Венчание со страхом, стр. 103

Подошедший Юзбашев загородил ее собой, словно защищая от Никиты. В глазах его сверкнуло мстительное торжество.

– Что, гражданин Бенкендорф, снова напортачили? – прошипел он. – И с этим, как и со мной, в лужу сели? Вон весь институт уже шепчется. Что, Никита Михайлович, снова пришлось выпустить, а? У, только орать умеете да невиновным угрожать! Жандармерия пустоголовая!

– Что ты, замолчи, – испугалась Иванова. – Если Александра Николаевича отпустили, они тебя снова могут…

– Да пусть знает, что о нем думают! Его тут никто не боится! Мы коллективную жалобу писать будем на его произвол!

Колосов весьма натурально разыграл гнев. Сотрудники института видели, как он отвел в сторону Коваленко и что-то говорил ему, а тот только оправдывался.

«Откатку» закруглили ровнехонько через час. Поблагодарили всех за содействие правоохранительным органам, извинились за доставленное беспокойство. Павлова, направлявшегося к выходу вместе с Пуховым и заведующим серпентарием Родзевичем, Колосов окликнул сам. Племянник смотрел на начальника отдела убийств сочувственно, однако ничего не спрашивал.

– Ты на даче сейчас, в Братеевке? – Колосов хмурился.

– Нет, мы с сыном сразу оттуда съехали. Какой теперь отдых – дел по горло.

– А-а, и правда. Ну а с тем делом у тебя как? С прокуратурой?

– Как ты и сказал – необходимая оборона. Следователь говорил: там будет какое-то постановление о прекращении уголовного преследования. А у вас… у тебя как?

– Хреново, – Никита скривился еще больше. – Дальше некуда как хреново.

– Я могу тебе помочь?

Колосов взглянул на собеседника и что-то готов был уже сказать, как вдруг…

– О чем же вы так интимно беседуете, господа-товарищи? – раздался сзади насмешливый голос. Они обернулись и увидели Званцева. – Учти, Витька, с такими великими профессионалами сыска надо вежливо себя держать. И осторожно. Семь раз сначала отмерь… У нас там машина институтская, хочешь, подбросим тебя до Варшавки?

– Спасибо. Ну ладно, до свидания, – Павлов пожал Колосову руку.

А тот в это самое время видел только глаза физиолога – прищуренные, настороженные, исполненные ОЖИДАНИЯ.

А вечером того же самого шестнадцатого августа Кравченко и Мещерский сидели в пивбаре на бывшей улице Семашко (нового названия, как ни старался, никто из прежних клиентов не мог запомнить) и отдыхали от дневных забот. Приглашал Кравченко: ему давно хотелось поговорить начистоту с князем об обстоятельствах того памятного опыта с препаратом Эль-Эйч в квартире на Яузской набережной.

Беседовать об этом предмете при Кате было просто невозможно. Она тут же вставала и уходила в ванную. Возвращалась оттуда не скоро и всегда с красным заплаканным лицом.

– Паскудное это зелье, Вадя, – Мещерский брезгливо сморщился. – Б-р-р, даже пиво в горло не идет, как вспомнишь. Из человека слизь какую-то делает отвратительную. Прямо дохляка остекленевшего.

– И что, действительно двигаться никак не возможно?

– Да. Тело точно деревяшка. Я этого опера Колосова после инъекции, считай, что на руках держал, когда он там на полу стонал и корчился. Это похоже на падучую, только хуже во сто крат: глаза – жуткие, зрачки точно дыры, лицо словно маска из фильма ужасов. Да еще рвет, как при дизентерии.

– Чего ж это он к вам заявился с этим своим экспериментом? – ревниво осведомился Кравченко. – Катьку еще на себя такого глядеть заставил! Она прямо заболела после зрелища всей этой его блевотины.

– А ты что, до сих пор еще не догадался, почему он пришел именно к ней? – Мещерский отпил глоточек пива. – Эх ты, умник. Знаешь поговорку: любим тех, кому верим во всем. И наоборот.

Кравченко навалился грудью на стол.

– Вот оклемается опер после дозы, надо будет поучить его, чтобы знал, в чей огород суется.

