29 отравленных принцев, стр. 24

Катя с ходу настроилась на самый обычный женский разговор ни о чем и обо всем на свете, из тех, что обычно начинаются новостью: «Знаешь, а я покрасилась – такой цвет, супер!» – и заканчиваются сообщением: «Слушай, а этот-то, ну ты его знаешь, женился, вот бедняга, и как это его угораздило?» Но услышав в трубке голос Анфисы – изменившийся почти до неузнаваемости, срывающийся, какой-то ненормальный, загробный голос, Катя не на шутку испугалась. Она вдруг вспомнила: Анфиса была в тот вечер там, сидела за одним столом с человеком, который умер от яда.

Если бы она могла перенестись на другой конец Москвы, в Измайлово, на 15-ю Парковую улицу, зайти в подъезд старого пятиэтажного дома из серого кирпича, подняться на третий этаж и открыть дверь в квартиру тоже под номером пятнадцать, она бы не увидела встречающей гостей Анфисы – только дикий беспорядок в прихожей: брошенную на пороге сумку, из которой вывалились кучей бумажник, телефон, пудреница, пачка сигарет, очки и недочитанный роман «Пианистка» Эльфриды Елинек.

Она бы увидела раскиданные по прихожей другие вещи – чехлы от фотокамер, зарядные устройства, тапочки, смятые летние белые брюки, свисающие с дверцы шкафа, пыльные босоножки, скомканную запачканную майку из модной в этом сезоне вышитой марлевки. Из прихожей точно змея тянулся длинный черный провод – мимо комнаты, мимо кухни – в ванную.

Это был провод старого допотопного телефона, оставшегося еще от прежних жильцов. Сам телефон стоял в ванной на кафельном полу. В ванной было туманно от горячего пара, треснувшее, а быть может, и намеренно разбитое зеркало заплыло. Ванна до краев была наполнена горячей водой, часть ее выплеснулась на пол, грозя подмочить и законтачить телефон. На белом кафеле ярко горели какие-то красные пятна. В ванне, низко наклонив голову к коленям, сидела женщина. Голое тучное тело ее занимало почти все узкое пространство ванной, почти не оставляя места воде.

Зазвонил телефон. Он звонил долго, гулко тараня душный, пропитанный мылом и паром воздух. Звонил так громко, что мог бы поднять и мертвого.

Женщина в ванной пошевелилась. По воде сразу же пошли розовые разводы – гуще, гуще. И вот уже вся вода изменила свой цвет. Женщина точно очнулась от забытья, прислушалась к настойчивым резким звонкам, протянула руку – машинально, вяло. В руке было зажато бритвенное лезвие. Точно стальная бабочка, оно легко и бесшумно порхнуло на кафельный пол. Пальцы женщины нашарили трубку телефона.

Если бы Никита Колосов увидел Анфису Берг сейчас, он бы вряд ли узнал в ней ту, с кем разговаривал всего несколько часов назад в ресторане. Женщина подняла трубку, судорожно потянула ее к уху, откидывая мокрые, слипшиеся как сосульки волосы.

Ее полные, уже порядком обвислые груди с коричневыми сосками колыхались на воде от каждого движения. На груди, на белой, не тронутой загаром коже низко, чтобы быть скрытым самым смелым декольте, точно пурпурные насечки, рдели раны-надрезы. Из них текла кровь, окрашивая воду. Надрезов было уже шесть. Все они были неглубокие – кожа чуть-чуть рассечена нежным касанием бритвы. Когда Катя позвонила, Анфиса делала себе седьмой надрез на груди. Он так и остался незаконченным.

А на бортике ванны в белой пластиковой мыльнице ждала своей очереди запасная бритва, заботливо продезинфицированная остатками духов «Кензо» из почти пустого старого флакона. Он валялся под раковиной в ошметках пыли и клочьях выпавших волос.

Глава 11

Меню

Когда Катя ушла, Колосова вызвали в секретариат розыска: на его имя пришел срочный факс. Факс был с логотипом ресторана «Аль-Магриб» – перечень блюд с короткими пояснениями, озаглавленными словечком «ингредиенты». Колосов забрал факс и с головой погрузился в его изучение. Повар Сайко оказался на удивлением исполнительным и расторопным. Никита рассчитывал дождаться обещанного меню того самого пятничного ужина дня этак через три-четыре, и то после барабанного боя и неоднократных звонков-напоминаний. Но факс из «Аль-Магриба» пришел через три часа после того, как он покинул ресторан. И эта ретивая поспешность вовсе не обрадовала Колосова, наоборот, укрепила его убеждение, что смерть клиента для всего «Аль-Магриба» – событие из разряда тех, о которых в глаза вам расскажут самые разные невероятные, убедительные вещи, но только не правду.

