Сыщики против болотных пиратов, стр. 20
Он залез в свой джип. Через минуту оттуда донеслась музыка, звякнула бутылка. В приоткрытую дверь было видно, как главарь разложил сиденье – получилось удобное ложе. Он налил из пузатой бутылки какую-то жидкость и прилег, поминутно прихлебывая из стакана. Потом дотянулся до дверцы и захлопнул ее. Зато в крыше джипа медленно отъехал в сторону люк – для вентиляции.
Толстяк с очкастым уселись у костра, подвинули к себе котел и переглянулись. Толстяк кивнул в сторону джипа и сложил крест-накрест руки: мол, успокоился хозяин. Очкастый сразу подхватился и исчез в маленькой палатке. Вернулся он с бутылкой водки в руках. Присев у костра, он сразу отхлебнул из горлышка и протянул бутылку толстяку.
– Ну ладно, давай, пока босс отключился, – тихо проговорил тот. Причмокивая, он закурил и добавил, пуская вверх длинную струйку дыма: – Ненавижу это место. Быстрей бы все кончилось. В прошлом году чуть тут не утоп и сейчас боюсь чего-то.
– А чего бояться? – опять глотнул водки очкастый. – Никто сюда не доберется. Одни мы здесь. Скоро закончим переработку и смотаемся. Готовь мешок для бабок!
Про еду они забыли. Толстяк делал частые затяжки.
– Нет, гиблое это место, – покачал он головой. – Мне еще в прошлом году Сема говорил. Хороший мужик был, нож мне подарил. А я его вчера посеял.
– Немудрено, – хохотнул очкарик и обтер бороду, на которую пролилась водка. – Ты ж вчера полдня где-то провалялся, как свинья.
– Сам ты свинья, – без всякой обиды в голосе ответил толстяк. – Уж и попробовать нельзя, чего студент тут наварил…
– Наварил чего надо! – хмыкнул очкарик. – Пускай теперь сам попробует, а то больно умный стал.
– В прошлом году, Сема говорил, тут Черный Лесник бродил, – вдруг сказал толстяк.
Ребята затаили дыхание, вслушиваясь в каждое слово.
– Сказки, – отмахнулся очкарик. – Или глюки были у твоего Семы.
– Пожар – это, по-твоему, глюки? Чуть не взорвались вместе с этим долбаным джипом. Да я вчера сам этого Лесника видел! Когда под кустом валялся… Очнулся, а он у меня пульс щупает. Вот тут, как у мертвого. – Толстяк дотронулся до сонной артерии. – Хорошо, я просек, что рыпаться не надо. Глаза еще больше закатил…
– Ну, вчера ты и самого черта мог увидеть.
– Что с тобой говорить, – отмахнулся толстяк.
Он достал еще одну папиросу и прикурил ее от предыдущей.
– Эй, эй, полегче! – предостерег его очкастый. – Накуришься, опять будешь ржать на весь лес. Разбудишь Самвела, он тебя враз вырубит! Да и мне несдобровать…
– Не боись… Я сам вырублюсь. Устал. Кайф идет…
Толстяк шептал уже чуть слышно. Очкастый смотрел на него, недобро ухмыляясь. И не забывая прихлебывать из бутылки.
Для Пашки с Саней время шло томительно. Они поглядывали на котел с едой. Вот бы уснули эти двое, может, удалось бы осторожненько утащить котелочек!
Костер угасал. Вот уже только слабый огонек перебегает над углями… На поляне становилось все темнее, и только из палаток сочился сумрачный свет: там были включены какие-то несильные светильники. Очкастый сходил в маленькую палатку – наверное, подготовил себе место для ночлега. Потом он вернулся к костру, поглядел на сопящего толстяка, пробормотал:
– Не сдвинешь такую тушу… А, пускай тут прохлаждается!
Он что-то покрутил в наручных часах, глянул в сторону джипа, вернулся в палатку, уселся на самом пороге и долго смотрел на угасающий костер. Потом откинулся навзничь.
– Будильник себе поставил, – шепнул Пашка. – Наверное, хочет вздремнуть часик-другой. Подождем, пока они хорошенько уснут…
– А этот, в джипе? – засомневался Саня.
– Да тоже, наверное, дрыхнет, – предположил Пашка. – Они же все, слышал, уверены, что находятся тут одни. Остров – он и есть остров.
– Но этот же толстый говорил, что к нему Черный Лесник подходил, пока он валялся. Значит, он где-то рядом.
