Компрессия, стр. 40

Яркие прожекторы били в лицо. Столь яркие, что глаза начинало резать, и чем больше Кидди старался моргать, сберегая зрачки, тем их резало сильнее, и слезы все-таки потекли по его щекам.

– Ну успокойтесь, – мягко прогремел на весь зал Порки. – Я вовсе не хотел вас расстроить. Простите меня. Эти слезы дорогого стоят, друзья. Скажите только мне одному, – гром аплодисментов почти заглушил голос ведущего. – Скажите, это все было по-настоящему?

– Который год идет для него? – хрипло спросил Кидди.

Ридли Бэнкс выглядел гораздо свежее, чем во время сумасшедшего действа с камнем. Правда, одежда его была еще потрепанней, и ботинки едва держались на ногах, но он оказался гладко выбрит, и безумие в его глазах не полыхало огнем, а остекленело и замерло. Вдоль стены здания поднимался бурьян, но еще можно было разглядеть многочисленные отметины, зарубки, покрывающие ее сплошь, и крупные буквы, вырезанные вдоль кровли: «Я доберусь до тебя, Кидди».

– Ну вот, – удовлетворенно хмыкнул Котчери. – Похоже, что Ридли Бэнкс теперь уже не маньяк, который убивает всякого, кто на него посмотрит косо, а вполне себе персонифицированный мститель. Что вы там ему наобещали, Кидди? Прошение о помиловании через вторые двадцать? Так ведь там уже у него… Сколько, Келл? Вот! Там у него уже за пятьдесят перевалило! Так вы не волнуйтесь зря, майор! Капсула крепкая. Выбраться из нее, да еще с учетом наших застежек, – невозможно!

– Почему он так выглядит? – сухо спросил Кидди. – Все компрессаны, да и Ридли Бэнкс в первом сеансе, выглядели так, словно прожили отмеренный им срок на самом деле! А он разве только не помолодел!

– Ну так он ведь знает о том, что он в компрессии, – ухмыльнулся Котчери. – Отбой памяти к нему не применялся. Ни простой, когда он просто не помнит, как оказался в этом дивном месте, ни сложный, когда мы закачиваем целый ролик с транспортным вертолетом, наручниками, долгим полетом над сумасшедшим пейзажем и выбросом его с высоты трех метров на камень. Отбой памяти может быть таким, что потом компрессана убеждать придется, что он в компрессии был, а не тянул срок где-то в ужасном месте!

– Загони меня туда, я хоть с отбоем, хоть без отбоя памяти уже через год поверю во что угодно, – поежился Келл. – Конечно, если не свихнусь до той поры!

– То есть старость зависит только и только от того, что человек готов к ней и ждет ее? – уточнил Кидди.

– Если речь идет о компрессии, то да, – развел руками Котчери. – В реальной жизни старость неизбежна, да и в компрессии она просто может задержаться. Для того и держим Ридли Бэнкса здесь: кое-кто из высших сфер всерьез интересуется продлением жизни. Когда речь о бессмертии заходит у смертного порога, клиент уже не разбирает, что ему продают: вечную жизнь или очень долгую иллюзию жизни. Он готов заплатить громадные деньги даже за видимость.

– И платит? – повернулся к Котчери Кидди.

– Заплатил бы, – едва заметно усмехнулся тот. – И не один, а многие заплатили бы, если бы компрессия была официально признана.

– Уильяму Буардесу это не помешало? – нахмурился Кидди.

– Он был изобретателем, – пожал плечами Котчери. – Билл действовал на свой страх и риск. Расследование было официальным, вопросов ни у кого не осталось. Наше счастье, что ко времени его смерти исследования были практически закончены, подошли к практическому финалу. Он ведь считал себя учеником Рика Кельма, неоднократно рассказывал о том, как тот на себе испытывал собственные научные предположения, так что его поступок никого не удивил.

– Но бессмертия Уильям Буардес так и не достиг? – предположил Кидди.

– Очень долгая жизнь сравнима с бессмертием, – улыбнулся Котчери. – Пять дней – это много. Он успел отмерить сам себе лет сто, не меньше. А потом умер. Не забывайте, Кидди, что он уже был пожилым человеком, можно сказать, инвалидом со слабым здоровьем. Вот в этих условиях, – Котчери кивнул на монитор, – он не протянул бы и нескольких месяцев. Считайте, что просто пытался удлинить свою жизнь, и ему это удалось.

