Венчание со страхом, стр. 99

– Сколько вам потребуется на это времени? Две недели, три? – Никита дышал словно запаленная лошадь.

Эксперт помолчал.

– Ты, видимо, не понял меня, Никита Михайлович. Я повторю: нужны фундаментальные лабораторные исследования.. Сколько они продлятся – не мне судить: год, два, три. И не нам их делать. Тут надо обращаться в Институт биохимии. Нужны специальная лаборатория, оборудование, подопытные животные. Это совершенно особый препарат: новое поколение, двадцать первый век. В лабораторных условиях эксперименты с ним могут длиться годами. Неудивительно, что этот бедняга так возжаждал ускорить результат, добровольно став подопытным кроликом. И знаешь, я его понимаю.

– Я тоже, – хрипло выдавил Никита. – ТЕПЕРЬ И Я ТОЖЕ.

Глава 45 ПУТЬ ПОЗНАНИЯ

На следующий день после означенных событий Катя на своем рабочем месте трудолюбиво корпела над очерком о сельских участковых Подмосковья. Время близилось к шести вечера. А ей еще мечталось успеть заскочить в книжный магазин на Полянке, куда, по слухам, поступили мемуары биографа генерала Бонапарта.

Под стук машинки она даже не услыхала, как в кабинет кто-то вошел. Подняла голову – и надо же! – Колосов собственной персоной.

– Ой, Никита, привет.

Он сел на краешек стола. Взял ее руку. Вид его был необычным: потерянным и каким-то мальчишески-отчаянным, словно начальник отдела убийств решался на некий важный и трудный поступок.

– Кать, ты свободна сегодня вечером? – спросил он.

Она хлопала глазами: что это с ним? Предложение сделает, что ли?

– Д-да. А что?

– А ты можешь позвонить своему другу детства, ну Мещерскому? Прямо сейчас?

– М-могу. Он дома. А зачем?

– Мне позарез нужна помощь в одном деле. Могли бы мы прямо сейчас все вместе к тебе поехать?

– Могли бы. И к Мещерскому тоже. К нему ближе. Но зачем, Никита?

– Ты ему позвони, пожалуйста, а? Я подожду.

Катя, убежденная даже не словами его, а странным видом, быстро набрала номер князя. Тот сначала даже растерялся.

– Конечно, мы поможем, только… В общем, приезжайте. Жду. А что случилось-то?

– Ой, не знаю, Сережа.

Не объяснил ничего Колосов и в машине, послушно направляя ее путем, указанным Катей. У дома Мещерского на Яузской набережной он немного помедлил, словно никак не мог заставить себя войти в темный подъезд. А Катя лихорадочно размышляла: надо ли звонить Вадьке? Было бы нечестно не поставить его в известность, однако…

– Я прошу прощения, что навязался вот так бесцеремонно, – Колосов крепко пожал руку Мещерскому, широко распахнувшему входную дверь. – Но мне срочно надо проверить один факт. Версию. И мне нужны свидетели – хорошие, порядочные люди, которым поверят.

– Да вы проходите в комнату, – пригласил озадаченный Мещерский.

– Нет, нам лучше на кухне побыть. Там пол – линолеум? В случае чего, отмыть можно.

Катя и князь тревожно переглянулись.

– Глупости это с полом, проходите вот сюда, – Мещерский провел их в «географическую». – Присаживайтесь.

Никита на обстановку квартиры не обратил никакого внимания. Он опустился на диван и осторожно достал из нагрудного кармана черной щегольской рубашки… шприц и маленький пузыречек, до половины наполненный бесцветной жидкостью.

– Вот. Такие дела у нас, ребята, – поднял глаза на Катю и тут же опустил. – Мне тут надо проверить одну…

Катя быстро схватила шприц и спрятала руку за спину.

– Ты сошел с ума, – прошипела она. – Что это такое? Откуда ЭТО у тебя?

– Это… Ты правильно догадалась. ТО самое и есть. Я в лабораторию ЭТО не все отдал, только то, что у Ольгина при задержании изъял. А это, – он дотронулся до пузырька, – от обезьян осталось. От Хамфри, помнишь, я тебе про него рассказывал? Здесь пять миллиграмм. Это мне Званцев вручил в тот же день. Отдай шприц, Катюша.

– Ни за что!

– Пожалуйста. Ну я прошу.

– Нет!

