Прощание с кошмаром, стр. 18

Белобрючник бледно улыбнулся.

– Значит, вы любите красивые дорогие вещи. И не любите стиль Грицацуевых, так скажем… Ну раз так, то… Вот при случае, – он достал из кармана джинсов визитку. – Загляните как-нибудь по пути. И мужа своего обязательно прихватите. – Он, видимо, воспринял в качестве Катиного мужа Мещерского. – Это рядом с метро «Третьяковская». Гранатовый переулок. Мы открыты во все дни, кроме понедельника, с десяти до шести.

Катя смотрела на визитку: Иван Белогуров. «Галерея Четырех». Живопись. Скульптура. Антиквариат. Телефон, факс… Гранатовый переулок, дом 6.

Когда она вернулась к Мещерскому и его собеседнику, то услышала, как Кедров с завистливым раздражением говорил:

– Черти Ваньку сюда принесли не зазря. Что-то стоящее он на этой помойке унюхал – спозаранку примчался перекупить. У него галерея по продаже антиквариата в Замоскворечье, на всех аукционах он в первых рядах сидит. Ну, «крыша», естественно, такая, что закачаешься. Это мы люди тихие – никакого компромата и криминала, никакой урлы, а Ванька… Но интересно, зачем же он сюда приезжал, а? Пойти, что ли, справки навести…

– Что он так на этого типа взъелся? – тихо осведомилась Катя, когда Кедров с новым громогласным «Кого я вижу!» метнулся от них куда-то в другой конец зала.

– Да конкуренты ж они, Катюша, – Мещерский лишь рукой махнул. – Конкуренты на ножах. Левка подозревает, что этот тип что-то стоящее из восточного антиквариата хотел приобрести, вот и бесится теперь, что не ему, точнее, не «Шелковой нити» достанется. Нас же это вообще не касается. А он что, этот, тебе свою визитку всучил? Зачем?

– Вот, – Катя показала ему белый кусочек картона. – Сейчас все к себе в магазин покупателей заманивают, вот зачем. Только антиквариата нам с тобой, Сереженька, и не хватало для полного счастья, мда-а…

А через пять минут она уже и думать забыла об этом Белогурове в белых брюках и о его малолетней спутнице, кем бы та ему ни была. Мещерский повел ее в офис – там снимались на видео на память все сотрудники. А потом она листала рекламные каталоги путешествий в Непал, на Цейлон и на Мальдивы и лениво размышляла о том, как все-таки это хорошо – быть богатым и здоровым и путешествовать без проблем со «Столичным географическим клубом» во все эти тропические уголки, столь заманчиво изображенные на финской мелованной бумаге каталога.

Глава 8 НАЧАЛО ВСЕГО

ТО, ЗА ЧЕМ ОН ПРИЕХАЛ В МАГАЗИН, то, что ему обещали доставить по специальному заказу, то, под что он уже взял с клиента предоплату на покрытие расходов по «соблюдению конфиденциальности груза» – НЕ ПРИВЕЗЛИ. Павловский – коммерческий директор «Экзотических сувениров Востока» встретил его самой постной, самой униженной миной, бормоча, что «вышла накладка на таможне, нашего человека оттуда внезапно перевели, и в такой ситуации мы бы просто не смогли объяснить назначение этого товара, а поэтому…».

Лживая тварь Павловский! Белогуров был готов придушить этого торгаша соевой лапшой и чаем против запоров прямо в его кабинете. Ему не доставили эту чертову китайскую штуку, под которую он уже взял у заказчика деньги, которые частично уже потратил! И что теперь было делать?

Белогуров не знал.

Правда, если… если лис-Павловский все же не лгал и транспортировка товара через границу сорвалась только из-за того, что в аэропорту Владивостока на таможне прикрыли то «окно», то… рисковать не стоило. Назначение этой китайской игрушки, этой антикварной безделицы конца девятнадцатого века и правда было бы очень трудно объяснить таможенникам.

