29 отравленных принцев, стр. 61
– Беседовали. Коротко, – ответил Колосов.
– Коротко? Ясно. Значит, самое интересное Лева, как всегда, оставил за кадром. – Симонов вздохнул. – Вы вот обо мне все слухи разные собирали, а я тоже, знаете ли, слышал тут на днях одну занимательную историю из «тысячи и одной ночи» о том, как один русский повар работал сезон в ресторане пятизвездочного отеля в Марокко. И был оттуда с позором выгнан, потому что оказался замешанным в весьма темную историю со смертью клиента. – Тут Симонов наклонился к Кате и закончил, понизив голос до театрального шепота: – Которого, опять же по слухам, отравили.
Глава 27
Рыба-фугу
К ресторану «Расёмон» Мохов опоздал. Правда, Анфиса Берг опоздала тоже. Презентация была назначена на два, но до половины третьего журналисты и гости вежливо мариновались в маленьком японском саду, разбитом во внутреннем дворе хоть и на скорую руку, зато по всем правилам императорского паркового искусства. Ресторан «Расёмон» располагался в здании спортивно-развлекательного комплекса в Серебряном Бору. С веранды ресторана, отделанной мореной сосной, открывался довольно живописный вид на Москву-реку и пляж в сосновом лесу. Сам ресторан представлял собой длинное одноэтажное строение под черепичной крышей, пристроенное прямо к крытому бассейну спортивного комплекса.
В саду, как пошутил один из приглашенных журналистов, было «все, как в маленьком Токио» – камни и песок, горбатые мостики через ручей, пузатые фонарики, маленькие деревца-бонсай в глиняных кадках. Правда, песок был местный, серебряноборский, мостики – пластиковые, разборные, фонари – фальшивые, с лампочками вместо фитилей, а сосенки-бонсай искусственными.
Все это Анфиса заметила мимоходом – она опоздала. С утра настроение у нее было не ахти какое. Все о чем-то думалось, чего-то смутно хотелось, о чем-то горько сожалелось. Анфиса наполнила ванну горячей водой, разделась и долго разглядывала себя в зеркале. На полке рядом с шампунями стерегла свой час новенькая бритва. Тут же красовался и новый лак для ногтей, Анфиса купила его в «Эсте Лаудер» на гонорар за снимки для мужского модного журнала. Того самого, который она показывала Кате.
Негативы тех снимков Анфиса уничтожила. Журнал швырнула в урну у метро «Охотный Ряд», как только они с Катей расстались. Но одно-единственное фото – проявленное, отпечатанное и аккуратно вставленное в рамку – Анфиса все же сохранила. Максим Студнев был с ней. И теперь – в полной ее власти. Фотографию его можно было бросить на пол, наступить на нее ногой, рискуя раздавить хрупкое стекло, поднять, принести в ванную, приблизить к затуманенному паром стеклу рядом со своим лицом. Можно было сравнить, можно было даже поцеловать эти мертвые фотографические улыбающиеся губы, не рискуя получить пощечину или толчок в грудь. Не рискуя услышать: «Отстань, что пристала, дура. Посмотри, на кого ты похожа…»
Нет-нет, Студнев никогда ей такого вслух не говорил. Он слишком хорошо был воспитан, слишком избалован женщинами, чтобы опускаться до пошлой грубости и оскорблений. Он умел вести себя, как с принцессой, с самой некрасивой из них, когда хотел этого. Или когда спорил на это с приятелем на бутылку коньяка. Или когда…
Анфиса бросила фотографию в рамке в горячую ванну, забралась туда сама. Выплеснула воду на пол. Бритва на этот раз так и осталась скучать на полке. Вслед за фотографией Анфиса бросила в ванну ароматическую бомбочку. Банный набор из английского магазина натуральной косметики подарил ей не кто иной, как Максим Студнев. Там было массажное лавандовое масло, цитрусовая пена и ароматные бомбочки с забавными названиями типа «Камасутра отдыхает» и «Солнечное счастье».
«Счастье» Анфиса как раз и растворила в воде, бултыхаясь в ванне вместе с фотографией бесконечно любимого и смертельно ненавистного (неправду говорят, что смерть примиряет) человека. «Счастье» растаяло быстро, оставив расслабляющий аромат корицы и флердоранжа. Анфиса дремала в воде, пока та совсем не остыла. А когда очнулась и спохватилась – поняла, что зверски опаздывает на встречу с Моховым, которая, как ей отчего-то казалось еще со вчерашнего дня, должна быть очень важной.
Но Мохов сам опоздал к ресторану «Расёмон», хотя и добирался на собственной машине, а не общественным транспортом.
