Корабль отстоя, стр. 21
– Давай его сюда.
И вот входит в кают-компанию молодой лейтенант. Давно я не видел такого сияния. На лейтенанте, естественно, парадная форма и он при кортике.
Старпом даже встал и принял рапорт. Потом старпом сел.
– Как, говоришь, ещё раз, твоя фамилия?
– Лейтенант Петров!
– А имя-отчество?
– Леонид Аркадьевич!
– Значит, лейтенант Петров Леонид Аркадьевич?
– Так точно!
Помолчали. Старпом приходил в себя. Потом он пришёл в себя.
– Дождались. Лейтенант на флот пошёл. Это всё равно, что в Волге снова завелись раки. Значит, жизнь продолжается? А, лейтенант? Да-а-а… жизнь не остановить. Это как гниение. Его же тоже не остановить. Собственно, гниение и есть жизнь. Как считаете, Леонид Аркадьевич?
– Я не знаю…
– Это ничего. Сейчас тебе чего-то не знать не стыдно. Уже года три-четыре у нас лейтенант только до отдела кадров флота в лучшем случае доходит. Там он, рыдая, сусло по щекам, вспоминает маму и увольняется в запас. А ты знаешь, что у нас корабль отстоя?
– Но это же не навсегда?..
– Не навсегда… наверное, не навсегда… хотелось бы не навсегда… – старпом смотрит сквозь лейтенанта вдаль.
И тут вдруг лейтенант говорит:
– А вы меня не помните, товарищ капитан второго ранга?
Старпом произвел над собой некое усилие.
– Я же сын Петрова. Штурмана. Вы с ним лейтенантами начинали. Вы и дома у нас были, только мне тогда лет пять было.
– А-а… Петрова… – старпом не помнит, конечно, но глаза воспоминаниями, на всякий случай, туманит, – конечно…
– Мне отец сказал: «Андрей Антоныч из тебя человека сделает».
Старпом теплеет взором и обращается ко мне:
– Так! Хорошо! Поставить лейтенанта на все виды довольствия. Определиться с ночевкой, выдать зачетный лист. Кто сегодня по кораблю? Вот! И лейтенанта к себе возьмешь. Дублером. Одновременно будет устройство учить. Вопросы ко мне? Нет вопросов! Леонид Аркадьевич, не оставите ли нас с помощником командира наедине?
Когда лейтенант вышел, старпом мне сказал:
– Саня, потомственным бывает только сифилис. Настоящий офицер куется другим куем. Мой папа тоже считал, что если я с пятнадцати лет хожу с ним на медведя и кабана, то буду хорошим лесником. Папа переживает об этом до сих пор. Лейтенанта не жалеть. Жизнь полная лишений и чувств должна быть ему организована незамедлительно. Прямо с порога. Так сказать «по знакомству». Изумление он должен испытывать от нее ежечасно. Устройство корабля будет сдавать лично мне. Через год он от нас сбежит. Могу поспорить. Начинаем отсчет: 9.30 утра 2 сентября 1990 года. Время пошло.
– А если не сбежит?
– Тогда я съем свою пилотку. При всех.
На том и порешили.
Лейтенанта гоняли целый год. Безжалостно. Он стал лучшим штурманенком дивизии. В основном он в море пропадал, потому что старпом умудрялся прикомандировывать его на все корабли, выходящие в эту сторону.
Приходил – окунался в наше дерьмо.
Старпом будто специально его мордовал. Через год лейтенант не сбежал. Ровно 2 сентября 1991 года, в 9.30 утра я подошел к старпому.
– Андрей Антоныч!
– Ну?
– Время!
– Какое время?
– Пора пилотку жрать?
– Пилотку?..
И я напомнил старпому про наше пари.
– Ах ты, сволочь! – сказал он. – Неужели при всех?
– Андрей Антоныч!
– Ну, хоть с чаем-то можно?
– Можно.
И старпом съел свою пилотку.
С чаем.
Полтора часа.
Отрезал по кусочку.
ДЕПУТАТ
– Где зам?
В базе необычное оживление. Встречают комиссию из Москвы. Но не нормальную комиссию, «составленную целиком из профессиональных прохвостов», как любит выражаться старпом, а другую – составленную целиком из профессиональных членов парламента. Что-то они вдруг обеспокоились насчет обороны, растревожились что-то. И зам с волнением с утра на дивизии, где в коридорах стоит восхитительный шорох накрахмаленных скатертей.
