Готическая коллекция, стр. 37
– Что поверим мы? – Мещерский усмехнулся.
– Что мы все это запомним. Запомним и будем это обсуждать, и будем над этим думать. И не будем думать о другом, о главном, о чем уже с апреля, не признаваясь друг другу, думают со страхом все они: кто он? Кто же из них? Чужих-то…
– Ты хочешь сказать – это просто мираж? Эти рассказы – защитная реакция?
– Был такой случай в Химках, – сказала Катя, – в большой коммуналке, где жильцы на первый взгляд жили одной дружной семьей, была убита женщина. Кто-то ударил ее по голове. Первым стали подозревать некоего незнакомца в кожаном пальто. О нем рассказала следователю дочка одной из соседок – якобы этот тип приходил к убитой. Потом и другие жильцы начали один за другим вспоминать этого незнакомца в кожаном пальто.
– Ну и что?
– Подозреваемый обрастал приметами, со слов жильцов был даже составлен его фоторобот. А потом оказалось, что все это фантом. Выдумки. Потом нашли и настоящего убийцу – это оказалась одна из соседок, все произошло случайно, во время ссоры. Так вот, когда жильцов спросили, почему они вводили следствие в заблуждение, все признались, что им просто непереносима была мысль, что убийца – кто-то из соседей, с которыми они столько лет прожили вместе. Поэтому, когда девочка выдумала «незнакомца в пальто», все жильцы с облегчением подхватили эту версию: конечно, убийца чужой, пришлый человек.
– И ты думаешь то же самое? – спросил Мещерский.
– Ну, я только привела пример. И потом, по той химкинской коммуналке не гуляла старая легенда. Легенды действительно живучи, это Юлия правильно подметила. И нам, Сереженька, можно было бы отмахнуться от этих историй про Водяного, если бы…
– Если бы не Линк?
– Нет, если бы не одна береза в здешней роще, к которой я как-то однажды ходила, кстати, по твоему совету. Старая такая береза, где, по другой сказке, живет прусский тролль…
– Но это же вообще смех.
– Но я видела мышку, Сережа, – сказала Катя, улыбнувшись, – видела, как говорит Линк, «свои собственные глаза». Крохотная такая полевочка. Но она была именно там, где сказано в сказке. Я бежала из леса без оглядки. Меня кто-то до смерти напугал. Не знаю, но кто-то там был в то утро. И если это не легендарный Кривой, то…
– Я тут тоже в первый день рано утром в окно выглянул, смотрю, кто-то шляется возле гостиницы. Высокий такой, здоровый. Я все примерял, кто же это мог быть, – сказал Мещерский, – а потом сегодня этого увидел, ну, любовника Преториус.
– Чайкина?
– Ну да, это он и был. Точно.
– Да, он вроде говорил, что в то утро бродил возле гостиницы.
– Ты считаешь, что это он убил Преториус, а потом все сделал так, для отвода глаз? – спросил Мещерский.
Катя помолчала.
– Действительно, убийство этой женщины в здешний уже сложившийся стереотип происходящего никак не вписывается, – сказала она. – Серийник, охотящийся на девушек юного возраста, вроде бы не должен польститься на более старшую женщину. Катюшин, например, уже уверил себя, что эти убийства никак не связаны. Я тоже пока почти никакой связи не вижу, кроме… Ну, например, еще один стереотип – Ирина Преториус могла случайно что-то увидеть, что-то подозрительное, и поплатилась за это жизнью. Но это снова получается твоя рамка шесть на девять, к которой нет подходящей фотографии. Версия эта в принципе не объясняет ничего: как она вообще оказалась на пляже? Зачем? Почему вела себя так странно? Отчего так быстро покинула Марту и ее жениха в ресторане? И слов ее предсмертных это тоже никак не объясняет. Я все думаю, был ли в них хоть какой-то смысл? Что она хотела сказать Баркасову этим своим «Боже, у него выросла рука?».
Мещерский хмыкнул. Посмотрел на луну, точно приклеенную над остроконечными крышами.
– Водяной, он же… плавает, – произнес он так, что Катя не поняла, это – аксиома или предположение, или шутка, – и вообще, в воде живет – рыба-рыбой. А у рыб вместо рук-ног плавники. Но на суше-то не очень с плавниками развернешься. – Он помолчал. – А Баркасов-то, он вообще что собой представляет? Ты с ним не говорила, нет? Он вроде ведь тут иногда у Базиса подрабатывает. Это, наверное, его я вчера видел тут в летнем кафе. Пивком старичок баловался. Такой… не угрюмый и не маразматик. И не глухой, кажется. Очень разговорчивый и общительный старичок.
