Прощание с кошмаром, стр. 77
– Думаю, что да. Я наведу справки, как только получу от вашего шефа конкретный ответ – согласен ли он.
– Но это не совсем пристойная вещь, не так ли? – кротко спросила Катя.
Белогуров покосился на нее.
– Ну, я бы так не сказал.
– Мне в тот раз показалось – нечто в духе Тулуз-Лотрека.
– У Тулуз-Лотрека было много работ. Какие конкретно вы имеете в виду?
– Те картины, например, что находятся в частных собраниях и никогда не выставлялись.
– Откровенная порнография? Таких вещей у этого карлика с герцогским титулом было немного. Даже полотна, написанные им в парижских публичных домах с натуры, в большинстве своем вполне невинны. Григорьева же вообще не интересовала такая постановка вопроса. Он не ставил себе задачу эпатировать зрителя непристойностью. Его просто интересовал интимный мир женщин.
– А вас не удивляет, что шеф моего мужа остановил свой выбор именно на этом альбоме? – спросила Катя.
– Нет.
Она видела: ЭТО ЕГО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ УДИВЛЯЕТ. Он привык. Или опять-таки – ЕМУ НАПЛЕВАТЬ?
– Ну, значит, так, – Кравченко широко улыбнулся Белогурову. – Я информирую Василь Василича, а вы ждете нашего звонка. И уж исходя из его содержания… И самое последнее, пока не забыл: если договоримся, и вещь окажется у кого-то из известных вам коллекционеров, и вы ее отыщете для нас – прежде чем с ее приобретением что-то решить окончательно, вы позволите нам с женой взглянуть на нее, прежде чем ввязывать в дело эксперта-оценщика?
– Конечно. Я не продаю кота в мешке. Я привезу вас к продавцу. Или вы и он приедете ко мне в галерею, – Белогуров кивнул равнодушно. – Рад был познакомиться. Рад буду помочь. И рад буду впредь сотрудничать. Поклон от меня Василию Васильевичу. Кстати, как его здоровье? Слышал тут как-то в одном месте, что с ним что-то…
Кравченко развел руками: мол, без комментариев. Пойми меня правильно, уважаемый. Белогуров понял. Они вышли из бара вместе (расплачивался Белогуров) и расстались в вестибюле.
– Я хочу посмотреть, куда он отсюда тронется, – сказала Катя, когда они сели в машину. – Давай-ка встань во-он там. Подождем его.
– Ну, и каковы впечатления? – Кравченко прикурил. – Довольна? Или тебе все мало?
– Ничего необычного в поведении вроде бы нет. Только вот какая-то странная апатия ко всему, и пьет… Первый раз видит клиентов, сделка вроде бы крупная замаячила, а он… В таком ФУЖЕРЕ – он ведь, кажется, для шампанского – сколько грамм?
– Двести пятьдесят.
– Двести пятьдесят граммов коньяка?! Целый стакан?!
– А что, много, что ли? – Кравченко хмыкнул. – Этот Белогуров – парень здоровый. Только рыхлый. Мускулы как кисель. Интеллигентик!
Они ждали минут двадцать. Потом увидели его. Белогуров спустился по ступенькам, подошел к припаркованной на углу вишневой иномарке с тонированными стеклами. «Та самая, – отметила Катя, – «Хонда» вроде – Воронов говорил». Белогуров сел за руль.
– Поехали за ним! – Катя так и загорелась. – Надо же какой, напился и едет! Еще задавит кого-нибудь. Поехали скорее!
– Нет, – Кравченко не тронул машину с места. – За ним мы не поедем.
– Почему? Я хочу узнать, куда он такой пьяный собрался? Ну, пожалуйста, давай за ним!
– За ним не поедем. Почему – подумай сама. Это был бы неверный ход.
– Он нас, точнее, тебя заметит? – Не думаю. Но рисковать не стоит. Можем только все испортить. А потом такая слежка, Катька, это игрушки для дефективных.
Катя сначала надулась, но потом решила: а может, Вадька и прав. Нечего пороть горячку. Действительно можно навредить.
Она была бы чрезвычайно удивлена, узнав, КУДА ИМЕННО НАПРАВИЛСЯ Белогуров после беседы с ними. Через четверть часа он уже парковал «Хонду» на углу Никитской улицы… возле здания ГУВД. Дело в том, что на руках у него была повестка с вызовом на 14.00 к следователю со смешной фамилией Ластиков. Вчера вечером он звонил Белогурову в галерею, просил приехать для «оформления процессуальных документов». Ведь в деле иконокрада Могильного Белогуров по-прежнему оставался главным свидетелем обвинения.
