Секрет зеленой обезьянки, стр. 34

Я продолжила свой рассказ.

– Сказать по правде, парень явно подумал, что девочку хотят отравить!

– Несомненно, – кивнул Яков Леонидович. Он мало-помалу приходил в себя.

И тут в кабинет вошел один из милиционеров в штатском и что-то шепотом сообщил майору. Тот только кивнул. Когда мы опять остались втроем, я смогла завершить свой рассказ.

– Пожалуйста, скажите мне, как там Олег! – взмолилась я.

– У него сотрясение мозга, не тяжелое! Видно, крепкая голова у парня. А вот если бы эта штука упала на голову Матильды... Ну что ж, Ася Монахова, если бы все свидетели были такими толковыми... Одно только плохо, надо было раньше к нам обратиться, может, и не довели бы до такого, сказать по правде, членовредительства... Все, вы свободны! Если понадобитесь, мы вас вызовем. Сказать по правде, до свидания, Ася Монахова.

– Можно один вопрос?

– Можно!

– А как мы узнаем, кто это сделал?

– Не терпится?

– Конечно!

– Думаю, это будет еще не так скоро, тут во многом придется разбираться. Но вот Яков Леонидович, думаю, вам расскажет.

Однако мы все узнали гораздо раньше. Через два дня Матильда вернулась из театра и потребовала, чтобы я срочно явилась к ней, пока нет дома Степаниды. Я помчалась.

– Что такое, Матильда?

– Аська, все выяснилось!

– Что?

– Мне сегодня Пузиков по секрету сказал, только от тебя-то у меня секретов нет! Менты пока все держат в тайне, а Пузиков узнал через своего дружка в ГАИ, чья это была машина. В жизни не догадаешься!

– Ну, чья же?

– Тетки, у которой Додонова мужа увела!

– Ну ни фига себе!

– Да! Она когда-то тоже была актрисой, но совсем бездарной, и бросила это дело...

– Но чем же ты ей помешала?

– Не я, как ты сама и говорила, она хотела подставить Додонову...

– Но как же она в театре-то... Как ей это удалось? Подпилить доску и все такое?

– У нее помощник нашелся, электрик, пьяница горький, совсем уж перестал соображать, ну и вот... И кстати, она призналась, что Гуля тогда и вправду водой отравилась... Она туда чего-то подсыпала для меня. А насчет сосульки она отпирается...

– Откуда ты это-то знаешь?

– В театре говорят! Слушай, я сейчас к Олегу в больницу собираюсь, ты со мной поедешь?

– Ну уж нет, я тут ни при чем!

В дверях повернулся ключ. Явилась Степанида.

– Ася, привет!

– Привет, слушай, а можно я буду тебя Степкой звать, а то Степанида это как-то слишком солидно для тебя, а?

– Можно, – милостиво согласилась она. – А между прочим, если бы вы мне вовремя все рассказали, я бы сразу поняла, шо это чья-нибудь брошенная жена.

Мы разинули рты.

– Ты о чем? – не без труда выговорила ошеломленная Матильда.

– А то ты не знаешь, – повела плечом Степанида. – И вообще, зря вы все от меня скрываете!

– Но, Степа, откуда дровишки? – полюбопытствовала я.

– Так я вам и сказала! Вы от меня все скрыли, и у меня тоже могут быть секреты.

– Да, тебе палец в рот не клади! – изумленно протянула Мотька.

– Это точно, откушу! – засмеялась Степанида, страшно довольная произведенным эффектом.

Эпилог

Прошло три недели. Сегодня днем состоится генеральная репетиция для родственников. Собственно, это уже готовый спектакль, в костюмах, в декорациях, все как на премьере. Просто в зале сидят родственники и знакомые, и считается, будто бы это еще понарошку... Мы идем в театр всей семьей: мама, папа, тетя Липа. А еще идут Митька с Костей, Валерка, Людка Кошелева... Матильда просто вне себя от волнения. Степанида, которая теперь взяла над Мотькой шефство, говорит, что она почти ничего не ест и только угрозы все рассказать ее маме заставляют Мотьку хоть что-то проглотить.

Рано утром в дверь позвонили. Я открыла и замерла на месте.

– Дед! Откуда? – бросилась я ему на шею.

– Из Парижа, откуда же еще? Я тоже люблю сюрпризы!

– Дед, сегодня у Матильды спектакль!

– Знаю, потому и поспешил, у меня были билеты на послезавтра, но так вышло, что удалось выкроить два лишних дня!

– А где Ниночка?

– Расплачивается с таксистом. Скоро явится. А что это ты меня допрашиваешь? Ты мне не рада, что ли?

– Дед, я так рада! Так рада!

– А где все?

– Папа с мамой еще спят, а где тетя Липа... Наверное, вышла с Лордом.

Тут в коридор выскочила мама.

– Папа! Приехал! – кинулась она к деду.

– Да что вы уж так удивляетесь, у меня, между прочим, через пять дней концерт!

С ума сойти, из-за всех этих историй я забыла про концерт. Да, такого со мной еще не бывало.

В этот момент вошли страшно веселые Ниночка и тетя Липа. Они встретились внизу. В руках у Ниночки большущая очень красивая коробка. В такие в Париже упаковывают цветы.

– Вот, Ася, это для нашей Моти, – сказала Ниночка.

– Мотька просто лопнет от гордости, когда поймет, что вы специально на ее спектакль приехали. Только ей пока ничего говорить нельзя. Если она узнает, что дед в зале, она может от волнения все провалить! – забеспокоилась я. – Ой, дед, а вдруг она тебя в зале заметит? Она тогда текст забудет!

– Не заметит, – смеется мама. – На первом спектакле она никого не заметит, зал для нее будет просто черной ямой, можешь мне поверить!

Спектакль имел оглушительный успех! Матильда поначалу была немного скованна, от волнения за нее у меня разболелся живот. Но потом... Она так разыгралась, что зал замер. Все играли отлично, но Мотька... У меня просто не было слов. Я то и дело посматривала на деда, как ему нравится. Он от души наслаждался спектаклем, хохотал, хлопал вместе со всеми и время от времени незаметно показывал мне большой палец. Мол, все хорошо!

Но вот все кончилось. Артисты вышли на поклоны. Им стали подносить цветы, и вдруг дед поднялся, взял у Ниночки прелестный парижский букет и двинулся к сцене. По залу прокатился шепот. Его все узнали. И тут я отчетливо увидела, как смертельно побледнела Мотька. А дед подошел к сцене и протянул ей букет. И она вдруг собралась с духом, подошла к нему, взяла букет, сделала книксен, потом нагнулась и поцеловала деда. И тут же к ней подскочил Олег с огромным букетом желтых, с красноватым отливом роз. Самых любимых Мотькиных роз.

– Дурачок, – сказала какая-то женщина рядом, – нельзя дарить желтые розы!

– Ему – можно! – сказала я.

А через несколько дней стали появляться рецензии на спектакль, в основном очень одобрительные, и одна из них называлась:

«Кто может сравниться с Матильдой моей!»