Лестница в Эдем, стр. 41

Ирка все же призвала копье, но сражалась не наконечником, а противоположным тупым концом, довольно удачно нанося тычковые удары.

Наблюдавшая за схваткой Дафна отметила, что Таамаг, сражаясь, тщательно оберегает заветный четырехугольник между горкой и песочницей. Ни одна нога еще не ступила туда и ни одно тело не обрушилось, хотя вокруг уже лежало и сидело немало грустящих юношей.

С прибытием Ирки и Антигона удача окончательно отвернулась от нападавших, хотя пятеро самых заводных размахивали своими неандертальскими орудиями еще довольно рьяно. Остальные же мало-помалу морально сдувались и тоскливо ожидали момента, когда можно будет дать деру. Меф вспомнил про эмоциональный откат и провисание воли уже в конце первых минут боя. Вот о чем говорил Арей!

Внезапно один из парней повернулся и заспешил к микроавтобусу. Меф, понимавший, что снаружи через затемненное стекло ничего увидеть невозможно, озадачился.

– А этот чего здесь забыл? – спросил он.

– А он и сам толком не знает… На Таамаг нападать боится, а сокрушить чего-нибудь охота. Есть такой старый комиссионерский трюк: накрутить человека всякими мелкими неприятностями в школе или на работе, затюкать, отдавить в транспорте ноги, усилить чувство голода, а потом в минуту наибольшей накрутки подсунуть под горячую руку бабушку, мать, мелкого родственника или еще кого-нибудь беззащитного. Срабатывает на ура! Раз пять такую штуку проделают – появится привычка, а там страж-хранитель от человека хоть на время, да отступится, потому что сам будет отравлен. Возникнет брешь, а дальше уже дело техники, – пояснила Дафна и с укором посмотрела на Арея, будто тот и сам был чем-то вроде комиссионера.

Подбежавший парень размахнулся битой. По стеклу микроавтобуса у головы Арея разбежались трещины.

– А совсем новый был, а?! – радостно воскликнул Мамай.

Он был, пожалуй, единственным водителем в мире, который испытывает удовлетворение, когда его автотранспорт крушат и увечат.

Разошедшийся парень продолжал размахивать битой, однако высадить стекло сумел только после пятого удара. Дождавшись, пока он просунет внутрь голову и на его неосмысленном лице появится осмысленное выражение, Арей нанес резкий тычок локтем. Глупое лицо исчезло.

– Вы же сказали, что мы только зрители! – напомнил Меф.

– Так и есть!.. Дал слово – хоть за уши, а держи, – удрученно согласился Арей.

Неосторожно выглянув через разбитое стекло, он столкнулся взглядом с застывшей Иркой, в досаде отвернулся и приказал Мамаю:

– Поехали отсюда! Живо!

Хан охотно выжал газ. Когда он разворачивался, Меф увидел в зеркальце, как следом за ними рванулся невзрачный грязно-желтый автомобиль.

– Спорим, в той машине Прасковья с Ромасюсиком? – сказал Меф во внезапном прозрении.

Арей отнесся к предложению практически.

– На что споришь, на эйдос? – спросил он.

– На эйдос нет, – ответил Меф, преодолев острое искушение сказать: «Да запросто!»

– Что, слабо? – презрительно сказал Арей.

– Да, слабо, – охотно согласился Меф, которого давно нельзя было поймать на такие подростковые подначки.

– И на меч не споришь?

Меф не поспорил и на меч. Убедившись, что он не переменит решения, Арей даже расстроился.

– Правильно, что отказался. Потому что там внутри была одна Прасковья, – с сожалением сказал он. – Ромасюсик наблюдал от бензоколонки. Обратно в машину она его не взяла. Видно, решила, что сам как-нибудь дотащится.

Глава 12

Два сантиметра жизни

Последний из парней был нокаутирован секунд через сорок после того, как микроавтобус Мамая умчался по Большому проспекту. Двоим все же удалось удрать. Они маячили где-то внизу, у портовых кранов, не теряя из виду своих и готовясь дать деру, если за ними погонятся.

– Редкостные олухи! Они еще думают, что кому-то нужны! – сплевывая кровь, сказала Таамаг.

Постояв немного в задумчивости, она вздохнула, обозрела площадку, на которой неподвижно лежало, стонало и ругалось тринадцать человек, за вычетом собственного ее оруженосца, и взялась за очистку.