Белогуров, хотя его и душили досада и злость, хмыкнул. Надо на досуге и на этот предмет полистать Уголовный кодекс. Относится ли «сбыт и перепродажа» гуй пэй к уголовно наказуемым по этой статье действиям по сбыту порнографии. Но разве изящнейший гуй пэй – порнография? Гуй пэй – китайский музыкальный инструмент – нечто среднее между виолой, лютней и скрипкой-пикколо со смычком и струнами. Но играли на нем в конце прошлого века исключительно в покоях наложниц и жен китайских императоров, театральных певичек и любовниц высшей пекинской знати. Потому что гуй пэй не простой музыкальный инструмент, а самый искусный и пленительный механический мастурбатор, который только выдумывало изощренное восточное сладострастие. При Чан Кайши и Мао эти игрушки нефритовых покоев исчезли. И лишь у любителей и коллекционеров в Гонконге, Сингапуре и на Тайване их еще можно было отыскать. Этот гуй пэй, заказанный и щедро оплаченный Белогурову клиентом, должны были доставить с Тайваня, однако…

Проклятие! Белогуров скрипнул зубами – теперь надо возвращать этому придурку его деньги – предоплату. Восемнадцать тысяч долларов. А вся сумма составила бы сорок тысяч… По миру пойдешь с такими… Он прикрыл глаза. Ублюдки! Кругом одни ублюдки. Если бы хоть кто-нибудь знал, как они мне противны, как осточертели они и их…

С этим клиентом его свел Сеня Зенчук. Тот самый вечный вездесущий Сеня, которого знала вся артистическая и художественная Москва: постоянный гость всех тусовок, банкетов, презентаций черт знает чего и кого. Сеня подошел к Белогурову (это было на открытии нового салона «Маурицио Гуччи») и ткнул пальцем в рыжего, рыхлого, помятого жизнью мужика в отлично сшитом костюме и туфлях игуановой кожи, дорогих и стильных, но которые на его косолапых ногах, привычных к кирзовым сапогам, смотрелись словно снятые с чужого. Сеня шепотом назвал фамилию мужика. И Белогуров сразу усек с полуслова, что это его потенциальный клиент из новых: абориген северного медвежьего края, баснословно разбогатевший на добыче и поставке за рубеж фосфатов и селитры, этакое колымское чудо, приехавшее в столицу встряхнуться, на людей посмотреть и себя показать, прибарахлиться (его занесло не куда-нибудь, а к самому Гуччи) и спустить лишние деньжата, которые явно жгли ему упитанную ляжку.

Но спустить – и это было заметно по его взгляду, оценивающему и жадному до новизны и заграничной моды, – не значило бездумно растранжирить их на разные пустяки типа валютных потаскух и ночных казино. Нет, колымское чудо явно намеревалось привезти домой из столицы что-то этакое – стильное, дорогое, памятное, словом…

Словом, они познакомились. И уже на следующий день Белогуров пригласил клиента к себе в галерею: авось и спустит, уверенный, что надежно вкладывает нажитые на селитре бабки в дорогостоящие раритеты – шикарные штуки – предметы антиквариата, которые перейдут впоследствии потомству – детям, внукам и правнукам. Но ни одна выставленная в галерее вещь клиента всерьез не заинтересовала, как Белогуров ни старался. Зато в кабинете, точнее, подсобной конторке, где работал Егор Дивиторский и куда он случайно заглянул, клиент с удовольствием и вожделением вперился в фотоплакат с итальянской выставки, где был снят Спящий Гермафродит Виллы Боргезе (у Егора это просто мания – покупать фотографии известных скульптурных памятников – в основном обнаженных мужских античных статуй и залепливать этими черно-белыми плакатами стены). И вот, глядя на этого-то спящего мужчину с восхитительной округлой грудью девственницы, клиент за рюмкой коньяка и поделился с Белогуровым «как со специалистом в вопросах искусства» заветной мечтой о том, какую именно коллекцию он желал бы собрать.

Начало ей положила фарфоровая статуэтка, изображающая двух совокупляющихся свинок, некогда преподнесенная ему в качестве шутливого презента одним известным эстрадным исполнителем, который гастролировал в родном городе клиента. За этой фривольной вещицей вскоре последовало обширное собрание порнофильмов, покупка альбомов с соответствующими открытками, книжечки…

Теперь же, располагая достаточными средствами, этот сексуально озабоченный клиент хотел бы чего-то «посерьезней, посолидней, подороже, пошикарнее… но все в таком же духе. Ты меня понимаешь, парень, как там тебя, Иваном зовут-то, мда-а?..».