Улыбка химеры, стр. 64

Глава 32. О ТОМ, КАК НАШЛИ ЛЕГИОНЕРА

И все же Катя решила довести начатое дело до конца. И отчитаться о проделанной работе. А там – вольному – воля. Пусть Никита раз и навсегда зарубит себе на носу: она не из тех, кто тратит свое драгоценное время впустую. Ей поручили – она выполнила. И теперь костьми ляжет, как настоящий солдафон, чтобы доложить о выполнении.

Перед тем как снова (в который уж раз, наверное, в сотый!) пуститься в розыск, Катя долго и придирчиво изучала себя в карманном зеркальце. Нет, это уже чересчур – солдафон. Это так, для красного словца, для сгущения атмосферы. Все, кажется, у нас на месте, все в меру – и костюмчик, и макияж. Вот и славненько. И на душе от этих смотрин сразу стало легче. А может быть, потому, что наконец-то кончился за окном этот снегопад, заваливший всю Москву белыми сугробами, небо очистилось от туч и выглянуло холодное робкое солнце.

Бесчувственное солнце зимы… О, нет, что угодно, только не это! – одернула себя Катя. Вечно тебя, дорогуша, тянет на романтические метафоры. Как ту блондинку из бара на улице Суворова, которой, впрочем, больше нет… под этим бесчувственным солнцем зимы. Фраза закончилась сама собой и все на той же минорной ноте. Нет, баста! Катя защелкнула пудреницу, бросила ее в ящик стола. И решительным шагом настоящего солдафона двинулась в розыск.

Кабинет Колосова был открыт, самого его где-то носило. А вся обстановка – распахнутый шкаф, брошенная на стул кожаная меховая куртка-пилот, армейский походный планшет, карманный фонарь и промокшие кожаные перчатки свидетельствовали, что эту ночь начальнику отдела убийств пришлось провести на выезде где-то в районе. Катя повесила куртку в шкаф, перчатки положила сушиться на батарею. Снова здорово, подумала она с досадой, опять ЧП! Надо сводку посмотреть, что случилось, может, для хроники что-нибудь любопытное попадется. Однако Никите не позавидуешь. Наверное, вернулся оттуда злой как дракон, продрогший и сейчас снова спровадит ее – потом, позже, не до тебя…

– Здравствуй, Катя.

Она оглянулась – наше вам с кисточкой, гениальный сыщик. Так и есть – ночь не спал: небрит, глаза красные, лицо обветрело и опухло.

– Здравствуй, – ответила она, усаживаясь. – Ну, не знаю, Никита, может, ты снова занят, но я у тебя не более десяти минут отниму, мне обязательно надо…

– Я тебя внимательно слушаю, – Колосов сел за стол.

Слушал он действительно внимательно. И вместе с тем отрешенно. Катя изо всех сил старалась до мельчайших деталей воспроизвести сцену в сауне, свой разговор с Мариной Салютовой и сцену в вестибюле. Чтобы он понял, что ее так насторожило и заинтриговало. Он не задал ей ни единого вопроса, ни разу не перебил. И это глухое, почти равнодушное молчание Катю обеспокоило.

– Мне кажется, поведение Салютовой требует разъяснений, – подвела она итог. – Эти два факта – то, что она в разговоре со мной упоминала о каком-то «муже», явно не имея в виду покойного Игоря Салютова, и весьма странная сцена в вестибюле фитнес-центра с ее свекром… Я считаю, Никита, эти факты должны нами исследоваться. Ведь существует помимо них еще и третий факт – гибель старшего сына Салютова в аварии. А когда ты просил меня «посмотреть» женщин, прямо или косвенно замешанных в этом деле, ты упоминал и еще четвертый факт о том, что поведение Марины Салютовой показалось и тебе необычным. Вот я и хочу тебя спросить, что конкретно ты тогда имел в виду?

Он словно очнулся от своих дум.

– Показания бывшего швейцара казино Пескова. Он рассказал мне, что когда в туалете казино посетитель наткнулся на первый труп и еще было неясно, что это Тетерин, по казино пронесся слух, что в туалете кто-то застрелился. И по словам Пескова, это известие Марину Львовну потрясло. Она якобы прибежала в вестибюль сама не своя. Потом, когда выяснилось, что это не самоубийство, что убит служащий казино, она успокоилась.

– А что она сама в этот вечер делала в «Красном маке», ты выяснил?

