Лестница в Эдем, стр. 49

Эдя некоторое время поразмыслил, а затем по влажной черте определил место на странице, куда утыкался его нос, и решил, что это знак свыше купить именно эти ботинки.

В вечную жизнь Эдя верил не особо, зато черным кошкам дорогу всегда уступал. И правильно: где нет вечности, там балом правят черные кошки.

Глава 15

Нули и минус единицы

Эссиорх положил кисть, отошел на несколько шагов и бросил взгляд на только что законченный небольшой холст.

– Мазня! Души нет! Была до какого-то момента, а потом ускользнула, – сказал он грустно.

– А вроде похоже… – неуверенно произнесла Ирка.

На картине, откинувшись на подушки, полусидел Багров и отрешенно смотрел в пустоту. Бессильные руки забыто лежали на коленях. Под глазами залегли фиолетовые круги. По этому признаку можно было заключить, что Эссиорх начал работу над картиной дня два-три назад. Сегодняшний Матвей выглядел значительно бодрее.

– Картина, сделанная ради «похоже», называется фотография. Нажимаешь на кнопочку, и появляется еще одно никому не нужное «похоже», – ворчливо произнес Эссиорх.

Корнелий подошел к картине, оценивающе склонил голову на одну сторону, на другую.

– Заметь, садюга какая! Человек болеет, а он вместо того, чтобы лечить, его малякает! Таким творческим личностям валик в руки и – заборы красить… А вообще прикольно получилось! Как живой! – одобрил он.

– Я и так живой! – обиделся Матвей.

Свесив ноги, он сидел на кровати и улыбался.

– Я ты лежи-лежи! Не выступай, пижамщик! – прикрикнул на него Корнелий.

«Пижамщиком» Багров был назван не случайно. Пижама у него действительно была нелепейшая – розовая, в пухлявых зайчиках и мятых сердечках. Ирка даже Антигону на ласту наступила, когда первый раз ее увидела.

– Это он мне ее дал! – наябедничал Багров, кивая на Эссиорха.

– И чего такого? У меня не склад дома. Какая попалась – такую достал. Обычная неудачливая пижама, – оправдываясь, произнес тот.

– Неудачливая?

– Ну да. Из-за нее распалась молодая семья. Жена подарила ее мужу на день рождения. А муж такой болезненно самоутверждающийся и сам себе тяжелый. Кирпичи кулаком разбивает, гвозди строительные гнет, топор с пластиковой рукояткой в машине возит, перед зеркалом убийственный взгляд по тридцать минут в день отрабатывает, – а тут нате-получите! – зайчики! – пояснил Эссиорх.

– А муж ее не носил? – на всякий случай уточнил чистоплотный Багров.

– Издеваешься? Он сломал о стену две костяшки на правой руке, порвал на себе рубашку и в меру гордо удалился.

– Тогда все как-то грустно, – сказала Ирка.

– А по мне так ничего грустного, – без тени юмора ответил Эссиорх. – Теперь он живет в ремонтируемой квартире у друга. Спит на туристическом коврике. Днем смывает штукатурку, переносит межкомнатные перегородки, каждое утро пробегает по семь километров, а через четыре месяца вернется к жене нормальным обновленным человеком. Свет все в конечном итоге устраивает лучшим образом, если, конечно, сам человек буйно и бессмысленно не сопротивляется. Но даже в этом случае все устраивается к лучшему.

Валькирия-одиночка неудачно повернулась, позволив свету упасть на ее левую щеку. Заметив на скуле у Ирки след недавнего боя, Багров вскочил.

– Кто это сделал? – крикнул он.

Ирка не видела повода создавать из этого тайну.

– Мужик один, – пояснила она.

– Какой мужик?

– Ксерокса паспорта он не оставил.

– Мне паспорт не нужен! Я все равно его отыщу! – заявил Матвей.

Для человека в пижаме с зайчиками вид у него был крайне решительный.

– Искать никого не надо. Всех, кого надо, уже нашла добрая тетя Таамаг, – успокоила его Ирка.

Багров смирился, но упрямо заявил, что больше он ее одну не оставит. Без него Ирка моментально получает в глаз. Нет, решено, он переодевается и немедленно телепортирует в Питер.