– Объявляю уборку! Все, кто может убраться, – убирайтесь сами! – крикнула она.

Некоторые воспользовались этим предложением, но основной народ остался на асфальте и песочке. Усадив за руль тех, кто еще в состоянии был понимать глубокий философский смысл, заключенный в педалях газа и тормоза, Таамаг заботливо погрузила на задние сиденья всех прочих.

Самых буйных, пытавшихся еще драться, пришлось засунуть в багажник и там запереть. Один попытался боднуть Таамаг лбом в лицо.

– Ты, дрянь такая, за все ответишь! Мы вернемся и вас..! – заорал он.

Не дослушав, Таамаг хлопнула его по голове крышкой багажника и деловито потрогала кнопку.

– Ненавижу, когда в глаза врут, – сказала она.

– В смысле? – не поняла Ирка.

– Ну наблюдение такое: чем чаще мужик повторяет, что он вернется, тем реже возвращается, – басом пояснила валькирия каменного копья.

Когда все четыре автомобиля уехали, Таамаг деловито обозрела поле боя.

– Кажется, пронесло. Тот кусок земли не пострадал. Ни крови, ни выбитых зубов. Напрасно я волновалась, – сказала она вполголоса.

Валькирия каменного копья наклонилась и, подняв помповое ружье, небрежно сунула его под мышку.

– Арматуру – на помойку, биты – Вовану, а ружье надо будет Радулге подарить. Она у нас палить любит, – распорядилась она.

Чуткая Ирка уловила в голосе Таамаг искреннее желание доставить Радулге радость и удивленно вскинула голову.

– Как-то Бэтла у чувака одного автомат отняла, так Радулга едва от счастья не померла! Отстреляла два рожка, а потом патроны всюду искала! – продолжала валькирия каменного копья.

– Кто отобрал автомат, Бэтла? – изумилась Ирка, никак не ожидавшая от нее такого.

– Ну Бэтла! А чего тебя смущает? Надо было разрешить ему и дальше с ним бегать? – не включилась в ее удивление Таамаг, вообще не усматривающая здесь темы для обсуждения.

Она вгляделась Ирке в лицо и вдруг строго приказала:

– Слышь, одиночка! А ну, ходь сюды!

– Зачем?

– Иди, я говорю! Равняйсь – смирно! На меня смотри! Чего у тебя тут?

Протянув палец, Таамаг без церемоний ткнула Ирку в скулу. Одиночка вскрикнула от сильной боли, всверлившейся ей в мозг.

– Ага! Больно! – удовлетворенно произнесла Таамаг. – А почему больно? Не трубой, надеюсь, зацепили?

– Не знаю… Не почувствовала… – растерянно призналась Ирка.

– Значит, не трубой, – сама себе ответила Таамаг. – Если б трубой или битой – почувствовала бы. С такой тонкой шеи голову унесет на раз-два!

Все же она взяла Ирку за плечи и, притянув к себе, приказала:

– А ну, посмотрела куда-нибудь на свет! Выше! Эх, жаль фонарика нет! Ничего, зрачок вроде реагирует нормально. Сознания не теряла? Подвигай нижней челюстью! Потряси головой! Не кружится? Теперь высунь язык как можно сильнее! Еще сильнее, до предела! Так… Улыбнись теперь! Сильнее растягивай губы! Сглотни слюну! Не тошнит? Нормально, сотрясения нету! Жить будешь, пока что меня не разозлишь!

Таамаг ободряюще толкнула Ирку ладонью, и валькирия-одиночка ощутила грубоватую ласку, исходившую от этой огромной женщины. Ласка была такая же, как сама Таамаг, – неуклюжая, дикая, но внутренне горячая и живая.

В крайнем удивлении Ирка уставилась на валькирию каменного копья, внезапно с острой ясностью осознав, почему ее призвал свет. В громадной Таамаг были порыв, жертвенность и сила. В медвежьем теле жил не медвежий дух.

Параллельно Ирка обнаружила, что сама Таамаг пострадала в драке куда больше. Один глаз у нее совершенно закрылся. Через лоб и правую бровь сверху вниз пробегал ножевой порез. На подбородке заметны следы ногтей. Нос был смещен и уже начинал отекать.