Темный инстинкт, стр. 46

Глава 17

Брат и сестра

На обратном пути Кравченко встретил Новлянского. Тот стоял на холме и издали созерцал место убийства мужа своей бывшей мачехи. На этот раз «яппи» был одет в джинсовые шорты-»бермуды» и растянутую хлопковую кофту с подвернутыми рукавами. На макушке едва держалась бейсболка цвета хаки козырьком назад. В руках он сжимал пластмассовый шест с сетчатой корзиной – некое подобие сачка – и плоскую коробку с выдвижной стеклянной крышкой.

Кравченко решил, что вот наконец-то Пит попался во время своей излюбленной охоты на бабочек или… Убийцу тянет на место преступления – банально? Однако подобные факты общеизвестны: любопытство сгубило кошку.

– Позагорать решил? – Новлянский оперся на свой шест как на посох, сгорбился. – Тихое местечко.

– Слишком тихое. – «Что-то не помню, чтоб мы с тобой на брудершафт пили, Пит, ну да ладно».

– Раньше – давно, правда – колодец работал: кнопку сбоку нажимали, и вода по трубке шла. – Пит надвинул козырек бейсболки, глаза его исподлобья изучали Кравченко. – Воду мы, конечно, ту не пили, а ходить к колодцу ходили. Еще с отцом.

– Зачем же?

– За бабочками, – Новлянский криво усмехнулся, – которые влагу любят.

Кравченко молчал, ждал.

– Да, давно его забыли, – Новлянский говорил медленно, прямо вымучивал из себя слово за словом. – Там такие стальные полосы на ободе, я помню, как их приваривали: еще мальчишкой за сварщиками подглядывал. Там сначала была сплошная крышка – люк, потом ее убрали – вода стала затхлой. А мы с ребятами сюда бегали на звезды глядеть. Знаешь, их в колодце даже в солнечный день видно.

– Говорят, что так. Они в воде отражаются, что ли?

– Я видел, – Новлянский подошел ближе, – Венеру видел, Марс, даже ковш Медведицы и Полярную. А однажды захотелось разглядеть получше их там, внизу. Наклонился и…

– Упал в колодец? – Кравченко насторожился.

– Не успел, но был близок. Знаешь, кто меня спас? Князь Таврический.

– Зверев?

– Он самый, дядя Гриша. – Новлянский снова криво усмехнулся. – А потом Марина быстренько договорилась со сторожем, вызвали сварщиков и закрыли колодец той решеткой. Потом и насос сняли. Я думал, она нарочно это сделала, мне назло. А потом понял, что она хотела мне только добра.

– Давно это было?

– Мне в то лето исполнилось двенадцать.

– Большой мальчик, – теперь усмехнулся Кравченко. – Достаточно большой, чтобы не огорчаться по таким пустякам, как звезды в колодце, которые нельзя больше видеть.

– Я до четырех лет не говорил, – сказал вдруг Новлянский, обошел собеседника и начал спускаться с холма.

Мимо него, вихляясь в воздухе, метнулась пестрая крапивница. Он не обратил на нее внимания.

Кравченко направился своим путем. «Если идти вот так неторопливо, то получается, что от дома до колодца – минут двадцать, – прикидывал он. – Бегом – и того меньше. Предположим, убийца и Шипов оказались на шоссе… Или все-таки он подкарауливал Сопрано там? Маловероятно. Если только специально встречу назначил. Тоже вроде маловероятно. Не следил же он за ним, не полз по траве по-пластунски? А может, и следил, а может, это и ОНА была…»

Кравченко стоял теперь на холме, смотрел на черепичную крышу дома, выступающую среди зелени.