Глава 21
СТАРИЧОК БАРКАСОВ
Для того чтобы поймать Семена Семеновича Баркасова и поговорить с ним без помех, следовало встать с петухами. В шесть утра Катя, очень смутно помня о долге, с трудом разлепила глаза, с великим трудом оторвалась от мягкой подушки и с адским трудом заставила себя подняться и выглянуть в окно. Баркасов уже, как обычно, подметал двор гостиницы. Был он в бодром настроении и даже что-то насвистывал себе под нос. Катя узнала мелодию: «Как много девушек хороших, как много ласковых имен…»
Стараясь не разбудить сладко спящего Драгоценного В.А., Катя оделась и тихонько выскользнула за дверь. Когда она спустилась во двор, Баркасов уже закончил подметать, перешел под навес и принялся протирать и расставлять столы и стулья.
– Доброе утро, Семен Семенович, – светло поздоровалась Катя.
Он кивнул ей в ответ, секунду смотрел из-под седых бровей своих, словно узнавая, а потом хлопнул себя по бедру:
– А, это ты, милая, здравствуй. Раненько что-то поднялась. На отдыхе-то спать надо побольше, сил перед зимой набираться, а ты… Что вскочила-то ни свет ни заря? Купаться?
– Да нет, – ответила Катя, – что-то мне на ваш пляж одной идти неохота.
– И то верно. Не ходи. Лучше вот что… Ну-ка присядь-ка. – Баркасов подвинул Кате пластмассовый стул. – Гляжу я на тебя, милая, видно, одного поля мы с тобой ягодки. Такая ж ты, как и я.
– Какая, Семен Семенович? – заинтересовалась Катя. – Да бедовая. Случаи разные, вижу, и тебя любят. Со мной то же самое, все события разные приключаются. Ты вот что… На-ка вот тебе газетку, – он вытащил из внутреннего кармана штормовки аккуратно сложенную газетку, – таблица тут жиллотереи. На-ка, свежим-то глазом, проверь мне.
– А что же вы сами?
– А я боюсь. У меня как раз сейчас полоса, видно, темная, паршивая. Видишь, случаи все какие со мной? Утопленницы да покойницы. И все я на них как дурак натыкаюсь. Умные-то люди пойдут – смотришь, лодку на берегу найдут почти новую, немецкую. Шторм с той стороны пригнал, да к нам и зашвырнул. А им – счастье. Или купят себе «Бинго» билет и враз на автомобиль наскочат сдуру. А у меня что ни день, все одни мертвяки, язви их в душу…
– Да и у меня то же самое, Семен Семенович, – вздохнула Катя. – Слышали, наверное, уже про вчерашнее.
– Слыхал. Но это ничего, это все равно. Проверяй. Вострая ты, глазастая, шустрая. Случай, он таких любит. А за черной полосой всегда белая идет.
– Какой у вас номер билета? – спросила Катя, склоняясь над таблицей.
Через пять минут она вернула Баркасову газету. Он скомкал ее и плюнул с досадой.
– Обман все один. Ну, кругом обман! Пудрят людям мозги. И раньше пудрили, и щас продолжают. Ты-то с парнем-то своим из Москвы. Ну, как там, в Москве-то, так же все, как здесь?
– Да почти, – ответила Катя.
– Да, гляжу я по телевизору-то, да… А так вообще, шумно, наверное, муторно там? На природу, гляжу, вот вас потянуло к нам… Места-то тут у нас и правда хоть куда. Я как сюда попал, очаровался прям местами-то этими.
– А вы давно сюда переехали? – спросила Катя.
– Давно, милая. Всю жизнь почти тут живу. И воевал тут, и ранен тут был под Инсербургом – осколком меня зацепило. И в госпитале тут лежал, а после госпиталя, уже в июне сорок пятого, как война закончилась, – Баркасов вздохнул, – получил я откомандирование в комендатуру Кенигсберга. Молодой был, холостой. Дома особо меня никто не ждал – я мать еще в тридцать девятом схоронил. Так что демобилизовываться не спешил. Почти до сорок девятого в армии оставался. При штабе военкома Кенигсберга. Ну, и, конечно, по всей этой Пруссии ездили мы, колесили с поручениями. То – то, то – се.