Родео для прекрасных дам, стр. 17
А теперь кровати не было – вместо нее была устроена какая-то причудливая кочевая постель: толстый спальный матрац, прямо на полу. В изголовье, вместо спинки – большое зеркало, уложенное горизонтально. И много, много, много разных разноцветных подушек на коричневом пушистом пледе.
– А где же… – Катя удивленно воззрилась на подругу.
– Выкинула вон.
– Выкинула вон?!
– Да. Грузчиков наняла. Вывоз мусора, – Марьяна сняла через голову черную водолазку, расстегнула юбку, переступила через нее, скользнувшую на пол. – Выбросила к чертовой матери. На помойку. На, переоденься, – она вручила Кате свой халатик. Сама натянула старые джинсы, линялую майку.
– Но ведь совсем новая… зачем? – Катя всплеснула руками.
– Не понимаешь? – Марьяна метнулась на кухню. В дверях оглянулась, зацепившись за косяк. – А ты пойми, Катюша. Пойми – неужели так трудно?
Катя опустилась на пол, на плед. Какой комната большой кажется – вот так снизу, из угла. Какой потолок высокий – никогда, никогда не упереться в него головой, не перерасти, не пробить…
На кухне шипело масло – Марьяна жарила котлеты. Те самые в коробочке, замороженные полуфабрикаты, которые вместе с остальной снедью они с Катей купили в магазине.
– За что выпьем? – спросила Марьяна, ловко откупоривая бутылку белого вина. – За встречу?
– За тебя и меня, – ответила Катя. – За Верочку.
В комнате пятилетней Верочки было некуда ступить от игрушек: на детской кроватке, на подоконнике, на полу сидели, стояли, лежали на плюшевых, шерстяных и лайкровых спинках медведи. Белые, бурые, красные, фиолетовые, оранжевые, зеленые.
– Она их собирает? – спросила Катя.
– Она с ними разговаривает. Самого первого – большого такого, белого, видела? Он ей подарил в два с половиной года. А теперь я покупаю с каждой зарплаты. Ну а теперь за что выпьем?
– Вино хорошее, – отметила Катя после пятого уже тоста «за нас с тобой».
– А знаешь, когда он ушел от меня, я начала пить. От кого-то услышала – если пьешь красное, пусть даже самое хорошее и дорогое, то все, пиши пропало. На белое переключилась. Никому не скажешь?
– Никому.
– В пятницу после работы иду в магазин и покупаю бутылку на выходные.
– Каждую пятницу? – спросила Катя.
– Нет, пока еще не каждую, – Марьяна криво улыбнулась.
– Тебе надо отбросить это все от себя. Переключиться. Забыть.
– Я все уже давно забыла.
– У тебя все еще впереди, – горячо воскликнула Катя (белое вино взывало к пылкости чувств). – Вот увидишь. Я тоже, знаешь… У меня с Вадькой сколько всего было такого – казалось, все, жизнь на волоске висит… А потом как-то все образовывалось, начинался новый этап.
– Об этапах мы с тобой, Катюша, поговорим, когда твой Вадик тебя бросит.
Катя умолкла.
– Ну ладно, поздно уже, второй час… – Марьяна поднялась из-за стола. – А, я тебе сказать позабыла – завтра у меня свидание с вдовой назначено в отделе.
– С какой вдовой? – с запинкой спросила Катя.
– Авдюкова – убиенного. Светлана Петровна ее зовут. Завтра приедет ко мне в десять часов. Я ее специально на субботу пригласила. Я в выходные сейчас, когда Верка у моих, дома совсем не могу сидеть. Как зверь в клетке хожу, хожу. Кончается всегда одним – либо включаю пылесос, убираться начинаю, как маньяк, как робот, либо достаю из холодильника бутылку белого. Осуждаешь?
– А я все выходные, когда Вадик в командировке, валяюсь на диване как колода. Читаю, – сказала Катя. – А убираться меня из-под палки не заставишь. Осуждаешь?
Марьяна, пошатываясь, направилась в комнату. Стелила постель – матрас на полу полутораспальный вместил бы обеих.
– Ну и правильно кровать вышвырнула, – сказала Катя нетвердо. – Я бы тоже так. Прям из окна – ему на башку. Помнишь, как в фильме Альмодовара? Она ему чемодан сверху – ба-бах!
– На полотенце чистое. У нас воду горячую пока еще не отключили.