– Они все там собрались, вся семья. Я же тебе говорил – забыла? Это был как раз сороковой день со дня смерти старшего сына. Они собрались на его поминки.

– Странное место для поминок – казино. Правда, там есть ресторан, но все равно как-то… – Катя пожала плечами, – необычно. Мне кажется, Никита, Марину Салютову надо допросить. Ведь, в сущности, мы до сих пор не знаем, что это за семья, что там происходит. По-моему, пора уже не только вести негласное наблюдение, которое все равно ничего не проясняет для вас, а задать и Марине Львовне, и самому Салютову, и его сыну Филиппу вопросы о том… Ну, о том, как она вообще живет, их семья, богатая, обеспеченная семья владельца казино. Мне кажется…

– А мне кажется – поезд ушел, Катя.

Она непонимающе взглянула на Колосова. Что за похоронный замогильный тон?

– То есть как?

– А так. Дело казино кончено. Полный провал. Крах.

Колосов достал из ящика стола пачку свежих, только что отпечатанных фотографий. Положил на стол перед Катей. Это были снимки места происшествия: освещенная фарами патрульных машин обочина шоссе, высокие сугробы, две четкие цепочки следов по глубокому снегу и распростертый человек в камуфляжных брюках и рокерской куртке-косухе. Первый снимок: человек лежит в той позе, в которой и обнаружен, – ничком, уткнувшись в снег. Второй снимок: тело уже перевернуто во время осмотра. Видно, что руки убитого крепко связаны спереди веревкой, лицо сильно избито. Пулевая рана в голову, в левый висок, запекшаяся кровь – на коже, на коротко стриженных светлых волосах. Третий снимок: лицо убитого крупным планом. Катя вздрогнула: мертвец был ей знаком. Она видела его лишь однажды. Живым. Видела в баре с этим шоколадно-кубинским названием «Кайо-Коко» и даже… даже дала ему свой телефон.

– Боже, – прошептала она, – это же… он. Как же так? Снова? Никита, как же так? Почему?

– Потому что концы обрезали. Вот так, одним махом. Все, – Колосов показал пальцами «ножницы». – Как это и бывает в классических разборках.

– В каких разборках? Но почему именно он? Легионер?

Никита понял – до него только сейчас дошло: она так ошеломлена потому, что еще ничего не знает. Ничего из того, что занимало их с Обуховым все эти сутки. Не знает и того, что они опоздали со всеми своими выводами, догадками, засадами и задержаниями. Их опередили, смертью Легионера-Дьякова, смертью «крота» разом обрубив в этом деле все концы. Обрубили мастерски, как это и бывает в больших разборках больших людей, где никто не жалеет и не считает чужой крови, где все жертвы – проходящие пешки: и «человек туалета» Сан Саныч Тетерин, и заезжий карточный шулер Таураге, и юная блондинка с берегов Балтики, сочиняющая стихи, и даже прежнее грозное оружие – «крот»…

Да, Глеб Китаев, собравшись с мыслями, вспомнил и продиктовал им с Обуховым адрес квартиры, снимаемой Дьяковым-Легионером и Филиппом Салютовым. Колосов помнил этот адрес наизусть: улица Пятницкая, дом 37, квартира 8. И они с опергруппой сразу же ринулись туда по горячему следу. Другая группа тем временем выехала в бар на улицу Суворова. А еще две держали под наблюдением квартиру Басманюк в Крылатском и дом Салютова в Ильинском, на случай если Филипп со своим приятелем объявятся там. Засады стояли всю ночь. И везде, по всем адресам было глухо, как в танке.

Квартиру на Пятницкой проверили по домоуправлению. Это был блочный девятиэтажный шестиподъездный дом, весьма нелепо смотревшийся на фоне окружавших его особняков и доходных домов купеческой старой Москвы. Квартира восемь располагалась на втором этаже во втором подъезде, и в ней не было ни души. На звонки никто не отвечал. В домоуправлении ничего о сдаче квартиры внаем сказать не могли. По документам там проживала пенсионерка Годовская, ветеран войны. Домоуправ вспомнил: у нее дети в Америке, вроде бы старушка на Новый год собиралась за океан, навестить их. Может, и уехала, а квартиру, может, и правда сдала на несколько месяцев. Нет, нет, никаких молодых людей по указанным приметам вроде никто в доме не видел.