– Не советую. Там Ламина и Хола. А сейчас еще и я туда отправлюсь, чтобы усилить их ряды! Так что все под контролем! Болей до победного конца, морячок! – успокоил его Корнелий.

Он покосился на Эссиорха, в явном размышлении, чего бы такого изречь ехидно-напутственного, поправил очки и снисходительно произнес:

– Кстати, давно хотел тебе сказать! Не обижайся, старичок, но ты нолик! Симпатичный такой, но нолик! Твои картины кошмарны и соперничают в бездарности только с твоими же скульптурами!

Эссиорх пожелтел. Он не просил Корнелия высказываться.

– Хорошо, я нолик. А ты что, плюсик, что ли? – спросил он терпеливо.

– Ошибся, друг! Я сбалансированный и мудрый знак равенства! – ударив себя в грудь, произнес Корнелий.

Эссиорх посмотрел в пол, вздохнул и подвинул Корнелия к двери.

– Топай давай, знак равенства! – сказал он миролюбиво.

Корнелий позволил вытолкать себя в коридор. Было слышно, как он идет и громко назидает:

– Крепись, старичок! В твоем возрасте главное удовольствие, которое должно оставаться в жизни, – создавать условия для удовольствий других. Если ты не согласен, я всегда к твоим услугам: на шесть и по хло… А-а-а! Только не коленом! Ты подло напал на меня сзади! Я был не готов!

– Он довольно забавный! – сказала Ирка Матвею.

Если не считать Антигона, который с кислым лицом трепал бакенбарды, в комнате они были вдвоем.

– Ага. Первые пятнадцать минут, – согласился Багров. – Но когда тебя в семидесятый раз вызовут на дуэль, это немного утомляет. Хочется схватить вилку и награждать множественными дырками все, что поблизости.

Ирка засмеялась. Ей нравились молодые люди с чувством юмора. Интересно, слово «нравиться» теперь тоже табу? У кого бы спросить?

– И что ты тут делаешь целыми днями? Тебе не скучно?

Багров посмотрел на нее удивлением.

– Почему мне должно быть скучно?

– Тут же тихо. Нет никого. Эссиорх же уходит, наверное, часто.

– Ну и что? Человеку не должно быть скучно с самим собой. Если он боится тишины, что-то с ним не в порядке. Значит, он пытается нечто в себе растоптать, – сказал Матвей убежденно.

Ирка быстро взглянула на него. Она всегда пугалась и одновременно радовалась, когда кто-то высказывал мысли, приходившие ей самой. Она и сама замечала, что многих людей буквально колбасит от тишины. Они физически не находят себе места, если случайно в ней оказываются. Начинают метаться. Пытаются включить телевизор, радио – все, что угодно. Должно быть, в эти минуты бедняги с ужасом обнаруживают, что они живые, реально существующие, а не только жующие, спящие или потребляющие, и попытаются поскорее заглушить в себе ужас самостоятельного бытия. Убейте меня кто-нибудь, бормочите, орите, рассказывайте мне ваши якобы последние и якобы важные новости – только чтобы я поскорее забыл, что я – это я, и поскорее вновь растворился бы в жвачном бытии!

Багров подошел к Ирке и остановился совсем близко.

– Знаешь, когда я в первый раз понял, что ты мне нравишься? Очень нравишься? – спросил он.

Ирка напрягла память.

– Хм… Когда мы вместе тренировались? Пока я не обленилась? – спросила она, предполагая, что парням должно нравиться все конно-спортивное.

– Нет. Как-то мы с тобой пошли к Бабане, и я наблюдал, как ты вставляешь на зарядку аккумуляторы. От фотика, плеера, еще от чего-то… Ты вытряхивала их, вставляла, вщелкивала. Одних зарядников у тебя было штук пять, и все торчали щупальцами заблудившегося спрута.

– Серьезно, что ли? – спросила Ирка разочарованно. Уж больно незначительное было событие. Ей рисовалось нечто более романтическое.

– Ага! А потом тебе не хватило розеток. Мы отправились в магазин, и ты потребовала: «Дайте мне удлинитель на четыре дырки!» Я как-то очень ярко запомнил и магазин, и сонного продавца, и тебя в тот момент. Ты была стремительная, собранная, радостная! Много всяких странных и слившихся воспоминаний!