Ластиков заказал ему пропуск и ждал на вахте у патрульного милиционера у бюро пропусков.
– Иван Григорьевич, и вы здесь, день добрый!
Белогуров медленно обернулся: кто-то тронул его за плечо. А, это тот майор из розыска – Колосов его фамилия. Он только что вошел с улицы. Улыбается дружески, руку жмет… Рядом с ним какой-то тип в джинсах и черной щегольской рубашке с золотой цепочкой на шее (то был Свидерко), и с ними же…
Белогуров неожиданно для себя узнал в человеке, который пришел вместе с Колосовым… Константина Крайнева. Последний раз, помнится, они встречались в «Колорадо». И Шурка Марсиянов, и Пекин еще тогда были живы…
– Иван Григорьевич, нам с вами на второй этаж. Следственное управление там, – следователь Ластиков вежливо пропустил его вперед, – я вас не задержу, не беспокойтесь. Формальность!
Белогуров видел: Крайнева эти двое уводят куда-то по коридору. Племянник Салтычихи вдруг оглянулся. Потом оглянулся и во второй раз. Они встретились с Белогуровым взглядами.
Глава 26 В ПУСТЫНЕ
Кравченко довез Катю до Охотного ряда и умчался. Она заторопилась: столько дел брошено на самотек – пожалуй, до вечера теперь не управиться. Однако мыслями она все время возвращалась к Белогурову и…
Вот увидела она этого человека, задала пару вопросов, и он своими безучастными ответами и апатичным поведением словно разочаровал ее. Усталый, равнодушный, холодный. Запах алкоголя и дорогой парфюмерии, яркий фирменный галстук. Это все, что ей запомнилось в нем. А лицо его, которое она всего час назад так внимательно изучала, снова ускользало из памяти.
Катя поднялась в кабинет, занялась текущими делами, но думала по-прежнему о своем. Ее уже начинали терзать сомнения: а не напрасно ли они с Вадькой затеяли всю эту глупую «инсценировку»? Она злилась на себя за подобное непостоянство: надо же, легкость мысли необыкновенная! Однако… Разочарование завладевало ее душой все сильнее и сильнее. ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ЕЕ РАЗОЧАРОВАЛ. ОН СОВЕРШЕННО НЕ БЫЛ ПОХОЖ НА…
Неожиданно Катя вспомнила свой последний разговор с Мещерским. Ее в тот вечер обескуражила и тоже разочаровала странная Сережкина апатия: поначалу вроде бы заинтересовавшись необычным делом, он вдруг разом охладел к нему. Когда же произошла в нем эта разительная перемена? В момент, когда она, Катя, с упорством одержимого начала внушать ему, что с «Жигулями» Белогурова и компании что-то не так. Сережка же, едва она заводила речь об этих своих подозрениях, начинал явно скучать. А ведь перед этим он немало вечеров просидел в Ленинке, что-то искал там в книгах (каких, интересно?). Искал ответ на какой-то вопрос, который, возможно, возник у него в процессе ознакомления с результатами судебно-медицинской экспертизы обезглавленных трупов. Мещерский искал ответ, быть может, не точный, а примерный, пытался провести некие параллели (между чем и чем, интересно?) и… Катя тогда сделала вывод: не нашел ничего, поэтому и отступился. Но, быть может, она ошиблась? Ведь Сережка – уж такой он человек, – раз за что-то взялся, обязательно доведет до конца… Ответ он, возможно, все же нашел, но… Но, видимо, этот ответ совершенно не вписывался в некую новую логическую схему, предложенную…
Катя вздохнула: а ведь она в тот вечер не желала ни слушать, ни говорить ни о чем, кроме тех «Жигулей», Белогурова и его галереи. А Мещерский слушал ее идеи неохотно. Почему? Не потому ли, что просто не мог соотнести свои собственные идеи и версии по этому делу с версией о личности подозреваемого, столь необоснованно и бездоказательно, на почве лишь каких-то смутных домыслов и фантазий, предложенных Катей. Мещерский – и это было Кате отлично известно – не любит спорить и противоречить ей и предпочтет всегда лучше отмолчаться, чем…
Катя полезла в стол, порылась среди бумаг. Достала распечатку заключения комплексной судебно-медицинской экспертизы, возвращенную Мещерским. В который раз внимательно прочла от начала до конца выводы патологоанатома: ужас, прямо мороз по коже. Сережку, помнится, поразило, «как низко подрезаны» эти несчастные: вместе с головами у всех жертв удален и почти весь шейный отдел…