Лежа на кочевом спартанском ложе на чистых простынях, душных от лаванды, Катя, изогнувшись, смотрела в темное зеркало в изголовье.
– Здорово, вся комната отражается. Чужих не боишься?
– Кого? – спросила Марьяна, приподнимаясь на подушке.
– Чужих. Говорят, если ночью глянуть в зеркало – увидишь его. Чужого…
– А какой он?
– Разный. В зависимости от настроения – иногда жуткая образина. А иногда рыцарь бледный.
Марьяна вздохнула. Потом спросила:
– Как думаешь, говорить завтра вдове Авдюкова, что ее муж был в «Парусе» вместе со своей секретаршей?
– А ты думаешь, она этого не знает?
– Если она не знает – ей будет больно, – сказала Марьяна.
– А если она знает, мы не откроем ей Америки, – Катя закрыла глаза. – Интересно, как же все-таки попала в двести второй номер эта чертова бутылка с уксусной эссенцией?
– А вот это и есть то главное, что нам предстоит для начала узнать.
– Ну, в добрый путь, – провозгласила Катя и уснула.
Было темно. В тусклое зеркало в изголовье никто не решался смотреть до самого утра.
Глава 8
СВЕТЛАНА ПЕТРОВНА И ЗИНАИДА АЛЕКСАНДРОВНА
По пустому загородному шоссе в направлении Щеголева в субботу в половине десятого утра ехал и особо никуда не торопился «Вольво» серо-стального цвета. За рулем его находился мужчина, уже перешагнувший критический для мужчин сорокалетний возраст и уверенно смотревший в будущее, на заднем сиденье, тесно обнявшись, сидели две женщины. Одна, одетая в черный брючный костюм глубоко траурного вида, была не кем иным, как Светланой Петровной, вдовой убитого Владлена Ермолаевича Авдюкова. Вторая, закутанная по причине утренней свежести в пестрое, модное в этом сезоне пончо, ее школьной подругой – Зинаидой Александровной Вирта.
Водителя звали Варламом Автандиловичем Долидзе. Но для обеих женщин по долгим годам знакомства и дружбы он давно был просто Варламчик, Варлаша. А они для него – Зинуша и Светик и еще «девочки мои золотые».
Зинаида Александровна, как и обещала накануне другой своей подруге детства Нателле Георгиевне Усольской, сопровождала Светлану Петровну к следователю в милицию. Созвонившись с Варламом Долидзе и провозгласив SOS – выручай, милый, выручай, дорогой, без тебя не доедем, – она забрала Светлану Петровну из дома. И, наверное, впервые за эти скорбные дни поняла, насколько изменился этот дом.
Прежде это был очень благополучный дом. С виду – даже слишком благополучный. Возведенный на берегу Серебряного озера, на месте старой генеральской дачи, на обширном участке облагороженного хвойного леса, некогда выбранном самим генералом армии Мироненко, отцом Светланы Петровны, дом процветал. По вечерам сияли огнями его многочисленные окна. В просторные ворота въезжали дорогие машины. Домработница выводила на прогулку в лес гигантского серого мастино-неаполитано, обладавшего одновременно меланхоличным и непредсказуемым нравом. Весной лужайка перед домом расцвечивалась яркими клумбами. Летом на солнцепеке рабочие монтировали и заполняли свежей водой разборный бассейн. В тень, под сосны, выставлялась плетеная мебель и мягкие, покойные диваны, на которых так любили отдыхать все многочисленные гости, посещавшие семью Авдюковых. Увы, эти благословенные времена, видимо, канули в Лету. Зинаида Александровна поняла это, едва лишь переступила порог дома: окна были плотно зашторены. Зеркала завешаны черным тюлем. А где-то за стеной глухо и зловеще выла собака. Выла так, что невольно хотелось бежать прочь – подальше, дабы не заразиться несчастьем.
Светлану Петровну никто в путь к следователю из дома не провожал, кроме домработницы – зареванной, суетливой и рассеянной тети Паши, которая была стара как мир и являлась уже не чем иным, как традицией – данью прошлому.
Дочери Светланы Петровны девятнадцатилетней Алины, как заметила Зинаида Александровна, вообще не было дома в это скорбное субботнее утро. И это было скверно, так скверно!
Но для начала надо было все-таки разобраться с этим песьим воем, так действующим всем на нервы. Этим с молчаливого одобрения Зинаиды Александровны занялся Варлам.