Мошенник на Поле Чудес, стр. 27
– Ну, сейчас уже не отведу, – не очень весело засмеялся Кит Китыч. – Спасибо, Олег Петрович, что удостоили чести выслушать ваши объяснения. Простите, устал. Пора домой.
– Да я отвезу вас!
– Нет, я пройдусь, как всегда, по аллее один. Да и ехать недалеко. Что-то хозяева надолго нас покинули.
– Да вон они, на тропинке. Ждут, когда мы закончим. Эй, Наночка! – Наверное, Колобок замахал рукой. – Да, Никита Никитыч, совсем забыл. Избавьте меня от этих малолетних сыщиков!
– Как же я могу вас от них избавить? – холодно и жестко произнес Кит Китыч. – Вам можно играть в искателя кладов, а им нельзя? У них больше на это прав. Возраст такой, знаете ли.
Колобок промолчал. Наверное, он понял, что Кит Китыча надо оставить в покое.
Петич с Лариком переглянулись и больно стукнулись лбами. И сломали дужку наушников!
– Так надо было сразу и сделать, – прошептал Петич. – Было бы у каждого по наушнику. Не стукались бы лбами.
В комнате стало совсем темно. Как пройти в такой темноте длинный коридор – без света, без фонарика? А вдруг на крысу наступят? Ларик взглянул на друга. Интересно, думал ли об этом Петич?
Думал, конечно. Потому что тяжело вздохнул и произнес:
– Свет бы включить… Но фигушки, нельзя. А сматываться надо, пока они там шаркают, дверьми стучат. Потом сложнее будет.
Пока Петич на ощупь открывал в темноте дверь, Ларик плясал рядом от нетерпения. Потому что совсем не видно было, что творится внизу, на полу. А вдруг там сидит крыса и смотрит на них, подняв свою любопытную мордочку?
Глава ХVI
Все сначала?
Ну почему, почему он всегда со мной так разговаривает?» – чуть не заплакала Вилька, когда мальчишки убежали.
Конечно, так она подумала о Петиче. Ларик ведь никогда не позволял себе не то что грубое слово, а даже намек на него. А вот Петич… Странно он вел себя по отношению к Вильке! То не замечал вовсе, то вдруг накидывался со своими нравоучениями. Только разве это нравоучения? Нравоучения – это когда мама ругает. А когда Петич подкалывает, это похоже на то, как в зоопарке хулиганы зверей дразнят!
Вилька шмыгнула носом, словно проверяя, не готова ли заплакать от обиды. Нос был абсолютно сухим. Значит, не получится не то что всхлипнуть, а даже притвориться плачущей. Тогда Вилька вздохнула. Ну что делать, если она ни разу в жизни ни на кого не сердилась больше пяти минут? А на Петича… На него Вилька, наверное, вообще сердиться не умеет.
Она остановилась и посмотрела вокруг. Солнце скрылось за тоненькие, как легкие занавески, облака. Ветерок шевелил листья молоденьких кленов. В вечернем розовом воздухе звенели детские голоса.
«А мне почему-то грустно, будто я лишняя…» – подумала Вилька.
Домой идти совершенно не хотелось. У мамы сегодня в больнице дежурство, и придет она только завтра утром. Что делать вечером дома одной? Может быть, вернуться в парк, присмотреть за мальчишками? Влипнут они без нее… Но тут Вилька вспомнила, с каким пренебрежением Петич отослал ее домой. Нет уж, не станет она унижаться. Увидит ее сейчас Петич – еще подумает, будто она без него и часа не может прожить!..
Вилька почему-то вспомнила, как Петич и Ларик еще в самом начале лета смешно спорили друг с другом по поводу плохого настроения.
– А я тебе говорю, – кипятился Петич, – что не может быть во время каникул плохого настроения!
– При чем здесь каникулы? – удивлялся Ларик. – Ты что, во время каникул другим человеком становишься?
– Не другим, а свободным! