Корабль отстоя, стр. 27
В торпедном аппарате уже дополз до передней крышки, улегся, вконец обессиленный, и опять заснул, пока остальные двое – выходим-то через один аппарат, естественно, втроем – подползали.
Заднюю закрыли крышку. А у нас в родном училище не так, как в нормальном в учебном центре. (Там торпедные аппараты с окошечками для контроля за испытуемыми, так что там все это чистый цирк с иллюминацией, а в училище крышку закроют и пиндыр – как похоронили.) Я сплю.
По аппарату кувалдой: один удар: «Как чувствуешь себя, водолаз?»
Первым отвечаю я, а я не отвечаю – на сегодня умер. Ужас! Две минуты слушал шестиэтажные маты всех обеспечивающих, которые чуть аппарат из-за меня не продули…
А хождение по грунту, где людей пугают? В бассейн опускается сразу несколько водолазов.
А вода такой прозрачности, что не видно собственной вытянутой рукавицы, рыжая какая-то вода.
И вот представьте: ходишь-ходишь по этому ржавому туману, едва подсвеченному сверху, и вдруг перед глазами появляется… морда…
Блядь, идиотом же можно немедленно сделаться: жуткие шары-глаза, два хобота, лысая головка с какими-то длинненькими ушками, развевающимися под водой, раскачивается из стороны в сторону, приближаясь… А это всего лишь твой напарник! Комедия, вашу мать!
А ещё как-то раз мои засранцы – это уже на корабле, я на здешнем ЛВП только со своими моряками всегда работаю – меня очень плохо зажгутовали («завязали» для гражданских), и костюм потек с пуза вниз, а потом в двадцатипятиградусный мороз я шел на пароход, матерясь, с видом обоссавшегося пуделя.
Вот что мне все время вспоминается, если речь заходит о легководолазной подготовке.
– Плохо, что мы вживую, в море не погружаемся! – говорит старпом, и я с ним полностью согласен: конечно, плохо. Если б мы ещё и вживую в море погружались, то обосравшихся было бы не сосчитать. У нас же голову пригнули, по жопе дали – и ты уже подводник.
К чему я это всё?
К тому, что я сейчас вам расскажу, как мы со старпомом молодое пополнение на ЛВП обкатывали.
Кстати, я штаб прекрасно понимаю: они дают нам абсолютно сырых людей, мы их приводим в чувство и всему обучаем, а потом от нас их потихоньку забирают.
Их же ничему не учили! Народ отсоединяет дрожащими руками манометры, забывая закрыть вентиль баллона. После чего к нему вообще подходят, как к среднеазиатской кобре.
А болезни водолаза? Меня старпом, естественно, сейчас же назначил и медиком и командиром дивизиона живучести, чтоб я хоть чуть-чуть рассказал морякам о том, что это за фигня такая – ИДА-59М (индивидуальный дыхательный аппарат 1959 года рождения, жутко модернизированный), и от чего могут возникнуть болезни водолаза…
И все моряки, когда я им это хозяйство докладывал, слушали меня, как оракула Дельфийского, затаив дыхание, и в глазах у них я видел явное просветление. Им же никто ничего не объяснял, так что они впитывали эту информацию со страшной силой.
И все равно этого мало!
Вот глядите, что у нас недавно случилось!
Тренировка. Пополам с грехом все прошли разные мелочи, а теперь сдаем самое вкусное: трое водолазов спускаются в бассейн, в котором плавает пустой спасательный плот ПСН-10. Суть задачи: в минимально короткое время забраться всем трем водолазам в плот. Сложность одна: плот легкий, а водолаз очень тяжелый.
Но решение самое простое: на плоту есть веревочная лестница – маленький трапик, и два водолаза встают по бокам этого трапика и держатся за борт плота, в то время как третий подплывает к трапику.
Старший группы, всегда офицер или мичман, стоящий с одного боку (лично мне удобнее держаться левой рукой, а работать правой – это мной изобретенный способ), погружается, ловит калошу третьего, вставляет его ногу на балясину трапика, затем выныривает и – на: «Раз! Два! Три!» – они забрасывают третьего, подсаживая его под жопу.
Потом – то же самое со вторым, только с той лишь разницей, что один уже внутри плота и тянет его за клешню, ну, а старшему группы стоит только лапки протянуть – и он влетает в ПСН как ракета. Вот и вся задача.
