Хижина дяди Тома, стр. 43
ГЛАВА XIX
Продолжение предыдущей
Через несколько дней с сухарями и булочками пришла другая женщина. Мисс Офелия была в это время на кухне.
– Господи боже! – воскликнула Дина. – А где Прю? Что с ней стряслось?
– Прю больше никогда не придет, – таинственно сказала новая булочница, покосившись на мисс Офелию.
– Почему? Неужто умерла?
– Да мы не знаем… Она ведь в погребе лежит.
Дина пошла проводить ее до дверей.
– Что там у вас случилось? – спросила она.
Новая булочница хоть и побаивалась говорить, но все-таки не утерпела и сказала шепотом:
– Только никому не рассказывай… Прю напилась, и ее посадили в погреб на весь день. Говорят, умерла она, мухи ее всю облепили.
Дина всплеснула руками и вдруг увидела рядом с собой Еву, которая слушала их, широко раскрыв глаза. В лице у нее не было ни кровинки.
– О господи! Мисс Еве дурно! Мы-то хороши, разговорились при ней! Да хозяин нам за это голову с плеч снимет.
– Ничего со мной не будет, Дина, – твердо сказала девочка. – И почему мне нельзя этого слушать? Ты не меня жалей, а бедную Прю – ей тяжелее.
– Нет, нет! Вы барышня нежная, деликатная, вам и знать об этом нельзя!
Ева вздохнула и, грустная, медленно пошла вверх по лестнице.
Мисс Офелия встревожилась и пожелала узнать, что случилось с несчастной старухой. Дина рассказала ей все до мельчайших подробностей, а Том добавил к этому рассказу то, что слышал от самой Прю.
– Возмутительная история! Боже, какой ужас! – с этими словами мисс Офелия вошла к Сен-Клеру, который лежал с газетой на кушетке.
– Ну, какое еще беззаконие вы обнаружили? – спросил он.
– Какое беззаконие? Прю запороли насмерть! – И мисс Офелия, не жалея красок, поведала ему все.
– Я так и знал, что рано или поздно этим кончится, – сказал Сен-Клер, снова берясь за газету.
– Знали? Неужели же вы так это и оставите? – воскликнула мисс Офелия. – Подайте кому-нибудь жалобу! Есть же у вас тут должностные лица, которые могут вмешиваться в подобные дела!
– Заинтересованность владельца в сохранности своего имущества считается у нас достаточной гарантией для негров. Но если владелец собственноручно губит свою собственность, тут ничего не поделаешь. Кроме того, эта несчастная старуха была, кажется, воровка и пьяница. Кто же будет за такую заступаться?
– Это ужасно, Огюстен! Это просто чудовищно!
– Я тут совершенно ни при чем, дорогая моя кузина. Что можно поделать с огрубевшими, жестокими людьми? Они пользуются неограниченной властью и ни перед кем не несут ответа за свои злодеяния. Вмешательство в таких случаях бесполезно. Закон бессилен против них. Нам ничего не остается, кроме как закрыть глаза, заткнуть уши и на том успокоиться.
– Закрыть глаза, заткнуть уши! Да разве можно попустительствовать таким безобразиям!
– Дорогая моя, чего вы, собственно, хотите? Негры – существа невежественные, забитые – отданы в полную, безоговорочную власть самодуров, которые не желают считаться ни с чем, даже с соображениями собственной выгоды, а таких среди нас большинство. Что же остается делать в их среде людям порядочным и гуманным? Только закрывать глаза и мало-помалу ожесточаться. Я не могу скупать всех несчастных рабов, я не странствующий рыцарь, который борется с несправедливостью везде, где бы он ее ни увидел. В нашем городе это занятие бесцельное. Лучшее, что я могу сделать, это держаться в стороне.
Сен-Клер нахмурился, но ненадолго. Через минуту он опять заговорил с веселой улыбкой:
– Полно, кузина, не смотрите на меня так строго. Ведь вы только одним глазком, в щелочку, увидели образчик того, что в той или иной форме творится повсюду на земле. Если вглядываться во все ужасы и бедствия, так и жить не захочется. Это все равно, что слишком внимательно приглядываться к стряпне нашей Дины.
И Сен-Клер снова взялся за газету.
