Флердоранж – аромат траура, стр. 49

– Это же реконструкция полная, – промямлил Изумрудов.

– Реконструкция, говоришь? А ты-то сам чем там занимаешься?

– Я помогаю. Если что надо привезти, достать – меня посылают.

– Ты что же там, рыбка золотая на посылках? – усмехнулся Никита. – У тебя и тачка есть? «Москвич»?

– Ага, железо, хлам. Я ее за четыреста баксов у одного парня в Питере купил.

– А твой Салтыков жалованье тебе платит?

Изумрудов не ответил. На его скулах выступили пятна румянца.

– Неужели не платит? Ой, – Никита покачал головой, – да брось ты. А что же тогда тебя там у него держит? Молчишь… Вообще-то, честно говоря, догадаться совсем нетрудно, – он вздохнул. – Друг бесценный, единственный… Но, по-моему, не только этим одним вы там в Лесном с ним занимаетесь. Молва идет среди местных – вроде клад ищете, а?

– Какой клад? – тихо спросил Леша Изумрудов.

Никита смотрел на него сквозь дым своей сигареты. Таким взглядом с экрана несравненный Лино Вентура в роли комиссара полиции гипнотизировал зрительный зал.

– Ты вот что, пацан, ты давай лучше всю правду, – сказал он. – Выгоднее это для тебя будет и спокойнее – от души совет даю. А то если убийство священника на тебя повесят по какому-нибудь сатанистскому мотиву – солоно тебе придется, мальчик светлый, в тюряге.

Изумрудов внимал, широко раскрыв глаза, словно не верил.

– Я священника не убивал, – прошептал он. – Никогда бы такого не сделал. Ни за что.

– Зачем же ты к нему ходил? – резко спросил Никита. – Что тебе было от него надо? Что ты хотел узнать?

– Я… хотел спросить его про венчание, – прошелестел Изумрудов.

– Чего? Про какое венчание?

– Про венчание. Бестужевский клад тут совсем ни при чем. Про него не у священников надо спрашивать. А я хотел узнать… – Леша Изумрудов умоляюще взглянул на Колосова. И во взгляде этом ясно читалось: ну что ты мучаешь меня? Отпусти!

– Что ты хотел узнать? – Никита чувствовал, что еще минута – и его терпение – адское терпение – лопнет. Стояли они столбами на обочине дороги. Мимо прогрохотал «ЗИЛ», груженный дровами – в Тутышах и Воздвиженском запасались топливом на зиму. На осине, росшей у перекрестка, каркал ворон – хрипел, как Иуда-удавленник, действуя на нервы.

– Я слышал, по одной радиостанции передавали. Один священник в глубинке обвенчал двух геев, – Изумрудов запнулся. – За деньги. За двадцать тысяч рублей, что ли, всего… Ну вот я и хотел выяснить, нельзя ли и нас тоже… обвенчать за деньги, тайно. Швед… шведская семья.

От неожиданности Никита даже растерялся.

– И ты с этим шел к отцу Дмитрию? – после паузы спросил он.

– Да, я хотел спросить.

– Тебе Салтыков велел?

– Нет, но он часто говорил о шведской семье. Восхищался. И насчет Амстердама тоже говорил. Но там это очень дорого. И потом, там это связано с широкой оглаской. А он ведь потомственный аристократ, о нем светская хроника писала. И у него семья, ребенок. Скандал мог сильно в будущем повредить ребенку, несмотря на то что они с женой почти уже совсем развелись… А здесь, он считал, никто и знать ничего не будет. Он потому и приехал сюда из Франции. Он мне сам признался: он устал быть там тем, кем он не может, не хочет быть. Он устал притворяться. А здесь свобода, воля… Он всегда говорил мне – здесь, в Лесном, покой и воля. Можно расслабиться, можно быть самим собой. Можно даже любить… Я знаю – он часто об этом думает, вот я и хотел сделать ему сюрприз. Я решил найти здесь в деревне священника. Спросить, не согласится ли он за деньги обвенчать двух геев…

– Спросил?

Изумрудов печально покачал головой.

– Нет, я не решился. Этот старик – отец Дмитрий… Мы шли с ним к автобусу. Он такой был… В общем, я не знал, как подступиться к нему, как начать, как денег предложить за такое венчание. Он был старой закалки, это сразу было видно… А того, ну про которого я говорил, того священника – это тоже передавали – из церкви выгнали… И я так и не сказал ничего, просто молол чушь разную. Вспомнил про Филологову Наталью Павловну, про то, как она о ремонте церкви с ним в Лесном говорила, ну и плел что-то на эту тему. Врал, в общем. Потом автобус пришел, и он уехал. А я остался. И больше я его не видел.

