В моей руке – гибель, стр. 58

– Сами найдут! – дико закричал безумный, пятясь в кусты по-звериному на четвереньках, тыча пальцем в слепящие огни. – Я говорил! Вот они и пришли за нами! За тобой, девка! За всеми!

Глава 22

СУПЕРСАМЕЦ

Когда обрывается музыка, с грохотом опрокидывается праздничный стол и посуда летит на землю, разбиваясь вдребезги, когда ночь освещают багровые сполохи пожара, когда плачут женщины, визжат дети, как поступить, что делать человеку – спасать свою жизнь бегством? Защищаться? Или пытаться осмыслить, что все же произошло – орда ли налетела, печенеги-половцы из закаспийских степей, тевтонские варвары, дикари северных лесов, марсиане?

Праздник окончился так внезапно, дико и страшно, что… Катя в первые секунды не поняла ничего – кто эти люди в камуфляже, выскакивающие из кустов, эти оскаленные собачьи морды, к чему весь этот остервенелый гвалт, лай, звуки ударов, крики и мольбы о помощи, треск рвущейся ткани, грохот железа, визг тормозов, слепящие глаза огни фар?! На ее глазах сына Лейлы сбили с ног двое выскочивших из кустов парней и молча, страшно, но очень деловито и споро начали избивать ногами. Точно играли в футбол на лужайке у реки…

Один из нападавших догнал девочку с хворостиной, схватил за волосы, наотмашь хлестнул по лицу, бросил на землю как сломанную куклу. Из поселка неслись истошный визг цыганок, детский плач. Запахло паленым. В небо поднялись клубы дыма. ОРДА НАЛЕТЕЛА…

Катя лукавила перед самой собой, что НЕ ПОНЯЛА. Нет, не сразу, не в первую секунду, но потом она узнала их. И эмблем никаких не надо было разглядывать на камуфляже и собак-бультерьеров – да, тех самых…

Групповые драки воочию ей видеть не доводилось. Однажды, правда, в Химках, делая репортаж о дежурных сутках местного отдела, она едва не стала свидетелем разборки, когда на тренировочную базу «Динамо» делала наезд солнечногорская группировка. Но мрачных солнечногорских качков с цепями и железными прутами на спортбазу не допустили. ОМОН блокировал машины на дороге, положил вниз лицом всех разборщиков. Солнечногорскую кодлу тогда задержали, возбудили уголовное дело, разбирались долго и детально.

Тут все было иначе. Даже не наезд, не разборка, а побоище, разгром, первобытная битва. И бесчинствовали здесь те самые молодцы, которых всего неделю назад Катя встречала на территории школы в Отрадном. Там представлявшиеся тихими, сосредоточенными, незаметными и старательными, самыми обычными молодыми парнями, тут они напомнили и орду, и боевиков, и диких животных одновременно.

– Прекратите! Немедленно отпустите его! Не бейте! Это хулиганство! Я милицию сейчас… – Катя вышла из своего ступора и завизжала истошно. Но этот протест против насилия скорее походил на комариный писк, а не на угрозу. И что им были ее угрозы? Разве таких воплем «Милиция!» напугаешь?

Нападавшие двигались стремительно, не тратя лишних движений, словно каждый из них отлично знал, что ему надо делать. Бросили сына Лейлы – он хрипло что-то кричал, плевался кровью. Один из камуфляжников нагнулся, вытащил из костра горящую головню и швырнул туда, где на траве валялись цыганские перины. Потом кивок, едва заметный жест – и вот они уже скрылись во мраке, рванув в сторону поселка. Тени из тьмы. Орда.

Катя ринулась к Георгию. Горбун стонал, что-то пытался сказать, скулил, как побитая собака. Очки его валялись на траве – их раздавили каблуком, он шарил рукой, пытаясь их найти. Видимо, ему сломали челюсть, а возможно, и ребра. Цепляясь за Катю, он кое-как поднялся. Говорить он не мог, только мычал, указывая в сторону дома Лейлы. Катя, спотыкаясь, чуть не волоком потащила его туда. Горбун был легонький, как кузнечик, и ей все время приходилось нагибаться, чтобы он мог держаться за ее шею.