С этим отравлением таллиумом сульфатом дело было нечисто. И о том, что дело нечисто, в «Аль-Магрибе», по мнению Колосова, уже успели догадаться все: и клиенты, и обслуга. Правда, каждый в меру собственной испорченности и осведомленности о произошедшем.

Никита читал меню. У него было ощущение, что он читает поваренную книгу. А если учесть, что поваренные книги он до этого держал в руках раза два в жизни, когда дарил эти шикарно иллюстрированные издания родной тетке на день рождения и любимой девушке в девятом классе, на которой до смерти мечтал жениться, но так, к счастью, и не женился, то можно было понять, как происходил сам процесс постижения кулинарных терминов. Такого словечка, как, например, «фритюр» или уж совсем загадочного названия «тапас».

Меню было разделено на небольшие главы: холодные закуски, горячие закуски, закуски-тапас, закуски-бстелла, горячее – мясное, рыбное, вегетарианский стол и соусы. Никита читал всю эту кулинарную заумь около получаса, потом малость пришел в себя, покурил и начал читать заново – как с чистого листа. Пробежал глазами список вин, подаваемых к ужину. Тогда за столом присутствовало всего шестеро, а запас спиртного был сделан человек на двадцать. Вина – красные и белые – в основном дорогих французских марок, но были и испанские, и итальянские. Кроме вин, в меню значились: виски «Джек Дэниелс», коньяк, ликеры и водка «Флагман».

Колосов усмехнулся: вот что значит наши. Собирает эстрадная рафинированная птичка тусовку в экзотическом марокканском ресторане, где сами названия блюд без пояснений звучат словно китайская грамота, приглашает разных там продвинутых типов вроде актеров и кулинарных критиков, пикантных стильных женщин, а для того чтобы запить всю эту приготовленную на углях и открытом огне снедь, выбирает по-нашему, по-русски, водочку. Колосов представлял себе бутылку «Флагмана»! – заиндевевшее стеклышко, а за ним жидкость – слеза кристальная. Под стать «Столичной» или старому «Золотому кольцу». На душе сразу стало легче. Под рюмку слезы все эти арабские навороченные бстеллы проскочат легко.

Он вернулся к закускам, концентрируя внимание не на странных названиях, а на слове «ингредиенты». Тут все было вроде понятно: телятина, баранина, индейка, курица, зелень, помидоры, перец, баклажаны, кабачки, лук, чеснок, фрукты вроде абрикосов, ананасов, апельсинов, манго и слив. Внезапно его глаз зацепился за фразу: «Соленые лимоны». Это что еще такое? Солеными бывают огурцы или грибы, но лимоны…

Никита вздохнул и подумал: это просто здорово, что она, Катя… что она так интересуется этим делом. Это просто настоящая находка, что у нее среди этих гурманов имеется какая-то там подружка. Он вспомнил Константина Лесоповалова. Да уж, одним им это дело явно не потянуть, не потому, что они плохие сыщики, нет, а потому, что… Ну, взять хоть все эти названия в меню: сардины под чесночным соусом, рыба-соль, запеченная в соусе «Фес», морские гребешки с соком лайма, креветки королевские «Аладдин» – как тут можно понять без женского совета, что это вообще такое и из чего и как готовится? И где в этом кулинарном разнообразии мог быть преподнесен Студневу яд?

«Надо по новой допросить официантку Воробьеву и повара Сайко. И шефа их главного по кастрюлькам вызвать – Полякова, – с тоской подумал Никита, – и попытаться установить, что конкретно ел и заказывал Студнев. Возможно, яд был в блюде, которое подавали только ему одному или в его порции какого-то общего блюда. Но тогда придется открывать карты насчет яда. А это – скандал. Какой ресторан потерпит, чтобы его бездоказательно обвиняли в отравлении клиента? Хотя, почему же бездоказательно? Результаты экспертизы налицо. Но они – Потехина-хозяйка и эти повара дипломированные – все равно будут оспаривать сам факт.