– А, брось. Он отличный парень, Вадя. И сделал он все ради… В общем, была ситуация, когда не помогли бы никакие там ваши оперативные штучки – ни спецтехника, ни агентура там всякая. Нужны были только отважное сердце да благородная душа. Как в старинных сказках. Он и предъявил это – козыри на стол, как говорится, выложил. И выложил перед теми, вернее, перед той, которую он… Ну, в общем, достаточно слышать, как он ее имя произносит и как смотрит на нее, чтобы сделать соответствующие выводы.

– Как это он на нее смотрит? – Кравченко повысил голос так, что бармен за стойкой удивленно глянул в их сторону.

– Дурак. Так же, как она смотрит на тебя, – Мещерский подавил тяжкий вздох. – А дело теперь окончательно запуталось. А надо же, начиналось все с хохмы: с негров, продавцов наркотиков, с моих дурацких переводов с языка барба. Эх, наркотики-наркотики, везде вы не позабыты: и в убийстве мальчонки, и тут… Началось все с хохмы, а кончится слезами.

– Да, если ВСЕ началось именно с того момента, а не чуть позже.

– Что ты хочешь этим сказать?

Кравченко пожал плечами.

– Мне вообще-то вся эта ваша таинственная свистопляска с пещерными загадками до лампочки прежде была, но сейчас любопытно и мне, Серега. В этом деле накрутили всего много этакого ужасного, зловещего, как Катька любит выражаться, а оказалось – все пшик с хвостиком: след, камни допотопные, мозги, черепушки. Все это по твоему изящному афоризму: штрихи неизвестной нам драмы. И вот штрихи, считай, все стерлись. И что у нас осталось? Ну, ты же логик, давай выстраивай, как это… силлогизм, что ли? Дедукцию.

Мещерский махнул рукой.

– А что осталось-то, Вадь? Ничего. Разбитое корыто да старухи. Откуда ушли, туда и пришли: снова к геронтофилу. Четыре убийства пожилых женщин. Геронтофилия – бр-р! Не переношу извращенцев.

Кравченко потянулся за новой пивной бутылкой.

– А если тут совершенно иной мотив? – спросил он вдруг.

– Какой?

Кравченко молча наполнил бокалы – высокие, чешского стекла, что недавно вошли в моду в столичных пабах. И рука его отчего-то дрогнула: пена обильно перелилась через край.

Глава 47 ВИЗИТЕР

Ту памятную ночь сотрудники отдела убийств проводили в весьма необычном для себя месте. О том, что в здании института в Колокольном переулке будет проводиться операция по задержанию особо опасного преступника, было сообщено самому узкому кругу лиц. Один из «посвященных» – директор института профессор Богданович, накануне вечером передававший сотрудникам милиции ключи и план институтского здания, скорбно выговаривал Колосову:

– Да, уважаемый, какая жизнь теперь пошла. Никогда ведь и в мыслях не держал, что такие ужасные события разыграются в этих стенах. Но трагическая смерть двух наших старейших сотрудниц… Однако все равно не могу поверить, что это сотворил кто-то из моих коллег. Может, вы все-таки ошибаетесь?

Начальник отдела убийств качал головой.

– Ну да, ну да, конечно. Вы знаете по этому делу гораздо больше моего. Такая трагедия, Господи ты Боже мой. И еще эта моя командировка так некстати оказалась.

– А что именно вы искали на Южном Урале, профессор? – полюбопытствовал Никита.

– Наша экспедиция вот уже десять лет работает в Игнатьевской пещере, где открыто палеолитическое святилище. Там удивительные наскальные росписи, молодой человек. Наши предки, знаете ли, были очень талантливые люди. Гордость невольную иногда чувствуешь за них: как они ценили и любили жизнь! Я ведь сам специалист по пещерной живописи.

Колосов усмехнулся про себя: «Пещерная живопись, эх, старичок, словно с луны ты свалился к нам».

– По институту прошел слух, якобы Александр Николаевич отпущен из тюрьмы. – Профессор Богданович заглянул в глаза собеседнику: – Это правда?

– Да.

– Вот с этим вы не ошиблись, уверяю вас. Я знаю его добрых пятнадцать лет. Это исключительно порядочный человек. Ради науки ничего не пожалеет. Себя не жалел, как оказалось. Эти его эксперименты, конечно, – вопиющий факт, но… Прежде чем осуждать, это надо понять, молодой человек.