Мещерский, точно у ребенка игрушку, отнял у нее шприц. Он был серьезен, бледен и как-то торжественен, словно понимал то, чего не хотел словами объяснять Колосов.

– Ты хочешь этот наркотик, эту гадость себе… – лепетала Катя.

– Это не наркотик. – Никита расстегнул пуговицы рубашки. – Извините, ребята, придется вам на мое неглиже полюбоваться.

Мышцы у него были почти как у Кравченко – налитые, накачанные. Он прикрыл рубашкой диван, словно боялся напачкать.

– Сергей, у тебя есть газета или что? Пол застелить. А то, если меня выворачивать начнет, я тебе весь интерьер уделаю.

Мещерский только махнул рукой.

– Вы… Ты послушай, Никита, ты хорошо подумал, прежде чем вот так поступить? – спросил он тихо.

– Хорошо. И это очень важно для меня. Сначала будет больно, вы только, ребята, не пугайтесь. Это пройдет. Надо перетерпеть – и все. Главное – «Скорую» не вздумайте вызывать. Поняли? Все, что будет, произойдет по плану. Я, правда, не могу сказать точно, что со мной сотворится, но вы сами смотрите, наблюдайте внимательно. Мне нужны свидетели.

– Ну зачем тебе это? Куда ты лезешь? Ты с ума, что ли, сошел? – Катя чуть не плакала. – Этот Ольгин свихнулся, в монстра превратился, и ты того же хочешь? Ты напился, что ли?

– Я трезвый как стеклышко, – он слабо улыбнулся. – Знания только трезвой голове нужны, Катерина Сергеевна. Ладно, кто не рискует… Словом – глядите. И если что – ты, Сережа, со мной не церемонься.

Он надел иголку на шприц, проколол резиновую пробку, набрал поршнем жидкости.

– Подожди секунду. – Мещерский метнулся в другую комнату и появился уже с маленькой видеокамерой в руках. – Вот еще один свидетель, надежней будет.

– Хорошо. – Колосов поднес шприц к венам на левой руке. – Дрожит, зараза… Ну что, Сережа, ты говоришь, что слышал, как кто-то бежал по коридору?

– Да. – Мещерский включил камеру и смотрел через объектив на то, как игла входила под кожу.

– А вот мы сейчас и проверим… прове…

Катя смотрела на ЭТО широко раскрытыми глазами. Она знала, что не закроет их, как бы ей ни было страшно и гадко. И она увидела все. И готова была свидетельствовать хоть перед самим Господом Всемогущим о том, что же делал с человеческим существом этот препарат Эль-Эйч.

ОН НЕ МОГ ДВИГАТЬСЯ – эта новость повергла всех, кто непосредственно занимался уголовным делом Александра Ольгина, в тихий столбняк.

Видеокассету с записью эксперимента с препаратом Эль-Эйч, испытанным Колосовым на себе в присутствии двух свидетелей, крутили во всех кабинетах – и в розыске, и в прокуратуре, и в экспертно-криминалистической лаборатории. Розыск гудел как потревоженный улей, а не менее потрясенная прокуратура хранила дипломатическое молчание. Пока.

– Ольгин не мог никого убить под действием препарата, потому что доза, которую он себе вводил, действительно вызывает ту самую реакцию организма, о которой он мне и сказал во время допроса, – объяснял коллегам Колосов. – А реакция заключается в следующем: болевой синдром, потеря сознания, резкое замедление пульса, судороги. А впоследствии что-то вроде комы – одеревенение мышц, и далее, когда действие препарата заканчивается, – головокружение, полный упадок сил, нарушение координации движений и рвота при малейшей попытке подняться на ноги.

– Да тебя за такие эксперименты гнать надо из органов, – негодовало начальство. – Самоуправство развел! А если бы сердце не выдержало, а? Если бы этот Эль-Эйч дурачком тебя сделал? Олигофреном? Если ты сам своей жизни и здоровья не жалеешь, то… Вот влепим «строгач» с занесением, будешь помнить, как такие фортели выбрасывать! А был бы ты сын мне – я б тебя за такие опыты отлупил бы так, что ты, красавец, месяц у меня сидеть бы не смог! Ми-чурин выискался! Чувствуешь-то как себя? В поликлинику – марш немедленно, пусть полную диспансеризацию сделают, нет ли чего, не дай Бог, – тон с негодующего переходил на растерянный. – Эх, молодежь, все торопитесь, все сами, сами, а потом…