– Зам не появлялся?
– Не было, Андрей Антоныч!
– Ну, да… «и шушера штабная с утра почуяла весну».
– Откуда это, Андрей Антоныч?
– Из воспоминаний Дуровой, «кавалерист-девицы»… кажется… а может и не Дуровой… Как зам появится, пусть зайдет ко мне на пару ласковых…
– Есть, Андрей Антоныч! Сделаем.
Да! Зам на дивизии. Он там перед глазами мелькает. Вот почему, спрашивается, всякая чушь всегда на глаза лезет?
Пока я все это думал и по пирсу шлялся, к нам пожаловали инспектора – вот, чёрт побери! – только я отвернулся, как на корне пирса вдруг нарисовалась стая машин. Потом из них все повылазили и к нам пошли.
Я еле успел старпома наверх высвистать.
Вы бы видели, как Андрей Антоныч к ним подходил. Примерно так подходит белый медведь к дохлому тюленю – в развалочку и со скукой – все равно ведь никуда не денется.
Я, как дежурный по кораблю, держался от него на полкорпуса слева и настороженно чеканил шаг.
На пирсе одних адмиралов набралось штук семь. Сразу и не знаешь с кого начинать.
Но старпом, видно, все это и в прошлой жизни на херу по три раза в день видел, потому что подошел и доложил так спокойно, будто не он, а они ему должны докладывать.
И зам наш с ними был в задних рядах. Небось, это он нам гостей назвал. Водится за ним такое. Старпом называет такое его качество «высокотемпературным сучизмом», и это я расшифровать не берусь.
– Капитан второго ранга Переверзиев Андрей Антоныч, – заговорил вдруг совершенно неизвестный мне адмирал, представляя нашего старшего помощника какому-то мелкому, гражданскому орлу (а может, заодно и соколу), – насколько я понимаю, опытнейший старпом. Так что все, как вам хотелось. А это, так сказать, наша Государственная Дума, депутат… (фамилию тут же забыл). Прошу любить и жаловать.
– Андрей Антоныч, – вдруг запищал депутат, – хотел бы с вами посоветаться.
– А что такое?
Старпом смотрел на «нашу Думу» с тем незначительным снисхождением, с которым даосский дог смотрит на салонную левретку.
– На ваш взгляд, только ли увеличение финансирования поможет возродить военно-морской флот?
Теперь у старпома сделалось выражение, говорящее о развивающемся интересе, потом он хмыкнул, покосился на адмиралов и пробурчал:
– Безусловно! Увеличение финансирования к чему-нибудь приведет. У меня есть к вам встречный вопрос.
– Да?
– И вы ради этого прикатили к нам на пирс?
Честно говоря, я несколько напрягся. Сейчас депутатушка чего-нибудь чирикнет, и старпома понесет.
Но он только повернулся к адмиралам и пролепетал:
– Если вы не против, мы с Андрей Антонычем пообщаемся наедине.
Адмиралы были не против.
– Андрей Антоныч, не пройтись ли нам куда-нибудь?
– Извольте.
И они «прошлись» – на торец пирса. Там они начали говорить, и говорили они долго.
Слышно было примерно так: «Пи-пи-пи… Бу-бу-бу!»
А адмиралы вытянули шеи, как сказочные гуси, но тоже не услышали ни хрена.
Несколько раз до них долетело слишком громкое старпомовское «Блин!», потом слово «Хер!», затем – «На хер!»
На том беседа и кончилась. Депутат подал старпому руку, старпом её аккуратно пожал, и они расстались.
Как только они исчезнут с пирса, Андрей Антоныч скажет, что «соседняя труба интересовалась жизнью в нашей», добавит «с больными надо бы помягче», всхохотнет, махнет рукой, и мы полезем с ним вниз.
ХАБИБУЛИН
– Вахта! Вахтенный! Хабибулин! Вахтенный!
– Андрей Антоныч, верхний вахтенный не откликается.
Как только я это сказал, а старпом услышал, мы немедленно вскочили. Наверху «Ветер – раз!» – штормовое предупреждение. Я пять минут как сверху слез. Там ужас что делается. Мы даже концы питания на всякий случай отдали, а швартовые дополнительные завели и ослабили. А то, по такой буре, они рвутся как нитки.