В поселке пылали две машины и один из недостроенных домов. Истошно крича, метались цыганки, вытаскивая на улицу какие-то узлы, тюки. Камуфляжников вроде нигде не было видно, но… Вот один, затем второй черной молнией метнулись из темноты. Наотмашь ударили по голове цыгана, пытавшегося отогнать одну из машин подальше от объятого пламенем дома. Завязалась новая драка, точнее, избиение. И тут Катя увидела Лейлу. Гадалка стояла, прислонившись жирной спиной к створке распахнутых настежь ворот. Судорожно держалась за сердце. Видимо, ее все бросили – домочадцы, гости, родственники. Лейла увидела сына, повисшего на руках Кати, попыталась приблизиться и едва не упала. Смуглое лицо ее было серым. – Он жив! Георгий ваш жив, Лейла! У него только челюсть сломана! Он жив, не погас! – крикнула Катя. – На него напали там, у реки, эти сволочи!

– Лек-карство мое, – прохрипела цыганка. – Сердце… словно кол мне туда забили… Не могу… идти совсем не могу… Ноги не слушаются… Сыночек, где же ты был… Мы тебя искали… Мальчик мой… Детей Яна увела… А я… идти не могу… Таблетки. У меня кол, кол в сердце…

Катя прислонила парня к забору. Он шатался, как былинка, но стоял. Даже пытался поддержать мать. Катя, чувствуя, что ее начинает охватывать паника, огляделась: у Лейлы сердечный приступ, возможно, даже инфаркт, симптомы были Кате знакомы. Нужно лекарство – сустак, нитросорбит, нитроглицерин…

– Лейла, я сейчас! Где в доме лекарство? Вы не шевелитесь пока, я мигом… В доме наверняка кто-то есть, мы сейчас вернемся! – Она побежала к дому.

И вот там во дворе увидела… Степана Базарова. Он стоял в одиночестве над опрокинутым столом, одетый во все черное, явно воображавший себя демонической и страшной личностью. У его ног валялись обрывки скатерти, осколки посуды. А среди этого разгрома, скорчившись и закрыв голову руками, в пыли лежала женщина – та самая цыганка, что некогда предупреждала Катю о записи по телефону. Она всхлипывала и все пыталась подняться. Но всякий раз, как она вставала на четвереньки, Базаров сильным ударом ноги снова валил ее в пыль.

Бывают моменты, когда слепнешь от ярости и омерзения. Голос рассудка умолкает, внутри поднимается что-то тяжелое, липкое, черное, страшное – волна, готовая накрыть тебя с головой. Базаров ударил цыганку еще раз. Она с плачем рухнула лицом вниз. И больше не поднялась – сил не было. А Катя… не помня себя от слепого бешенства, нагнулась, быстро подняла из травы осколок шифера и с силой запустила им в Базарова.

Если бы эта штука попала близнецу в голову, возможно, и… От сумы и от тюрьмы, говорят, зарекаться не надо. Но, видно, убить Степана Базарова даже в порыве аффекта было не так-то просто. Его реакция была молниеносной, несмотря на то что он стоял к Кате спиной и вроде бы ее не видел. Бросок в сторону – и шифер только задел его плечо. В следующую секунду близнец обернулся, и… Катя невольно испуганно попятилась. Лицо Базарова показалось страшным – мокрое от пота, черное от копоти. Он улыбался! И словно совершенно не удивился, увидев ее посреди этого побоища. Возможно, и узнал ее не сразу – словно находился в каком-то трансе. Ноздри его раздувались, он словно бы с наслаждением принюхивался к запаху пожара. Руки его тоже были черны от сажи, костяшки пальцев разбиты в кровь. Он одним прыжком достиг Кати, схватил ее за руку, запрокинул голову, хохотнув хрипло:

– Яркое зрелище, а? Скоро… – Он выталкивал из себя слова с паузами, словно был пьян, но вином от него не пахло. – Скоро ни одной черномазой твари тут не останется. Всех выбьем. Понастроили себе тут теремочков – ничего! Это начало только, узнают еще нас. А когда узнают – кровью, не соплями захлебнутся. Это наша земля. Черно… нам тут не нужно!

– Ты… ты чего? – Катя попятилась, он стиснул ее кисть. – Ты что вытворяешь, Степка? Ты спятил, что ли?! Сегодня же похороны, сегодня твоего отца хоронили, а ты после этого…

У нее противно дрожали колени, дрожал и голос. Она убить себя готова была за эту трусость, но… Только сейчас вот она наконец осознала, что секунду назад могла убить этого потного, пахнущего гарью парня.

– Что вы делаете, ты и эти твои мерзавцы? Как шакалы ведь… Они же вас не трогали. Цыгане вас не трогали! У них сегодня праздник! – Катя пыталась вразумить его.