Лестница в Эдем, стр. 47

Энг дружелюбно осклабился. Он был буквально пропитан профессиональным соответствием. Насколько Меф мог судить, Энг был малый сговорчивый и обидчивостью не отличался. Обида – это эмоция. А зачем испытывать эмоции, за которые тебе не заплатят ни единого эйдоса?

Дряблое слабоволие зашевелилось в сердце Мефа, как гусеница.

«Может, правда? – подумал он. – Гопзий мне враг? Враг. Желает мне зла? Угу. А тут даже „да“ не надо говорить. Просто прикинуться глухим или непонимающим, и Прасковья все сама сделает. Все легко и удобно».

Меф подумал это на одном дыхании, почти давая внутреннее согласие, и тотчас собственная сговорчивость и склоняемость ко злу ужаснули его.

Прасковья внимательно смотрела на Мефа. Он ощущал попеременными волнами исходившие от нее любовь и ненависть.

«Светлое и темное в ней так взболтано, что она потеряла ощущение цвета. Так и человек, перемешавший в равных пропорциях соль и сахар, потеряет ощущение вкуса. Ей кажется, что свет и мрак – продолжение единого целого, как человек и его тень, и что она сама сможет прокладывать себе дорогу, руководствуясь только ощущениями внутренней целесообразности. Ложь и бред!»

– Ты же сказала, что Гопзий за тобой ухаживает? А теперь вот хочешь его убить? – спросил Меф недоверчиво.

Прасковья спокойно выдрала страницу, подула на нее, обратила в пепел и крупно написала на следующей:

«ИЗ ВАС ДВОИХ Я ВЫБРАЛА ТЕБЯ».

Энг скосил на бумажку глаза и понимающе ухмыльнулся.

На этот раз удар ногой вышел без единого изъяна, должно быть, потому, что цель была крупная, мерзкая, отвратно скалящаяся. С Мефом такое случалось. Он бил и только потом уже понимал, что злится. Это большой минус боевых искусств, приучающих тело действовать быстрее, чем голова окончательно определится, а стоит ли распускать руки.

Энг мешком свалился на дно катера. Следом за ним Меф без всяких церемоний ссадил Прасковью, крепко взяв ее за локти. Прасковья не сопротивлялась. Была странно тихой и покорной.

Мечом, полыхнувшим в руке, Буслаев легко перерубил канат и толкнул катер ногой. Тот покачнулся, неохотно отлип от причала и медленно поплыл по течению.

– И чтоб я больше вас не видел! Ни тебя, ни эту крысу, ни Ромасюсика!!! И только попробуй хоть пальцем тронуть Гопзия! Ты понял, Энг? Я разрублю тебя до глаз! А если я до тебя не доберусь – это сделает Арей! – крикнул Меф, ощущая, что голос его звучит высоко и совсем не романтично.

Он повернулся и стал подниматься по железной лестнице, ведущей с причала. Наверху он оглянулся. Прасковья мирно сидела на скамье отплывающего катера и, странно улыбаясь, смотрела на него. У ее ног сердито, как краб, шевелился Энг.

Мефу стало жутко. Он кинулся через дорогу, едва не попав под колеса. Испуганный водитель, проносясь, дал запоздалый гудок.

«Психи какие-то! Уроды полные! И, главное, если я не приторможу, то и сам стану таким же! Крылья бы, чтобы взлететь, – да где их взять? Только у сердца есть крылья. Разум же их не имеет, и его легко обмануть. Что ему будет казаться логичным, для сердца смерть и гибель», – думал Меф, возвращаясь.

Шел дождь, мешаясь со снегом. Было ветрено. Холодные капли на лице, стекавшие за ворот, быстро охладили Буслаева и привели его в чувство.

Глава 14

Размешанъй матеръял % 100 вата

У Эди был выходной. Исходя из внутреннего наполнения слова, в выходной положено куда-то выходить, однако тяжелый на подъем Хаврон никуда выходить не собирался, а остался дома, точно устрица, вздумавшая прибраться в своей раковине.