Саня вздрогнул от этой мысли.
– Да, как-то странно он их пасет, – проговорил Пашка. – Но не думаю, что он все время где-то рядом… Отдыхает скорее всего в каком-нибудь логове. Но в любом случае не будем спешить.
– А что ты вообще хочешь делать? – не выдержал Саня. – У меня уже все окаменело от этого лежания.
– Да тихо ты! – одернул друга Пашка. – Арсения спасать надо. Это ж к нему они в палатку ходили. А теперь оттуда ни звука…
Небо просветлело: выкатилась полная луна. Засеребрились верхушки елочек. Это было кстати: все-таки можно было разобрать дорогу.
– Эх, поесть бы! – мечтательно проговорил Пашка, бросая взгляд в сторону котла, так и оставшегося нетронутым. – Но не будем отвлекаться. И без того – унести бы ноги…
В ночной тишине отчетливо слышалось посапывание уснувших бандитов. В джипе давно уже затихла музыка.
– Пора! – шепнул Пашка.
Двумя тенями ребята скользнули мимо погасшего костра и юркнули в большую палатку. В ней светила невыключенная маленькая лампочка – совсем как светлячок. Сверху через пластиковое окошко добавляла света луна.
– Не двигайся, – еле слышно шепнул Пашка, – чтобы ни на что не напороться. Надо осмотреться вначале. Сейчас глаза привыкнут…
Саня наступил на что-то мягкое. Если бы он не зажимал себе рукой рот, то никак не смог бы удержать вскрик!
Даже без всякого привыкания было видно: на земле неподвижно распростерся человек. Рука его, неестественно выгнувшись, была направлена вверх…
Глава ХIII
ПОХИЩЕНИЕ ВЕКА
Это был Арсений.
Пашка осторожно дотронулся до его руки. Она была теплая! Пашка почувствовал, как по его лбу заструился холодный пот – от напряжения и страха. Ведь он уже боялся, что сейчас дотронется до охладевшего трупа!
Саня различил на столе контуры длинного фонарика. Он взял его в руки, нажал кнопку, предварительно уткнув фонарик себе в живот, чтобы сразу не полыхнул яркий свет. Потом, светя в землю, осторожно передал фонарик Пашке.
Рука Арсения была прицеплена наручниками к столбу, поддерживающему свод палатки. К тому же наручники держались на толстом сучке, не дающем им сползти вниз.
Приготовившись сразу же зажать Арсению рот, если тот вздумает вскрикнуть, Пашка начал трясти его за плечо, шепча прямо в ухо:
– Эй, проснись, это мы. Не бойся, проснись… Да очнись же ты!
Глаза Арсения приоткрылись, но зрачки почему-то не смотрели прямо. Они плавали, блуждали, не останавливаясь…
– Он что, без сознания? – шепотом спросил Саня.
– Да эти гады могли что угодно сотворить. Может, какой укол ему сделали?
Пашка закатал рукава Арсениевой рубашки, но в полумраке рассмотреть что-либо на его руках было невозможно.
– Может, в спину? – предположил Саня.
– Ну не раздевать же его! – рассердился Пашка. – Да и все равно, как мы его отцепим?..
Он внимательно вгляделся в столб, к которому были прикреплены наручники. Потом вытащил из-за спины тесак.
– Ты продолжай его будить, – еле слышно скомандовал он Сане. – А я наручниками займусь.
Саня тряс Арсения, раздвигал пальцами его веки, натирал уши, тихонько шлепал по щекам, – словом, применял все способы приведения человека в чувство, о каких когда-нибудь читал или слышал. Но результатов это не давало. Голова Арсения безжизненно болталась, то падая на грудь, то откидываясь навзничь.
Пашка приступил к столбику. Сразу срубить тесаком сук, на котором держались наручники, – об этом не могло быть и речи. А вдруг палатка рухнет и весь бандитский лагерь поднимется по тревоге? Поэтому Пашка осторожно, стружка за стружкой, стал срезать этот сук плавными движениями тесака.
Наконец кольцо наручников скользнуло по столбу вниз, до самой земли. Пашка присел и начал ковырять тесаком землю у столба. Пот стекал по его лбу, капал с носа, мешал смотреть… Пашка работал почти на ощупь. Наконец тесак подлез под самое основание столба.
Пашка зашептал прямо в Санино ухо:
– Постарайся приподнять этот столб, на сколько сможешь. Хоть на сантиметр!