На рандеву с тенью, стр. 38
– Только вы вдвоем с Клыковым? – Лизунов прищурился. – Не темни. С вами же еще третий был.
– Не было никого, ты что? Мы вдвоем еле доперли эти гробы!
Никита наблюдал за Быковским. Сказал тот уже достаточно, резона отрицать, что с ними был кто-то еще, ему вроде нет. Похоже, действительно они грузили ящики вдвоем с Клыковым. Отпечатки того есть, отпечатков Быковского нет, хотя он пока еще об этом не знает. Зато есть отпечатки кого-то третьего, неизвестного. Может быть, водителя?
– А где перчатки, в которых ты работал? – спросил Лизунов. – Куда ты их потом дел?
Быковский поднял на него глаза, и в них промелькнуло… Он снова с силой шлепнул себя по колену ладонью, покачал головой: ну и…
– У меня в гараже.
– Ну и что дальше? – Лизунов усмехнулся.
– Ничего. Больше я туда не ездил. Клыков мне на следующий день денег привез от Баюнова. Все нормально было. Я и не спрашивал, не вникал. Привычки такой не имею соваться. Да туда и не проехать было, в тайник-то… Как наши пропали в каменоломнях, а вы их искать начали… Ну, потом все затихло. А потом… – Быковский запнулся.
– Потом тебе приказали убрать по-тихому Клыкова, – вкрадчиво подсказал Обухов.
Быковский сверкнул на него глазами:
– Да вы что… вы что, очумели?!
– А чего же ты тогда из города слинял сразу после его убийства? – спросил Лизунов.
– Я… Дело-то вот как было. Мы с ним встретиться должны были в четверг, ну, как раз тогда. Никаких дел, просто хотели посидеть где-нибудь душевно, потом в «Амазонию» в Москву махнуть. Он даже меня просил взять с собой кого-нибудь – ну, баб. Чтоб я снял ему кого-нибудь из наших в «Пчеле» на вечер. И вдруг уже часов так в восемь звонит мне на мобильник: старик, все отменяется. У меня важная встреча. Отложим. Ну ладно. На следующий день я его ждал. Потом с ребятами нашими переговорили… Что-то не так было во всем этом. Он как-то сразу странно пропал, понимаешь? Ну, и слух пополз…
– Что его убрал Баюнов? И ты испугался за себя?
– А что я должен был подумать? Клыков не мог вот так просто испариться. Такого за ним ничего не было, чтобы в бега удариться, дела шли неплохо. А те ящики мы с ним вдвоем только грузили и про тайник только двое знали, – Быковский смотрел на одноклассника. – А ситуация там как на вулкане. Черт знает Баюна, что у него на уме. Он крови не боится. Ну, я и решил, от греха пока подальше, в Москву… Потом с пацанами созвонился, и бац! – новость – Клыкова Петьку нашли, весь уже мухами облеплен.
– Значит, вы всерьез подозреваете, что вашего компаньона убил Баюнов или кто-то по его приказу? – осведомился Обухов, перейдя на вежливое «вы».
– Я не знаю. Но ведь кто-то его кончил! Кто же, кроме Баюна? И к кому Петька на встречу на полусогнутых помчался, все бросив, как не к нему?!
– Логично, – Обухов кивнул. – Только эти показания нужно подтвердить на очной ставке с таким же жаром.
– Вы те ящики открывали? – спросил Лизунов.
Быковский мрачно кивнул.
– Отодрали в одном несколько досок. Должны же были глянуть, что перевозим? Клык винтовку мне показал. Классные. Только я, ей-богу, не знал, что они такие секретные. Мы потом доски назад пришпандорили.
– А вот этого и не следовало делать. Быть может, Клыков и поплатился за свое любопытство, – сказал Обухов. – И это тоже логично.
– Чем хотите клянусь, я его не убивал!
Колосову при этой фразе Быковского вспомнилась другая аналогичная клятва на поле для гольфа, когда давал показания Баюнов-Полторанин. Что ж, очная ставка здесь будет далеко не лишней. Быть может, она сгладит некоторые существенные противоречия.
Но Лизунов, оказывается, еще не закончил допрашивать однокашника.
– Значит, посещали вы с Клыковым катакомбы двадцатого апреля… А в ночь с тридцатого на первое?
Быковский напрягся.
– Ты что мне еще пришить хочешь? – спросил он хрипло.
– Что… Весь город знает, Леня, что с одной из девчонок пропавших, с Машей Коровиной, ты полгода гулял.
