посмотреть, в состоянии ли его подчиненный произвести тот же анализ, что произвел он.