«Все равно, убийце, кем бы он ни был, и пятнадцати минут хватило, чтобы после ВСЕГО этим вот путем вернуться бегом в дом, отмыть кровь – если что-то попало на одежду, переодеться… Стоп. А кто из дачников переодевался? Да вроде никто. Или… нет, переодевался этот вот Пит, переодевалась Алиса – то в брюках и куртке была, а потом, когда милиция приехала, уже в джинсовом сарафане вышла. И… Майя Тихоновна тоже переодевалась. Но при ее-то габаритах от колодца особо бегом не двинешь. Удар Шипову нанесли неожиданно, в тот самый момент, когда он взглянул вверх. Получается, кто-то все отлично рассчитал: увязался вслед за ним, заботливо захватив с собой «колюще-режущий инструмент», завел его на дорогу и там, указав на пролетающую птицу, самолет, сплетение веток над головой, заставил… Правдоподобно, но как-то все больно сложно. Много канители разной. И почему все произошло именно на шоссе? Что мешало столь предусмотрительному и хладнокровному неизвестному совершить убийство непосредственно за кустами, на поляне? Ведь на дороге его любой проезжающий мимо дачник, любой охранник мог застукать. Зачем же так рисковать? С таким же успехом, если они пришли сюда вместе, убийца мог под любым предлогом зазвать Шипова к колодцу и «указать ему на птичку» прямо там. И не тащить потом тело, множа против себя улики. А он отчего-то предпочел тащить… Значит… значит, либо преступление произошло спонтанно – убийца просто воспользовался благоприятной возможностью, – либо… он хотел убить Сопрано именно на дороге».

Кравченко тяжко вздохнул: ерунда какая-то. Нелогично, как Серега скажет. Он сел на траву. У ног его суетились муравьи – осень на носу, пора готовить родимый муравейник к дождям и холодам. Запасать впрок дохлых гусениц, коптить жуков на солнышке, вялить бабочек… Слишком много в этом деле насекомых. Серега говорил: Зверевой в кошмаре муравьи привиделись. А сын ее первого мужа бабочек сачком хлопает. Бабочек…

Итак, о колодце заколоченном Пит и его сестра знали с самого детства. И Файруз, и Корсаков, и аккомпаниаторша – они бывали прежде на даче. И Зверев знал и его сестра тоже. Марина Ивановна… Кравченко сорвал травинку, сунул в рот – горькая. Как коровы такую гадость жрут? Марина Ивановна, между прочим, тоже переодевалась в тот день. И шарфик ее… Он снова извлек из кармана смятый «реестр», и на оставшемся утлом клочке чистой бумаги появилось: «Певица была счастлива четыре дня. А после смерти мужа поняла,как она его любила».

Возле задней калитки он увидел Алису Новлянскую. Она зацепилась за сломанный засов рукавом свитера и пыталась освободиться.

– Разрешите помочь? – Кравченко подошел к ней.

Она быстро обернулась, глаза ее расширились. Он почувствовал, что от нее пахнет алкоголем.

– Вы всегда так подкрадываетесь к людям? – Она дергала свитер.

– Только к тем, кто мне очень симпатичен. Дайте я. Вы так только порвете. – Он начал распутывать нитки. – Тут затяжка маленькая, потом легко иглой вправите. А смазку бензином ототрете.

– Пропала одежда. – Она потерла испорченный рукав. – Повод купить обновку. Вы, Вадим, любите покупать новые вещи?

– Нет. Я старые вещи люблю. Привыкаю к ним. – Кравченко смотрел на девушку сверху вниз: в тонкой ниточке ее белесого пробора были заметны чешуйки перхоти.

– А жена ваша любит?

– Тоже нет. Жены.

– А подружка? Или ее тоже нет? Вы у нас такой нелюдимый, да?

– Я спокойный, нежный и влюбчивый. – Кравченко усмехнулся: – Подружки из меня веревки вьют. Негодяйки.

– Вы сейчас говорите, как Григорий Иванович. – Она облизнула губы. – Его тоже – спрашиваешь серьезно, а он шутит.

– Я не шучу, а правду говорю.

– И он тоже правду говорит. Всегда. Всем.

Они медленно шли по дорожке к диванам-качелям.

– Мне сейчас ваш брат сказал, что в детстве Григорий Иванович его спас – не дал в колодец загреметь.

– Пит всегда лез куда не надо, – Алиса нахмурилась. – Вы его где видели?

– Там на холме. Он на свою охоту отправился.

– Дурак.

– Вы не очень-то ласковы к нему.

– Принесите мне выпить. – Она уселась на диван. – Петька наверняка Агахану велел следить, чтоб я не подходила. А мы его обманем. Если джин кончился, выберите мне что-нибудь на свой вкус.

Кравченко как истый джентльмен направился в дом, нашел бар в гостиной и, поколебавшись, налил в бокал розового мартини.

– Ну-ка, что вы принесли? – Ее глаза алчно заблестели. – Фу, мерзость приторная.

– Вылить? – Он сделал вид, что собирается выплеснуть жидкость на траву.

– С ума сошли! – она выхватила бокал.

«Алкоголичка конченая», – подумал Кравченко и заметил: