Врата ночи, стр. 64

– Сейчас уже половина двенадцатого! Она не явилась. Я звонил ей по тем рабочим телефонам, что вы мне дали, – в художественные мастерские и на киностудию. Там говорят – ее нет. И вчера весь день не было. И дома у нее тоже телефон не отвечает.

– Секунду подождите, я перезвоню. – Колосов вызвал по селектору оперуполномоченного Ландышева: – Ты вчера, Костя, на Очаковское шоссе ездил? Передал свидетельнице повестку?

– Да. Правда, никого в квартире не застал. Звонил, звонил. Подумал, с работы еще девчонка не вернулась. Тогда одну повестку ей в ящик бросил, а вторую прямо в дверь сунул. А что такое, Никита Михайлович?

Колосов смотрел на сейф. Он еще не знал что. Что-то…

Что-то случилось.

Глава 37

ДЕНЬ

Из дальнейших событий этого дня Никите Колосову запомнилось, как они вскрывали дверь квартиры. А также обстановка прихожей.

На Очаковское шоссе опергруппа выехала сразу же после звонка из прокуратуры. Поставили, как водится, в известность местное отделение милиции. Квартира находилась на пятом этаже многоподъездного блочного дома. Обычный замызганный лифт, обычная лестница, обычная дверь, обитая черным дерматином. В двери торчала повестка. Ее так никто и не вытащил.

Выехать-то выехали, но квартиру вскрыть даже в присутствии понятых и представителя ЖКО оказалось делом долгим и сложным.

– А почему мы должны взламывать дверь? – в один голос возмущались начальница ЖКО и местный участковый. – Мало ли почему эта Мелеску не явилась к вам на допрос? Кто сейчас добровольно по повесткам-то является? Нашли дураков. Может, она уехала куда? Мы вот сейчас дверь вскроем – ее нет. А дальше что? Вы уедете. А нам как из положения выходить? Кто за взлом отвечать будет? Кто новую дверь жилице оплатит, новый замок?

Колосов помнил: он опустился до униженных просьб: «Я сам оплачу и дверь, и замок. И сам лично извинюсь перед гражданкой Мелеску, если она жива и здорова, а всего лишь отсутствует». Если они, точнее, он – ошибся.

После долгих препирательств и дебатов дверь начали вскрывать уже в третьем часу. А заняло это не более пяти минут. Замок тоже оказался самым обычным – такой спичкой можно открыть. Но и спичка, и отмычка не потребовались. Дверь оказалась не запертой на ключ. Просто прихлопнутой.

– Понятые, проходите, пожалуйста, – участковый, крайне недовольный хозяйничаньем на его участке коллег из «параллельной областной структуры», решил соблюдать все формальности до конца.

Двое жильцов дома переступили порог прихожей и…

– Что это за запах? Боже… да это же…

Но прежде чем попасть в комнату, откуда и тянуло этим запахом, надо было пересечь маленький холл-прихожую. Ее обстановку Колосов отчего-то запомнил особенно отчетливо. Небольшой новенький шкаф-купе с женской одеждой, тумбочка для обуви, старое кресло, телефон на полу рядом с ним. А стены сплошь завешаны рисунками, сделанными акварелью, гуашью, фломастерами, тушью.

С рисунков смотрели на понятых, сыщиков и хмурого участкового самые разные причудливые существа: смешные, забавные, трогательные, потешно-уродливые, игрушечные, сказочные – Винни Пух, Русалочка, Ежик, который в тумане, Цветик-Семицветик, Вовка в тридевятом царстве, Золотая рыбка, Кот в сапогах. Десятки мультяшек, памятных с самого детства.

Были тут и другие рисунки – черной тушью: выводок летучих мышей в ночном небе, сломанные бурей осенние деревья, речные пейзажи – черная вода, топкие низкие берега, финиковые пальмы и… Никита увидел и свежие наброски – копии барельефов из музея института Востока: ассирийские боевые колесницы, сцены жестокой резни, опутанные, словно серпантином, узором причудливого древнего орнамента…

– Она… Женщина там, в комнате, – хрипло сказал участковый. – Мертва.

Никита шагнул в комнату. Увидел ее с порога. Увидел Янину Мелеску, которую, как и Абдуллу Алагирова, никогда не встречал при жизни, а лишь читал и слышал о ней. Что?

А теперь перед ним было бездыханное тело. Труп.

Она лежала у самой балконной двери. Ее покрывал сорванный с окна белый тюль. А в комнате роем гудели мухи. И было жарко, как в пекле, – солнце било прямо в окно. И этот смрадный удушливый запах. Эта вонь… От которой нутро выворачивается наизнанку…

На Мелеску был только легкий атласный халатик и тапочки. Рядом на ковре валялось синее махровое полотенце. Черные спутанные волосы рассыпались. Участковый едва не наступил на них, неловко отпрянул.

– Механическая асфиксия, – судмедэксперт Грачкин повернул безжизненную, уже обезображенную смертью голову женщины, демонстрируя Колосову сине-багровые пятна на ее шее. – Ее задушили. Перелом гортани, подъязычной кости. Взяли за горло и сдавили. Давность наступления смерти – двое суток. Вчера, когда Ландышев привозил повестку, она уже была мертва.

А дальше опять происходил осмотр места происшествия. Еще один осмотр, еще один ритуал, с той лишь разницей, что теперь осматривали не местность, а «отрезок замкнутого жилого пространства» – квартиру.

Входная дверь – без повреждений. Замки целы, на момент осмотра – открыты. Видимо, Мелеску сама впустила кого-то. Знакомого ей человека, которого не особо даже стеснялась – потому что не стала даже переодеваться. А возможно, они приехали с ним вдвоем. И она для начала решила принять душ, а потом уж… Но так ничего и не успела. Он не позволил.

У Колосова создалось странное ощущение: вроде бы он активно участвует в осмотре и даже чем-то глубокомысленно руководит. А вместе с тем наблюдает за всем происходящим словно со стороны. Испытывая при этом… любопытство?

Эксперт-криминалист старательно опылил мебель, дверные ручки, косяки, работал в прихожей и на кухне, в комнате и в лоджии, в ванной. Отпечатки? Есть! Даже в избытке. Обширный материал для исследований, только вот…

Опрос соседей мало что дал. О Мелеску никто ничего не знал. Жила она тихо. Квартиру вроде бы получила по наследству от какой-то дальней родственницы, старухи, за которой сначала преданно ухаживала более трех лет… Когда она уходила из дома, когда и с кем возвращалась, жильцы не видели и не знали. Это был спальный район, и там никому не было дела друг до друга. «Тихая была женщина. Интеллигентка!» – сказала о ней начальница ЖКО.

Когда они осмотрели все, что можно, Никита какое-то время провел один в прихожей. Снял со стены рисунки – копии из музея. Забрал с собой. Сам толком не мог себе объяснить зачем.

– Это никогда не кончится, – услышал он безнадежный голос Грачкина. – Я тебе еще там, на водоканале, сказал: это не кончится никогда. И так мы его не поймаем. А ладони-то у нее чистые, Никита. Без ожогов. Видимо, с тех пор, как он лишился там, на Серебрянке, той своей чертовой каменной болванки…

– Печати.

– Ну да, нечем стало орудовать. Нечем прижигать.

– Или он просто не посчитал нужным это с ней делать. Не захотел.

Грачкин хмыкнул задумчиво. Тон начальника отдела убийств ему не нравился. Не нравилось и то, что Колосов так апатично ведет себя на месте убийства. Почти не смотрит на труп. Только на эти рисунки на стенах…