– Неважно выглядишь, Петя, – сказала Анфиса (они стояли в толпе журналистов и гостей – топ-менеджер ресторана как раз зачитывал приветствие приглашенным).
– Душно, – ответил Мохов. Лицо его было покрыто коричневым нездоровым румянцем. На висках выступили бисеринки пота, – в пробке застрял, Анфиса, на Кольцевой.
– Ты откуда? Прямо из дома? – Анфиса взяла его под руку. – Чего такой потный? Не мог в порядок себя привести? Тут же вроде приличная забегаловка.
– Что ты меня все допытываешь? – Мохов раздраженно выдернул руку.
– Как это что? – Анфиса рассердилась. – Я, как дура, подругу позвала, а ты…
– Какую подругу? А, ты про это… Совсем забыл, – Фраза прозвучала фальшиво. Мохов достал из кармана пиджака платок и промокнул лоб. – Прости, я не смог приехать, у меня было срочное дело.
– Но ты бы мог позвонить, чтобы мы тебя не ждали. Ты же сам хотел, чтобы я свела тебя с Катей, когда узнал, что она занимается этим делом. Ты же ей вроде сказать что-то хотел?
– Ничего я не хотел, что вы все ко мне привязались? – Мохов зло посмотрел на Анфису. – И вообще, хватит об этом, довольно! Черт, как же душно…
– Сегодня гораздо прохладнее, чем вчера. Гроза ведь ночью была. Однако, кажется, опять парит. – Анфиса покосилась на Мохова. Хотела что-то еще сказать, но тут топ-менеджер «Расёмона» закончил свой приветственный спич, и гостей и прессу пригласили внутрь. Анфисе пришлось заняться прямым своим делом – фотосъемкой. Мохова она на какое-то время потеряла из виду.
«Расёмон» оказался рестораном с большим сюрпризом. Японской экзотикой – бумажными ширмами, лаковыми перегородками, циновками-татами, гейшами-официантками в цветных кимоно – в Москве уже мало кого можно было удивить. Но в «Расёмоне» решили быть самыми оригинальными.
– Наш ресторан назван не столько в честь всемирно известного фильма Куросавы, – вещал менеджер ресторана, широким жестом приглашая гостей внутрь, – сколько в честь подлинных древних ворот Расёмон, которые, надо признаться, имели в старой Японии несколько, я бы сказал, темную славу. Именно в башне Расёмон складывали тела казненных разбойников и повешенных мятежников. Так что, господа, чтобы ходить к нам, нужны… ха-ха… – менеджер рассмеялся, – крепкие нервы.
Гости и журналисты ввалились шумной толпой в обеденный зал, и… раздались возгласы удивления и ужаса, затем смех, хлопки. Анфиса с камерой протолкнулась в первые ряды. Двери зала были сделаны в виде уменьшенной точной копии ворот Расёмон. А на дубовой перекладине в центре в петле болтался… повешенный. Анфиса, как и все остальные, даже не сразу поняла, что это просто кукла – муляж самурая с пластмассовой раскрашенной головой.
– Ой, ну и шутки у вас, – растерянно заметил кто-то из журналистов, – не боитесь сразу отпугнуть клиентов?
Но все уже оправились от неожиданности – переговаривались, трогали куклу-самурая. Засверкали фотовспышки. Анфиса подумала, как не похож этот ресторан на ее любимый «Аль-Магриб». И тут увидела Льва Сайко – в щегольском белом костюме, в темных дорогих очках, он стоял в толпе гостей, оглядывая низкий уютный зал, разделенный на отдельные кабинки. Заметил Анфису, кивнул, усмехнулся. И отчего-то – может быть, от этой холодной чужой усмешки или, может, от этой болтающейся в петле размалеванной куклы, так похожей на человека, – Анфисе вдруг стало тревожно на душе. Она поискала глазами Мохова – видел ли он Сайко?
Гостей и журналистов пригласили на кухню – настал час главного шоу презентации: демонстрация и дегустация блюд из рыбы-фугу, Анфиса, как и все, получила меню в качестве пресс-релиза. Список был длинным: суши а-ля карт, ручные роллы, сашими, сябу-сябу, блюда тепан-яки. В огромной, похожей на бальный зал, кухне журналистов встретила целая армия поваров в черных строгих кимоно и банданах. За длинным сосновым столом, точно на заводском конвейере, лепились суши. Топ-менеджер оживленно комментировал процесс их приготовления, сообщая, что в «Расёмоне» для суши и сашими используются только самые лучшие сорта тунца и лосося – блю фин и свежайший угорь – умаки.