– А разве вечером в шесть ты не вернулся к остановке, не ждал отца Дмитрия? – спросил Никита.

– Нет, что вы? Зачем мне было его ждать?!

– Хотя бы за тем, что дело, с которым ты якобы к нему шел днем, так и осталось нерешенным.

– Нет, я уверяю вас, я не ходил туда больше – ни в церковь, ни на остановку. Я в Лесном был. С тачкой возился своей, тормозные колодки менял. Потом круг решил дать, сцепление проверить. Отца Дмитрия я больше не видел!

– Кто был в Лесном из ваших в тот вечер?

– Да все были… Романа не было, а так все вроде… Но я точно не знаю, я с машиной возился – говорю же. Журавлева подбросить ее в магазин в Воздвиженское просила, но я с ремонтом не закончил, и она пешком ушла одна – вот это я точно помню.

– Во сколько она ушла из Лесного?

– Где-то в половине пятого. А я проехался, сцепление проверил, вернулся. В душ пошел, потом перекусил. Потом вечером уже мы с Валькой Журавлевым в дом отдыха мотанули, в Интернет-кафе. Там хоть оттянуться можно по-человечески, а то дома…

– Что дома? – спросил Никита. – Несладко у вас там в Лесном?

– Живем, – Изумрудов вздохнул. – Роман как может старается. Сколько денег тратит, только…

– Что?

– Если бы не он, в гробу бы я все это видел, – Изумрудов покачал головой. – Часа бы в этом чертовом доме не пробыл бы.

– Отчего ж это? В старинной графской усадьбе, будущем музее?

– Место – дерьмо. Там ведь что раньше было, знаете? Там психушка была всесоюзного значения, – Изумрудов поморщился. – И я точно знаю, там эти психи ненормальные врача прикончили. Говорят, на куски его живого порвали, как гиены. И в такой дыре сволочной жить? Ночью глянешь в окно – тьма кромешная. Ни света, ни людей. Прямо Мордер какой-то!

– Значит, ты категорически отрицаешь свою причастность к убийству священника?

– Да я клянусь вам! Здоровьем своим клянусь.

– И Филологову, значит, ты тоже не трогал?

– Я ее не убивал, зачем мне?!

– Зачем… Знаешь, пацан, вот это я бы и хотел знать – зачем, – Никита смотрел на Изумрудова мрачно-вопросительно. – Ты по прежней своей жизни вообще-то чем занимался?

– Я в рок-группе играл, – сказал Изумрудов. – Питерской одной, не крутой. Я петь хотел. Свою музыку сочинять, играть. Не вышло у меня…

– Ну погоди, дай срок. Салтыков поможет раскрутиться, – Никита усмехнулся. – У него денег много. Может, и еще прибавится, когда вы в Лесном этот самый бестужевский клад отыщете.

Изумрудов смотрел на свои скованные наручниками руки.

– Я в клады заговоренные не верю, – ответил он устало. – Это все сказки для малолеток и для дефективных придурков.

Глава 22

СТРАСТИ-МОРДАСТИ

Анна Лыкова и ее брат уехали из Лесного сразу, как только Салтыков и Мещерский вернулись из Воздвиженского. И помешать этому отъезду, столь похожему на бегство, Катя не могла, даже не пыталась, о чем впоследствии горько сожалела. Но тогда все ее мысли были совсем, совсем о другом.

Быстро стемнело. Накрапывал дождь. Старый помятый «Форд», вырвавшись с территории усадьбы, у Тутышей начал сбавлять скорость, замедляя свой ход.

– Ты что, Иван? – спросила до этого молчавшая Анна, отрываясь от созерцания «дворников» на лобовом стекле. «Дворники» работали ритмично и нудно, стирая со стекла капли, которые тут же появлялись вновь.

– Не видно ни зги, дорога плохая, – ответил Иван.

– Пожалуйста, увези меня отсюда скорей.

– Я и увожу, – он повернул голову, посмотрел на бледный профиль сестры. – Мы едем домой. Помнишь сказку про Снежную королеву?

– Нет.

– Про братика Кая, про сестричку Герду?

– Нет, – она отвернулась.

– Точно не помнишь?

– Я уже ничего не помню. Не хочу, не желаю помнить, слышишь? И вообще замолчи. Брось эти глупости.