– Интересно…

Кидди задумался. Он никак не мог отделаться от мысли, что видит какую-то постановку, фокус, выдумку, трюк. Даже истрепанная одежда Ридли Бэнкса не помогала проникнуться ощущением прожитых им в компрессии лет. Те же горы, что сопровождали и остальных компрессанов, сияли вершинами на горизонте, единственное, что добавилось, – зарубки на стенах, дикая трава и муха, ползущая по щеке Бэнкса.

Движение было стремительным. Ридли не убил муху, он поймал ее двумя пальцами, рассмотрел и отправил в рот. Келл зажал рот и кинулся вон из операторской.

– Страшное существо, – задумчиво проговорил Котчери. – Я вам честно скажу, Кидди. Любить мне вас не за что, поэтому верьте мне. Вы загадка. Восемь лет общаться с подобной мерзостью и остаться тем, кто вы есть, удивительно. Или и вы зверь внутри?

– Почему «и»? – не понял Кидди. – Кто еще зверь?

– Я, – ласково улыбнулся Котчери. – Такая жизнь, дорогой Кидди. Если ты не станешь зверем внутри, тебя съедят те, кто им стал. Или уже был до того.

– Я не настроен на откровенность, – Кидди вновь повернулся к монитору. – Почему он так оборван? Согласно программе новая одежда появляется у заключенного каждые три года.

– К побегу готовится несчастный, – причмокнул губами Котчери. – У него уже давно припасен мешок с несколькими комплектами одежды, с самодельным ножом. Фляга, которую мы ему милостиво оставили, всегда полна воды. Запас продуктов меняет каждую неделю. Просто маньяк, поверьте мне. И это при том, что за последние тридцать лет он не сотворил даже спичечного коробка! Мне бы его упорство! Ведь садится же и каждый день, вот как теперь, заклинает эту непроходимую степь! Видите, губы шевелятся? Хотел бы я знать, из какого писания он молитвы читает!

– Делом его занять надо было, – вернулся в аппаратную, отплевываясь, Келл. – Если бы он эти пятьдесят лет вагонетку таскал на цепи, времени бы на присказки не осталось!

– И до вагонеток однажды дойдем, – жестко отчеканил Котчери. – Или ты думаешь, Келл, что компрессия всегда будет только добровольной?

– Как он прожил эти сто лет? – прошептал Кидди.

– Кто? – не понял Котчери.

– Уильям Буардес.

– Не знаю, – почесал затылок Котчери. – Старик был хитрым, да и ведь я уже говорил: при желании все можно запрограммировать изнутри капсулы. Да, да. Что он делал в компрессии, так и осталось неизвестным. Правда, Стиара считает, что Билл всего лишь уплотнил глубокий сон, в который умел погружаться. Впрочем, не мне судить. Теперь корпорация не занимается глубокими снами, хотя, я думаю, что компрессия это почти то же самое!

– Не мне сравнивать вещи, в которых я ничего не понимаю, – пробормотал Кидди и обернулся к советнику: – Покажите мне.

– Что? – не понял Котчери.

– Покажите, как формируется картинка. Мне бы хотелось заходить сюда время от времени и смотреть, что происходит с Ридли Бэнксом.

Самую страшную неделю в жизни Кидди провалялся в собственной квартирке на западной окраине. За гроши взял сразу после академии, дом был старым, ни одной парковки снаружи, хочешь попасть домой, изволь, включай торможение и сажай купе не куда-то на парковочную площадку, а, как в университетском городке, на газон. Вот только газоном эту заплеванную траву и назвать нельзя было, она и пробиться через битое стекло и латекс почти не могла. С другой стороны, к чему молодому сотруднику управления опекунства было тратить деньги на апартаменты, если через год-два нового содержания хватило бы на домик в зеленой зоне? Атак-то, почему не пожить? Убогость только снаружи глаза резала, да грохот растущих рядышком, надвигающихся, грозящих сносом гигантов в уши бил, и то днем только, а ночью наступала тишина; и внутри все устроилось по высшему разряду, не стыдно и девушку пригласить, правда, не до девушек оказалось, когда Моника про квартирку узнала, а потом и сам об этом жилье забыл. Да и кто бы помнил, только Сиф в голове и в сердце.