Сон над бездной, стр. 46

Мещерский, захваченный зрелищем, жалел только об одном – что он торчит тут, наверху на террасе, а не марширует там, в общем сумасбродном веселом строю. Все это смахивало на венецианский карнавал, который он так хотел посмотреть, но пока, увы, еще и не видел. Как и там, нищеты и уродства не было заметно. Не было и страха.

Но внезапно все изменилось. Визгливая музыка оборвалась. В наступившей мгновенно тишине вдали послышалось пение. Нестройный пьяный хор затянул заунывный гимн.

– Что, они кого-то хоронят? – спросил Илья.

– Это карнавальная аллегория, – ответил на его вопрос Олег Гиз. Подошел – сам карнавальная маска и ряженый, встал рядом с мальчиком. – Они напоминают нам в час радости и веселья, как все мимолетно, бренно. Как хрупка жизнь.

Появились еще факельщики – на этот раз сплошь в серых монашеских плащах. За ними… Мещерский от волнения подался вперед. У него аж горло пересохло. Такого на этом карпатском празднестве он не ожидал.

Группа парней несла гроб, обитый черным сукном. А в нем, сложив руки на груди, весь в белом лежал мертвец. В свете факелов было видно его лицо – загримированное, густо обсыпанное мукой. На голове – напудренный парик. Изо рта – это было отчетливо видно даже с террасы – торчали длинные, до самого подбородка, клыки.

– Что это у него за гадость во рту? – спросила Елена Андреевна.

– Зубы, – усмехнулся Богдан. – Как и в старину, вырезаны из сырого картофеля. Пластиковые клыки, конечно, круче, но не та традиция.

– Традиция? – тихо переспросил Павел Шерлинг.

– Ну да, это ж ярмарочное действо «Пан Мертвец». Его испокон веков тут представляли на ярмарках и на святках. Такой обычай.

– Еще с семнадцатого века, – откликнулся Гиз. – При советской власти все это было запрещено. Даже ряженые. Я подумал, что неплохо было бы возродить старинный обряд.

– Значит, это вы, Олег, все организовали? А они что же… сюда его несут? – спросила Елена Андреевна.

Гроб с притаившимся в нем «паном мертвецом» плыл через толпу притихших туристов. Смех, гомон смолкли как-то сами собой.

– Тут среди масок еще и Смерть должна быть с косой, – прокомментировал Богдан. – В прошлом году была, я видел. А в этом что-то никто в нее нарядиться не рискнул.

– А может быть, просто у нее сегодня дела в другом месте, – усмехнулся Гиз.

– Прекрати, – Злата Михайловна шутливо ударила его по плечу.

– А что я такого крамольного сказал?

– Принеси мне еще вина, умираю от жажды.

Мещерский посмотрел на Кравченко. Тот наблюдал за «похоронной процессией». Зрелище ему явно было не по вкусу, коробило его.

– Что они там гундосят, Вадик? Я ни слова не пойму.

– Что-то про «пана мертвеца». Про того, кто ни живой ни мертвый.

– Как это? Он же и так уже мертвец!

– Я-то откуда знаю, что ты ко мне пристал?

Туристы во дворе тем временем уже освоились с происходящим. Гроб на руках сопровождающих плыл в направлении дозорной башни. Толпа напирала. Всем хотелось рассмотреть «пана мертвеца» – обсыпанное мукой лицо – маска это или не маска? Зубы, вырезанные из сырого картофеля.

– Белое-то что на нем? Простыня? – спросил Павел Шерлинг.

– Нет, саван, – откликнулся Гиз. – Илья, а ты куда это собрался?

Илья направился к лестнице.

– Я хочу вниз, посмотреть поближе, – ответил он.

– Не ходи.

– Но почему? Я хочу.

– Пожалуйста, не ходи туда. – Гиз (в руках его был бокал с бордо, который он нес Злате Михайловне) преградил ему дорогу.

В это мгновение похоронное шествие остановилось. Гроб окружили любопытные. В первых рядах, как всегда, были женщины – несколько туристок окружили ряженых, и внезапно…

…Темноту ночи вспорол отчаянный женский визг. В тот момент, когда туристки приблизились к гробу, «пан мертвец», точно подброшенный пружиной, вскочил на ноги и… схватил за руку тетку в красной ветровке. «А-а-а-а-а-а-а!!» – пронеслось над двором. Толпа отпрянула, туристы как стадо овец шарахнулись прочь. А «пан мертвец», гроза и герой карнавала, в развевающемся победно саване кинулся ловить визжащих испуганных женщин.

