Венчание со страхом, стр. 86

– Фамилия и адрес соседки, пожалуйста.

Павлов назвал. Никита записал – проверим.

Афганец смотрел на него не отрываясь. Лицо его застыло.

– Ее убили рубилом, да? – спросил он вдруг. – Мне Борис Ильич сказал, об этом весь институт шепчется. Взяли его с витрины?

– Да.

– Такое же, что я… мы перевозили на базу?

– Нет, другое. Потяжелее.

За что он ее убил?

Никита оторвался от блокнота. Павлов подался вперед – и словно молил, требовал ответа.

– За что?! Ты знаешь, майор? Ведь должна быть какая-то причина! Она же… старуха… слабая старуха. Она никому не сделала зла. Ну, были у нее, конечно, заскоки – но это возраст. Ну, пусть ее тут не шибко любили некоторые. Но за старческие причуды ведь не казнят! За что ее убили?! Ответь мне, я должен понять.

– Тот, кто это сделал, – сумасшедший. – Никита отложил ручку. – У него маниакальная тяга к старикам. Психоз.

– Значит, и Калязину… Калязину тоже так, да? Это не было ограбление?

– Не было. Ей размозжили голову. И ничего не взяли. Ни малой вещицы.

Павлов стиснул кулаки.

– Ты мне ответь только одно. Слышь, майор. Ты его возьмешь? – сказал он с силой. – Да или нет? Ну?!

– ДА. И твоей помощи на этот раз не потребуется.

– Почему?

– А это ты сам догадайся.

Павлов опустил голову.

– А-а, ясно… Не веришь, значит. Думаешь, что я вот так смогу с людьми обходиться, с родными мне людьми… Зря ты так про меня думаешь, майор. А тетка Нина, она… она для меня единственный близкий человек была. А теперь мы совсем одни остались: я и сын.

– Я это учту, – пообещал Никита. И, помолчав, спросил: – По тому каменскому делу тебя когда в прокуратуру вызывают?

– Послезавтра в десять.

– Там необходимая оборона. Чистая. Ты действовал в рамках статьи. Запомни это.

Павлов кивнул, тяжело поднялся.

– Я могу идти?

Иди. И слушай, вот что… мне действительно очень жаль, что так вышло. Соболезнования, в общем, прими… мои…

Павлов снова кивнул.

Когда за ним захлопнулась дверь, Коваленко, досель молчавший, кашлянул:

– На кого, на кого, а на геронтофила этот афганец не похож, – произнес он задумчиво. – Он настоящий мужик, это ясно как день. А что ты так с ним?

– Как?

– Ну, он же все-таки потерпевший, у него горе. На нем вон лица нет. А ты как ястреб на него: все когтишь, когтишь. В самом конце только по-людски разговаривать стал.

– Он не барышня. Поймет. А ты знаешь, что меня больше всего интересует в нем?

– Что? То, что он не может вспомнить, где был в дни убийств?

– Так это нормально, алиби по часам только в романах устанавливают. А в жизни… Странно было бы, если бы он точно все отрапортовал. Меня больше всего интересует, Слава, характер его фронтового ранения. Вернее, место его. Он показывал мне шрам вот здесь, – Никита черкнул себя от живота к бедру и вниз. – Улавливаешь, о чем я?

– Смутно.

– От него по какой-то причине ушла жена. Теперь улавливаешь? Тяга к старикам… геронтофилия может развиться из хронической половой неудовлетворенности, неспособности к нормальным отношениям.

– Тебя только сейчас осенило?

– Нет. Но, в общем, дельная мысль приходит только тогда, когда перестаешь думать. Парадокс, да? В психи, Слава, все они тут годятся. И он тоже. Хотя и мужик. И родственник жертвы – обычно такие на своих родственников никогда не нападают, но… Ладно, я их всех тут…

– Не всех, – перебил его Коваленко. – В молодости, Никита, мы верим людям вообще всем. С возрастом же больше доверяем ситуации и определенному типу людей. Вот среди наших фигурантов есть один, кому ты, не доверяешь, а… в общем, обходишься с ним более бережно, чем с остальными. Я это давно заметил. А все потому, что он тебе явно симпатичен.

– Кто это мне тут симпатичен?

– Олег Званцев. А он ведь тоже в высшей степени положительный молодой человек. Однако ты с ним не торопишься.

– С ним – потом, – Никита вдруг покраснел. – А сейчас я хочу побеседовать с этим маменькиным сынком, с Суворовым. Он ее первым обнаружил. Или сделал вид.

– Суворов – невротик, ты сам говорил. А они бессердечны. А этот второй, Мещерский, что ли? С ним-то как быть? Ведь ты как в воду глядел – еще один фигурант объявился.

Никита отвернулся.

– «Это нога у кого надо нога» – помнишь, фильм такой душевный был? – сказал он с усмешкой. – Это знакомый одного очень хорошего человечка, которого я знаю. Вот с ним как раз мне приказано обходиться повежливей.

– Кем приказано-то?

Никита не ответил. Молча вышел в коридор и через пять минут привел в кабинет Евгения Суворова.

Глава 38 РАЗНЫЕ БЕСЕДЫ НА ОБЩУЮ ТЕМУ

Маменькин сынок плюхнулся на выдвинутый на середину кабинета стул и замер, как ящерица на скале, не спуская с сыщиков настороженного взгляда.

– Здравствуйте, Женя, – мягко приветствовал его Колосов. – Снова мы с вами свиделись. Повод вот только подкачал, а? Жуткий повод.

– Скажите мне правду, убийство бабы Симы и убийство Нинель Григорьевны как-то связаны между собой? – выпалил Суворов.

Сыщики переглянулись, и Никита подтвердил:

– Связаны.

– Я так и подумал, – лаборант зябко передернул костлявыми плечами. – Когда я вошел в зал и увидел ее там в луже крови, мне показалось, что…

– Что вам показалось?

– Что ее тоже ограбили. Напали, как тогда на Калязину.

– Балашову не ограбили, Женя. Ключи от сейфа с большими вашими деньгами, ее собственные ключи от квартиры, ее собственные деньги в кошельке – все цело и лежит в ее кабинете. А убийство произошло в другом конце здания, в музейном зале.

– Но, значит, убийце помешали туда проникнуть и всем завладеть!

– Вы действительно так считаете, Женя?

– Да. Иначе какой смысл во всем этом ужасе?

– Какой смысл? Резонный вопрос, – Колосов вздохнул. – А вот давайте сейчас вместе и попытаемся это понять.

Лаборант нетерпеливо зашевелился.

– В котором часу вы получили деньги в бухгалтерии, Женя?

– Не знаю, у меня нет часов. Может, в двенадцать, может, позже.

– Была большая очередь?

– Небольшая, но была. В основном наши старички. У них там льготы какие-то.

– А кто из наших общих знакомых был перед вами?

– Никого. Я был первый. Потом в хвост Олег пристроился, Родзевич, потом… ой, Господи, этот, ну Костька! Я вас о нем спросить хочу, он…

– Он не сбежал из тюрьмы, – заверил его Никита. – Не волнуйтесь так. Но о нем после. А Ольгин где был?

– Я его не видел. Он, наверное, после меня уже пришел.

– А что же вы Иванову с собой не взяли? Ей что, деньги не нужны?

– Ну надо же было кому-то на базе остаться. И потом, она сама не захотела по жаре в Москву мотаться. Олег за нее все бы получил.

– Так. Помощь ближнему – похвальное дело. А почему вы задержались в институте до половины третьего?

– Потому что по нашему направлению до трех перерыв в электричках.

– Верно, это по всей области сейчас перебои с транспортом. Но у вас первая электричка как раз в пятнадцать ноль-ноль. Почему же вы ею не воспользовались?

– Так, не воспользовался, и все.

– Солнце на дворе, денежки в кармане, а молодой человек гробит свой свободный день в стенах института, – Никита холодно улыбнулся. – И чего-то выжидает.

– Я ничего не выжидаю.

– Нинель Григорьевну вы сегодня видели?

– Нет.

– Она вас, значит, не интересовала?

Лаборант метнул на Колосова быстрый взгляд.

– А почему она не должна была меня интересовать?

– Потому что ни разу в жизни не испытала радости материнства. Ведь вы это превыше всего цените в женщинах, как я понял.

– Мне до Балашовой не было никакого дела. Она – наш начальник, я – подчиненный, сошка. Мы и не разговаривали почти. Она меня не замечала.

– А вас это задевало? Беспокоило это вас, Женя?