Мисс Офелия села в кресло, вынула вязанье из сумочки и с негодующим видом задвигала спицами. Так прошло несколько минут, и наконец огонь, разгоравшийся в ее груди, вырвался наружу.
– Нет, Огюстен, я не могу примириться с этим и выскажу вам свое мнение напрямик! Меня возмущает, что вы защищаете рабство!
– Как! Вы все еще не успокоились? – сказал Сен-Клер, поднимая голову.
– Да, да! Меня возмущает, что вы защищаете рабство! – с еще большей горячностью повторила мисс Офелия.
– Я защищаю рабство? Да откуда вы это взяли?
– Конечно, защищаете! И не вы один, а все южане. Иначе кто бы из вас стал держать рабов?
– Хорошо, будем говорить серьезно, – сказал Огюстен, – но сначала подвиньте мне корзинку с апельсинами. Итак, дорогая моя кузина, по вопросу о рабовладельчестве двух мнений быть не может, – начал он, и лицо у него сразу приняло вдумчивое выражение. – Плантаторы, которые богатеют на этом, священники, которые угождают плантаторам, и политиканы, которые видят в рабовладении основу своей власти, могут изощряться как им угодно, пускать в ход все свое красноречие и ссылаться на евангелие, но истина останется истиной: система рабства есть порождение дьявола и служит лучшим доказательством того, на что сей джентльмен способен.
Мисс Офелия перестала вязать и устремила недоуменный взгляд на Сен-Клера.
А он, явно довольный тем, что его слова произвели на кузину такое впечатление, продолжал:
– Вы удивлены? Подождите, выслушайте меня до конца. Что такое рабовладение, проклятое богом и людьми? Лишенное всяких прикрас, оно предстанет пред нами вот в каком виде: негр Квэши – существо невежественное и беспомощное, а я образован, и в руках у меня власть, следовательно, ничто не мешает мне обирать его до нитки и уделять ему лишь то, что я найду нужным. Негр Квэши делает за меня всю тяжелую, грязную работу. Сам я не люблю трудиться, поэтому пусть за меня трудится Квэши. Гнуть спину под палящими лучами солнца мало приятно – опять же вместо меня это может делать Квэши. Пусть Квэши зарабатывают деньги, тратить их буду я. Пусть Квэши увязает по пояс в болоте, чтобы я мог пройти посуху. Квэши будет всю жизнь исполнять мою волю, ибо своей воли у него нет. Вот что такое рабство, кузина.
Сен-Клер встал и большими шагами заходил по веранде. На щеках его появился румянец, большие синие глаза метали искры. Мисс Офелия никогда еще не видела его в таком волнении.
– Уверяю вас, кузина, было время, когда я думал так: пусть вся наша страна провалится в тартарары, навеки скрыв от мира пятнающую ее мерзость, и я без тени сожаления погибну вместе с ней. Мне мною приходилось путешествовать по Америке, и, видя, что наши законы позволяют любому негодяю распоряжаться судьбой людей, которые куплены на деньги, добытые иной раз нечестным путем, позволяют властвовать над беззащитными детьми, девушками и женщинами, я был готов проклясть свою родину, а заодно и все человечество!
– Да, по как же вы – начала было мисс Офелия.
– Как я мог сам погрязнуть в такой мерзости? – перебил ее Сен-Клер. – Вопрос коварный, но я отвечу вам на него. Эти невольники принадлежали раньше моему отцу и моей матери, а теперь они принадлежат мне. Умирая, отец завещал все свое состояние нам с братом. Сначала мы хозяйничали на плантации вдвоем, но года через два я понял, что помощи ему от меня мало. Вы только представьте себе: семьсот невольников, которых ты даже в лицо не знаешь, до которых тебе, в сущности, нет никакого дела, а о них надо заботиться, их надо кормить, с них надо требовать работу, как со скотины. А чего стоят надсмотрщики и неизбежный кнут!
– Я полагала, что вы все здесь оправдываете такое отношение к рабам, – проговорила мисс Офелия.
– Нет! До этого еще никто из нас не дошел, даже мой братец Альфред, закоренелый деспот. Но он утверждает, и, по-моему, не без оснований, что американские плантаторы, правда в несколько иной форме, делают то же, что английская аристократия и английские капиталисты, которые полностью подчинили себе низшие классы. Альфред оправдывает и их и нас, и ему нельзя отказать в последовательности.