После обеда Эдя сидел на диване, прихлебывал чай и крошил тульским пряником на каталог товаров для горнолыжного спорта. Он уже минут сорок размышлял, какие ботинки и лыжи ему нужны, но пока мысли его не сдвинулись и на шаг. Выбор был огромным, вся же кровь переевшего Хаврона отлила сейчас в желудок, и голодающий мозг скользил, как мокрый обмылок по раковине, перескакивая с одной каталожной картинки на другую.

«Мне нужно вогнать себя в прокрустово ложе расписания! Я должен чем-то заняться, помимо работы, потому что не могу же я не заниматься вообще ничем?» – убеждал себя Эдя.

В душе Эдя Хаврон был, безусловно, спортсмен. Еще в детстве он перебрал десятка два секций и примерно в два раза больше в зрелом возрасте. Не было такого вида, которым бы он когда-то не прозанимался месяца, или недели, или хотя бы трех тренировок. Послушать его, так про растяжку, спортивные травмы, резкость, силу, акцент, восстановление и методики он знал абсолютно все. Слова сыпались, как гречка из прорвавшегося пакета. Самоуверенные танки Эдиного всезнайства разъезжали повсюду, своими гусеницами вминая в землю все живое и мыслящее.

Если бы в сборной по футболу, баскетболу, хоккею, боксу или гимнастике таинственно исчез бы главный тренер, Эдя немедленно бросил бы свое бомбоубежище под синим козырьком и охотно согласился занять его место. Вот только тренеры нигде не пропадали, а если и пропадали, то Эдю почему-то всегда забывали об этом предупредить.

Если не было никаких чемпионатов, спортивные вирусы атаковали Эдю два раза в год: весной и осенью, очень смахивая при этом на вирусы обычного гриппа. Некоторое время Эдя морально раскачивался, подбирал себе секцию и мало-помалу начинал шевелиться.

Увы, в большинстве случаев его хватало только на покупку спортинвентаря. Собираясь пойти, допустим, на бокс, он неделю продумывал, какие перчатки ему приобрести. Заходил на форумы в Интернете, читал журналы, до кипящей слюны спорил в магазине с продавцами, которые в большинстве случаев знали о своем товаре меньше, чем прочитавший кучу всего Эдя. В результате, конечно, перчатки он покупал самые лучшие, а в придачу к перчаткам боксерские трусы, капу, шлем и бинты, но, сходив на пять тренировок, бросал, и боксерские перчатки навеки оказывались погребенными на антресолях.

То же самое чуть раньше или чуть позже происходило и с велосипедом, и с ракеткой для большого тенниса, и много с чем еще.

Часа в три позвонила Зозо. По расслабленному голосу ощущалось, что на работе у нее глухое затишье. Отбойники никто не покупает, а вся снегоуборочная техника уехала в Африку расчищать пустыню Сахару от сахарного песка.

– Как ты? – спросила она.

Эдя не успел еще соскучиться по сестре, с которой расстался всего несколько часов назад. Он терпеливо ответил, что «лучше не бывает».

– Меф не звонил? Не заходил?

– Нет.

– Знаешь, мне как-то тревожно. Ты веришь в материнское сердце?

В материнское сердце Эдя в целом верил. Опять же, когда сестру кусала муха пафоса, ей проще было поддакивать. Тем более что в слове «да» меньше буковок, чем в слове «нет», и голосовые связки изнашиваются меньше.

– Может, мы не правы, что выперли его из дома, а? – жалобно спросила Зозо.

Эдя, никого особенно назойливо не выпиравший, крайне удивился.

– Я называю это: катапультировать из гнезда пинком под хвост. Главная магистральная задача родителей создать детям такие неуютные условия проживания, чтобы они как можно скорее начали жить собственной жизнью, но при этом не пошли под откос! – произнес он назидательно.

– Думаешь: да? – спросила Зозо с надеждой. – А не рано? Мальчику же тяжело!

– Мефу-то? Да на него бетонную плиту положи, в грузовик с цементом впряги, он еще по дороге будет песни орать! Это такая собака страшная, которую, кроме безделья, ни одним ломом не убьешь!