Флердоранж – аромат траура, стр. 1

Татьяна СТЕПАНОВА

ФЛЕРДОРАНЖ – АРОМАТ ТРАУРА

Глава 1

ПОРТРЕТ

Жить среди красивых вещей очень приятно. Умирать больно. Досадно и страшно обидно. Как же так? Вы уходите, а это все остается. Кому? Например, вот этот малахитовый столик эпохи рококо или те каминные часы стиля ампир? Кому отойдут они? Кто будет их новым счастливым владельцем? И кто, в свою очередь, под зов последней трубы сыграет в ящик, оставив эти вещи, эти чудесные роскошные вещи – все равно как, по завещанию, или просто в рамках гражданского законодательства – следующему? А тот другому, третьему, десятому, сотому. И так до бесконечности в длинной веренице поколений наследников, хозяев, а по сути своей лишь временных хранителей вещей, которые с каждым годом, с каждым веком становятся из просто ценных – бесценными и начинают жить своей собственной жизнью, от которой лишь один шаг до вечности.

Такие мысли о вещах и о вечном могут нежданно-негаданно прийти на ум если не на кладбище, так только в музее. Или в антикварном салоне. Причем лишь человеку, предрасположенному к раздумьям такого рода и крайне сентиментальному. Сергей Мещерский таковым и был, но сам себе в этом никогда не признавался. В принципе все объяснялось обычной хандрой. Тоской по дому, что случается только у москвичей и только в одном месте на свете – в Питере в разгар бабьего лета, когда Нева по утрам уже дышит туманами и ощутимой прохладой, а в полдень нестерпимо для глаз смотреть на сияющий шпиль Адмиралтейства, протыкающий солнце насквозь.

Сергей Мещерский был уверен: москвичам Питер противопоказан. Приезжать в Питер вредно. Тем более одному, без никого. Ровно три дня назад еще в Москве-матушке он звонил жене своего закадычного друга Вадима Кравченко Кате и спрашивал у нее… точнее, просто интересовался… выяснял как бы мимоходом, небрежно, не хочет ли и она (естественно, вместе с мужем – куда же без друга Вадима?) поехать в Питер.

В итоге Сергей Мещерский посетил Северную Пальмиру в гордом одиночестве. Причина поездки была сугубо деловой. Турфирма «Столичный географический клуб», которой Мещерский за неимением прочих увлечений и привязанностей отдавал всего себя без остатка, давно уже пустила на берегах Невы свои цепкие корни.

– Кстати о корнях, Сергуня. Только здесь я чувствую себя самим собой, понимаешь? Только здесь. В Москве с некоторых пор для меня, Ивана Лыкова, стало трудно держаться в рамках. Так и тянет заявить о себе каким-нибудь варварством. На худой конец разбить что-то где-то – витрину в баре или чей-нибудь череп.

Это замечание спугнуло и дополнило мысли – Мещерский рассеянно кивнул: да, да, но зачем же так, к чему? Удивительно, но одиночество его в северной столице продолжалось недолго. Именно на Невском сразу по приезде он буквально нос к носу столкнулся со своим старым знакомым и одновременно дальним родственником Иваном Лыковым, с которым в Москве не встречался, наверное, сто лет.

Лыков не спеша, вразвалочку, с видом скучающего туриста брел по Невскому от витрины к витрине вместе со своей сестрой Анной, с которой у Мещерского была отдельная история.

С Анечкой Лыковой Мещерского пять лет назад активно знакомила, а фактически неназойливо сватала тетя Женя, точнее, как звала ее за глаза вся родня, «всеобщая тетя Евгения Александровна». Все дело было, конечно, в родне и в предках. Если в наше время вы вдруг обнаружите, что среди ваших пращуров имеются дворяне, вы с полуслова поймете, о чем речь. Если не поймете – ваше счастье.

О том, что он прямой потомок славного рода князей Мещерских, Сергей Мещерский всерьез вспомнил только однажды – на заре перестройки. Потом все как-то рассосалось и перешло в иную плоскость. Однако всеобщая тетушка Евгения Александровна не забывала об этом факте никогда. Она, эта ходячая родословная энциклопедия Москвы, помнила также, что и среди предков Ивана Лыкова и его старшей сестры Анны тоже некогда ходили удельные князья. Лыковы – старинный боярский род, происходивший по поместным книгам от легендарного князя Лычко, некогда вышедшего из Угорской земли.