Всего-то тридцать секунд на всех.
Ну, вот! Уже почти все прошли и тут – один из морячков ушел под воду. Вроде бы ушёл и ушёл… Клапанная коробка у него, конечно же, была переключена «на аппарат», так что и беспокоиться не о чем.
Но вот незадача: он ушёл, а тут ещё на него плотик наплыл и прикрыл сверху. Вроде бы, ну и что? Всплыви, отплыви, оттолкни, делай, что хочешь!
А у него проснулась клаустрофобия. И начал наш морячок всеми четырьмя ластами колотить, аки бешеный миксер.
Аж вода в бассейне пеной пошла!
Я ору, старпом орет, все орут и бестолково бегают!
Конечно же, бедолагу на берег выдернули и перевели на дыхание в атмосферу, а он – в глубоком нокауте. Однако в штаны он навалил автоматически и по самое «не хочу», и две недели ничего не говорил, мычал, даже заикаться не мог.
Списали. Я его к докторам возил.
Мы потом со старпомом сели и за кружкой водки он мне сказал:
– Не бери в голову. Мы здесь совершенно ни при чем. У него, может, с рождения в голове было полно креветок. Почему-то считается, что подводником может быть любой идиот. Берут космический корабль и суют на него обезьяну. Только ей руки при этом не завязывают, как это ни странно. И может та обезьяна на том корабле почти все нажать. Вот мне бы увидеть того, кто нам обезьян на корабль организует. Я б ему, сука, яйца с превеликим удовольствием оборвал. А потом разрезал бы их на мелкие дольки, залил бы сметанкой жирненькой, жареным лучком, золотистым, заправил, хмели-сунели сверху, на медленном огоньке потушил бы, потушил бы… а затем со слюнями съел Отличный закусон! И ещё я оборвал бы яйца всем его детям нежным и детям их детей, в том числе и зародышам, эмбрионам! Суки!
После чего мы с ним ещё выпили и заели все это какой-то дрянью.
ОСЦИЛЛОГРАФ
– Где этот чёртов старпом?
Давно у нас никто не появлялся. Просто тащить с корабля больше нечего. Мы со старпомом сидим на пирсе и греемся. Солнце, тепло. Только спиной к ящику привалился, и сразу размокаешь. Интересно, кто это там старпомом интересуется? Открываем глаза шелками и видим: прямо перед верхним вахтенным, лицом в переговорное устройство «каштан», а к нам жопой, стоит какой-то хмырь. Андрей Антоныч свои глаза пока ещё не открывал, так что есть ещё время изучить обстановку. Только проворачивание закончили и теперь с толком используем время перекура. Антоныч все ещё млеет на солнце, а этот детеныш козы опять лезет к «каштану»:
– Старпому срочно выйти наверх!
Ну, народ! Сейчас он тебе выйдет. Верхним вахтенным стоит Хабибулин. Этот уже делает мне глазами всякие знаки. Но ему все равно достанется – почему пускает кого попало к «каштану»? Андрей Антоныч очнулся.
– А?.. от… твою мать…
И потянулся.
– Где же ваш старпом?
Хабибулин глазами так моргает, будто бабочку в пищевод продавливает. Из-за него я пропустил тот момент, когда Андрей Антоныч вырос у хмыря за спиной.
– Ну?
Тот обернулся и уткнулся ему в живот, потом медленно поднял глаза, в которых сам собой нарастал дикий ужас, и остановился на лице старпома. По лицу Андрей Антоныча можно до обеда бродить.
– Ты кто? – спросил его старпом.
– Я?
– Ну, не я же!
У того орла затмение.
– Так и будем слюну глотать?
– А вы старпом?
– А что, не видно? Документы где?
– Какие документы?
– Зелёные! Ваши документы извольте представить!
– Вот!
Старпом читает. Прочитал.
– Ну? И чего с утра орем в «каштан»? Что? Некуда больше орать?
– Так… предписание… Я прибыл за осциллографом…
– За каким осциллографом?
– То есть?
– У нас пока ещё сохраняется целых два осциллографа времен первых ядерных взрывов в Семипалатинске. За каким из них вы соблаговолили прибыть? И в какое подразделение? БЧ-5? РТС? БЧ-4? И какой номер у прибора?