– Да мы расстались, давно, зимой еще!
– Ну, это дело такое, Леня, – Лизунов вздохнул.
– Да мне Ксюха моя из-за нее такие сцены ревности закатывала! – воскликнул Быковский. – Да я что? Я ничего. Ну, познакомился со смазливой Машкой-мордашкой на дискотеке, ну пообнимались. Она насчет фитнесс-клуба нашего удочку сразу закинула, а мне что, жалко? Устроил ей абонемент. И все! Мы с февраля с ней даже не встречались, я с Ксюхой Заварзиной осложнений не хотел, я же ее люблю, мы вместе уже год, может, даже поженимся.
– Если она, конечно, зека дождется, – хмыкнул Обухов.
– Не твое дело! – Быковский неожиданно рассвирепел. Обернулся к Лизунову, как настоящий бычок бодливый. – Все. Ты попросил – я рассказал, как было. Как человеку. Все.
– Ладно, – Лизунов кивнул. – Хорошо, если правду. Заварзиной я сообщу, где ты. И насчет передачи тоже скажу. Что-нибудь еще?
– Скажи: пусть ждет. И чтоб не смела машину продавать! – Быковский встал. – Или нет, не нужно ничего говорить. Я сам, если свидание с ней дадите.
Перед тем как конвой его увел, Лизунов отдал ему пачку своих сигарет.
Глава 21
НА ПРОЕЗЖЕЙ ДОРОГЕ
В пять вечера звонил Сергей Мещерский – из Антальи в Спас-Испольск. Варвара Краснова сообщила об этом Кате, ту звонок в кабинете не застал. Краснова передала (все получалось как испорченный телефон), что Мещерский передает от Кравченко горячий, пламенный привет, что они здоровы, у них все хип-хоп, рафтинг по рекам протекает нормально, и это занятие даже при разумном риске затягивает лучше кокаина, что экстремальные условия жизни и суровый походный быт никого не пугают, Турция – страна загадок, и вообще Восток есть Восток; связь вот только не ахти. Из горного отеля звонить дорого, в деревнях международки нет, а выезды на побережье, в Анталью, очень редки. Так что…
– У них обратные билеты на самолет на двадцатое, наверное, больше звонить не будут, – подытожила Катя. А в душе была благодарна подруге за то, что та никак не стала комментировать пикантную ситуацию, когда вам с курорта звонит не любящий муж, изнывающий в разлуке, а его лучший друг – обормот.
– Черт, – сказала Катя. – Черт! Черт! Черт с ним!
– С кем это?
Она обернулась. Никита Колосов стоял на пороге кабинета. И еще улыбался.
– Что такая сердитая?
– А ты что такой довольный?
– Ой, Кать, мне девчонку надо мою из садика забирать, и так опоздала. – Краснова тоже лучезарно заулыбалась им обоим, засуетилась, схватила сумку. – Закрой кабинет, ладно? Ну, все, лечу. Встречаемся дома.
Они остались в кабинете вдвоем. Из открытого шкафа по-хозяйски выпорхнула крупная, наглая моль, взвилась к потолку. Колосов прицелился и поймал ее в одно касание.
– Приходила Кривцова? – спросил он.
Катя порылась в бумагах на Варином столе и достала протокол «дословного опроса». Он бегло прочел. Закурил.
– Никит, что случилось? – в свою очередь, спросила Катя. – Ведь что-то еще случилось, да?
Он сел верхом на стул напротив нее. На Катю явственно пахнуло спиртом. «Здравствуйте, я ваша тетя, – подумала она с досадой, – расслабляемся по поводу окончания рабочего дня!»
(Расслабление действительно имело место. Когда за Быковским закрылись двери камеры, Лизунов извлек из сейфа заначку – бутылку коньяка местного разлива. Выпили за успех будущей очной ставки.)
– Оружие в каменоломнях нашли. Тайник, – сказал Никита и скупо поделился новостями.
– Час от часу… И что же? – Катя уже забыла, что пять минут назад злилась на весь мир, а больше всех в нем на загулявшего мужа, и терзалась обидой и болью разлуки. – И что вы думаете теперь предпринять?
Колосов только хмыкнул: зачем спрашивать банальные вещи?
– Послушай… но если в убийстве Клыкова виновен этот бандит… быть может, и дело об исчезновении тоже стронется? Если предположить, что ребята в ту ночь наткнулись на людей Баюнова, на тех же Клыкова и Быковского, узнали про тайник и поплатились за это как свидетели?