Это было и ужасно, и смешно, и отвратительно, и забавно… вся эта сумасшедшая кутерьма. Гости Верхнего замка, сгрудившиеся за ширмами из камелий, смотрели на то, что творилось внизу. Послышался смех – словно захлебывающийся кашель или какое-то кудахтанье. Гиз, Илья, Злата, Богдан, Кравченко, Мещерский, Шерлинг как по команде обернулись. И увидели Петра Петровича Шагарина – все в том же полосатом халате, но без пояса. Под халатом – только трусы, впалая смуглая грудь, живот – все в густых волосах. В руке – клешня омара (видно, трофей после посещения кухни).

– Ты правильно сделал, что не пустил моего сына туда, – громко сказал он Олегу Гизу. – Он мог пострадать в давке. Эти безмозглые животные там, внизу… Они что, не понимают, что все это только игра?

– Петенька, – Елена Андреевна ринулась к нему. – Ты же сказал, что не пойдешь, что устал и хочешь спать?

– Они и мертвого своим воем поднимут. – Шагарин смачно, с хрустом разломил клешню омара (даже щипцы не потребовались). – Господа, знаете, я что-то совсем перестал спать по ночам, а вот днем меня все что-то клонит, клонит…

– Это бывает, потом пройдет. А может, к перемене погоды? – неуверенно откликнулась Олеся Михайловна Лесюк, кинувшая после появления Шагарина тревожный предупредительный взгляд мужу.

Внизу «пан мертвец» тем временем поймал в свои объятия толстую туристку-немку. «О майн готт!» – только и сумела крикнуть она. «Пан» облапил ее и наградил поцелуем, попутно вымазав в муке. Картофельные вампирские зубы у него при этом упали. С новой силой грянула музыка. На скрипках, казалось, вот-вот лопнут все струны. Факелы догорали, дымились.

Глава 23

БЕЗУМНАЯ, БЕЗУМНАЯ НОЧЬ

Шшш-шшш! Зашипели факелы и наконец погасли совсем. Но заснуть в эту ночь в Нивецком замке мало кому было суждено. Растаяли толпы туристов, охрана выпроводила ряженых, пьяных, загулявших – веселиться за ворота на ярмарочное поле, где под открытым небом загремела дискотека. Уехали и пожарные машины. Время близилось к двум часам. Как вдруг…

Сергей Мещерский, только-только устало прильнувший к вожделенной подушке, был разбужен адским грохотом, ворвавшимся в открытое настежь по причине духоты окно.

Грохот металла о камни. Истошный, полный ужаса вопль – снизу, из двора.

Кравченко, откинув одеяло, вскочил с кровати, бросился к двери. Новый козлиный вопль всполошил всех.

– Шо еще сталося? Хто кричал?

– Дрюсик, я только что снотворное приняла, что здесь у нас творится?!!

– Олесинька, не волнуйся, зараз разберемся. Эй, хто там? Осадченко, Павлюк, шо ж это робится тут у нас посреди ночи?!

Лесюк, Олеся Михайловна и Олег Гиз вышли на галерею кто в чем, поднятые с постели. Появилась и Елена Андреевна, судя по ее виду, она еще не легла, только собиралась. Выскочил из своей комнаты и Илья. Он был в спортивном костюме.

– Ма, кто там так орал?

– Зараз разберемся. Тiльки не волнуйтеся вы за ради бога. Эй, Павлюк, у чем еще справа?! – гаркнул Андрей Богданович Лесюк на подоспевших сонных охранников.

– Та ж то Омельченко опять блажит, – сообщил один из охранников. – Совсем дурной стал. Тележку с посудой, что на кухню вез, опрокинул, опять все разгрохал.

– Омельченко, официант? Опять все побил? – разозлился Лесюк. – Уволить завтра же к чертовой матери!

– Блажной он. Это… Андрей Богданыч, он вроде не в себе, божится, что видел его только что, – тихо, однако так, что всем собравшимся на галерее было это слышно, сообщил второй охранник.

– Кого «его»? Кого это еще его он видел? – повысил голос Лесюк. – Совсем с ума посходили? Он шо, пьяный?

– Ни, трезвый он, да вы сами его зпытайте. Испугался он, с испугу и посуду-то всю бросил.

– Чтоб завтра ж духу его тут не было! – заорал Лесюк. – Вы шо стоите, примерзли? Не слышали, шо я сказал?!