29 отравленных принцев, стр. 20

– Да нет проблем, что вы, пожалуйста. Только я не совсем понимаю, чем могу вам помочь!

Распрощался с ним Никита быстро. Даже сам не ожидал, что покинет поле профессиональной деятельности этого человека столь бесславно. Но поделать ничего было нельзя: к допросу повара «Аль-Магриба» он был не готов. Когда Сайко начал сыпать названиями восточных блюд, у начальника отдела убийств было такое чувство, что… В общем, дураком кому охота выглядеть? Тем более в такой день, с таким чудесным романтическим настроением, с такими воспоминаниями…

«Черт с ними пока, – благодушно решил Никита, – составит список блюд, там разберемся, что они тут ели. И где мог быть яд. Сами не поймем – спеца привлечем! Еще какого-нибудь повара-эксперта покруче этих».

Его, как он отметил, в ресторане передавали с рук на руки. Точнее, просто сбывали с рук – Сайко церемонно проводил его в обеденный зал и вернулся на кухню. В зале мирно журчал фонтан, ворковали голуби в клетках, пели канарейки. Потехина была тут же, в зале. Стояла у столика, за которым сидела единственная посетительница – чрезвычайно полная молодая темноволосая женщина в белых необъятных брюках и широченной майке и модной в этом сезоне марлевке с вышивкой. Они с Потехиной тихо разговаривали.

– Ты не представляешь, – донеслось до Колосова, – и никто из нас представить себе не мог, чем все это закончится, какой бедой…

– У меня было нехорошее предчувствие. Особенно после того его неожиданного звонка. Ведь он месяц ей не звонил, точно забыл о ее существовании после развода. И вдруг напомнил…

О «беде» говорила Потехина. О «предчувствиях» – полная незнакомка. При виде Колосова обе женщины сразу замолкли.

– Закончили беседовать? – спросила Потехина после паузы. – Ну вот… хорошо… А это, знакомьтесь, Анфиса Берг.

– Анфиса Мироновна, – сказала толстушка, – вы меня тоже сейчас будете допрашивать? Я вообще-то сюда завтракать приехала, кофе пить.

– Завтракайте на здоровье, – сказал Колосов. Он отметил, что Симонова в зале нет. Не было видно и официантки Воробьевой. Она уже уехала. – Побеседуем, Анфиса Мироновна, позже. Я вас в управление розыска вызову, идет?

– В управление розыска? – Анфиса Берг нахмурила темные брови-шнурочки. – Это куда же, на Петровку?

– Скажете тоже, – Никита хмыкнул, – будто, кроме Петровки, и мест нет других в Москве, где нашему брату можно побеседовать с очаровательной женщиной. Вы мне телефон свой контактный оставьте, пожалуйста, мы с вами созвонимся, и вы подъедете к нам в ГУВД области на Никитский переулок.

– На Никитский? – Толстушка Берг встрепенулась. – Ой, а я знаю, где это, у меня там приятельница работает. Вот, – она выхватила из модной, расшитой мексиканскими узорами сумочки-торбы визитку, – тут все мои телефоны. Мне очень, очень жаль Максима… До слез жаль, такое несчастье…

Можно и, наверное, нужно было говорить с ней прямо здесь, в ресторане. Но Колосов не хотел смешивать их – клиентов и персонал. Эти разрисованные стены, эти смешные диванчики в нишах, этот фонтан, эти воркующие голубки, этот сдобный аромат, казалось, пропитавший сам воздух обеденного зала, не способствовали беспристрастному допросу свидетелей по делу об умышленном убийстве. И не просто об убийстве – об отравлении, которое, если честно признаться, было преступлением столь редким, что случалось ранее в практике Колосова лишь однажды. С тем, прошлым, давним делом была такая же гнусная морока. Но это дело – и это Никита уже обреченно предчувствовал – обещало нечто похуже. Может быть, и даже самый настоящий висяк.

«Морока из Марокко», – каламбур сложился сам собой. Никита повторил его мысленно и подумал: «Кухня, мать вашу…»

– И с шеф-поваром вашим мне нужно будет обязательно встретиться. Я его вызову, передайте ему это, – объявил он Потехиной. Она подала ему визитку ресторана:

– Вот по этому телефону вы всегда сможете его найти. Или вот что, дайте мне ваш служебный. Как только Иван Григорьевич приедет, я ему скажу, он с вами обязательно сам свяжется.