Предком все Лыковы гордились, но вот известный писатель – советский граф Алексей Толстой подложил им всем в своем знаменитом «Петре Первом» большую свинью, написав, что, мол, черт его видел этого Лычко, как он там вышел откуда-то. И в результате возникло сомнение. Правда, тогда, когда советским графом был написан знаменитый роман, особой уязвленности князья Лыковы, в основном сидевшие по тюрьмам и лагерям, по поводу этих обидных сомнений не испытывали. В то время иметь лучше было среди предков не удельного князя, не ближнего боярина времен Алексея Михайловича, а пьяницу-молотобойца с какого-нибудь завода Михельсона. Неприятностей и проблем куда как меньше.

И надо же было случиться такому, что по закону подлости спустя полвека на вступительных экзаменах в МГУ последнему из рода князей Лыковых – Ивану Лыкову достался билет по литературе именно с вопросом о злополучном романе, где происхождение его легендарного предка бралось под сомнение. Потомок князя Лычко громко хлопнул дверью университетской аудитории. В результате чего экзамен в МГУ провалил и поступил в автомеханический институт по остаточному принципу. По окончании института, и это хорошо было известно Мещерскому, он получил распределение на ЗИЛ, вкалывал там инженером-механиком, но нового слова в отечественном автомобилестроении так и не сказал. И все по причине своего характера.

Странная была натура у Ивана Лыкова. Для Сергея Мещерского, знавшего его с детства, он всегда был немножко загадкой. Другое дело его сестра Анна. С ней Мещерский был в ровных приятельских отношениях до тех пор, пока из прозрачных намеков всеобщей тетушки Евгении Александровны не понял, куда на самом деле дует ветер. Ощущение, когда вас настырно сватает ваша досужая родня, а вы этого сватовства не хотите, то еще.

Анна была старше Мещерского на три года. Она была славной милой девушкой. Она прилежно училась в университете, страстно увлекалась всем, чем увлекались ее сверстницы: кришнаитами, Интернетом, хай-теком, дизайном, суши. Когда в моде стал «винтаж», она, урожденная княгиня Лыкова, нашла себе наконец работу по душе и по зарплате в небольшом, но чрезвычайно престижном антикварном салоне на Сивцевом Вражке.

Если уж быть совсем в доску честным, Мещерский вынужден был признать, что ту давнюю заветную мечту всеобщей тетушки о счастливом соединении двух старых дворянских родов Анна Лыкова восприняла довольно равнодушно. Затея эта не удалась, к взаимному облегчению сторон. И неожиданная встреча с Анной на Невском не всколыхнула никаких романтических воспоминаний.

Встретились, удивились, обрадовались, потрепались всласть, как все москвичи в революционной колыбели на Неве. Про антикварный аукцион, традиционно проводимый в сентябре, Мещерский узнал от Лыковых – они как раз на него и приехали и направлялись в выставочный салон в этот солнечный погожий денек бабьего лета.

– Сережа, ты по-прежнему географические карты собираешь? – спросила Аня… нет, теперь, через столько лет, конечно, Анна (если не Анна Николаевна) Лыкова. – Я помню, я все про тебя помню. На аукцион несколько лотов выставляется – тебе наверняка будет интересно взглянуть.

Географическими картами, а тем более старыми, Мещерского можно было заманить куда угодно, не только в антикварный салон.

Еще по дороге он отметил: Анна за эти годы, что они не виделись, изменилась. Она всегда была девушкой, скорей способной понравиться мужчине, чем не понравиться. Но, оказывается, есть огромная разница между двадцатилетней студенткой и тридцатилетним преуспевающим менеджером антикварного бутика на Сивцевом Вражке. Разница во всем – в прическе, манере разговаривать, одеваться, выбирать духи, аксессуары, лак для ногтей.

Кто ни капельки не изменился, так это Ваня Лыков. Как вставил себе пять лет назад серьгу в ухо, намотал на шею яркий кашемировый шарф, сделал наколку в виде дракона, так и все это до сих пор при нем.