– Какой Иван Григорьевич? – машинально спросил Никита.

– То есть как какой? Поляков, шеф-повар моего ресторана, – ответила Потехина, – вы же с ним хотите говорить, разве нет?

Глава 9

Свидание

Все было зря – даже то, что она так торопилась. Это свидание Елена Воробьева представляла себе совсем не так.

Хотелось нежности и теплоты. Любви, поцелуев, прикосновений. А он просто сделал свое дело быстро и энергично, как машина, почти без эмоций и как ни в чем не бывало поднялся, натянул плавки, брюки, застегнул «молнию».

Воробьева тоже хотела сразу же встать с постели, но он снисходительно потрепал ее по ягодицам, точно конюх кобылу, выигравшую скачки.

– Расслабься, детка.

– Не называй меня деткой, – зло сказала Елена Воробьева, – ненавижу, слышишь ты, ненавижу, когда ты говоришь ее словами!

Он усмехнулся, пожал плечами, вышел на балкон покурить. Лена Воробьева перевернулась и впилась зубами в угол подушки. Она сделала это, чтобы не зареветь.

Нет, совсем не так она представляла в мечтах это их сегодняшнее свидание. Мчалась, сломя голову, в ресторан, узнав, что он там, врала Потехиной, затем мчалась сюда, в их квартиру на Университетском проспекте. Ловила частника, психовала, что не успеет, опоздает, что он придет на минуту раньше – не дождется, развернется и отчалит, уедет, исчезнет.

Он поступал так с ней раньше, что лукавить. Назначал свидание и не приходил. Он был изменчив, как хамелеон. Лжив. Даже само имя его было лживое – Серафим. Ну кто, скажите, в наше время называет парня Серафимом? Ведь просто язык не поворачивается обозвать это животное церковной метафорой, обозначающей бесплотный дух, шесть белоснежных крыльев и зоркие глаза, неусыпно стерегущие райские врата?

– Ленка, кинь зажигалку… Эй, ты что? О чем задумалась? Обо мне, что ли?

Воробьева не шелохнулась, зажигалки не кинула, только сильнее прижалась лицом к подушке, словно прячась от него. И это все, что он может, что имеет сказать ей после того, что только что было между ними. А ведь она до сих пор полна им до краев. И это не просто физическая память о половом акте. Она любит его безумно. И она беременна. Она носит его ребенка. Именно об этом она так хотела сказать ему сегодня после объятий. И сказала бы непременно. Если бы он не вскочил так поспешно и не начал бы так напоказ одеваться, демонстративно игнорируя ее умоляющий взгляд, ее жажду быть с ним еще и еще.

Да, конечно, он был пьян, как всегда. Но не настолько, чтобы не понимать…

Но ведь она знала, на что шла. С самого начала она знала, она видела, она понимала, что с ним, с этим человеком, может ее ожидать. Они встречались уже полгода. Прячась от всех. Особенно же от…

– Ладно, хочешь молчать, злиться, молчи, а мне пора, – Серафим Симонов (это был он), пошатываясь, вернулся с балкона в комнату, где на растерзанной несвежей постели ничком лежала Лена.

– Мне пора закругляться. А то Марьяша снова начнет разоряться.

– Ты бы хоть здесь о ней не вспоминал каждую минуту, – сказала Воробьева.

– Почему? – искренне, пьяно удивился Симонов. – Тебе это так неприятно, детка? Ты меня ревнуешь?

Да, они встречались уже шесть месяцев. Всегда в одном и том же месте – здесь, на съемной квартире на Университетском проспекте. Квартира была двухкомнатная, в старом обшарпанном доме. Грязная и запущенная. Сдавала ее пьяница – многодетная мать, переехавшая со всем своим недоразвитым выводком к сестре в деревню. Квартиру эту отыскала по объявлению и сняла на деньги, выкроенные из жалованья официантки ресторана «Аль-Магриб», сама Лена Воробьева. Им с Симоновым нужно было место, где можно было встречаться. Точнее – и это Воробьева понимала с самого начала с болезненной ясностью, – это ей нужно было место для встреч с Симоновым. Серафиму же было на это плевать. Он бы обошелся и без квартиры. Недаром же в самый первый раз он поимел ее прямо в машине на каком-то пустыре за МКАД.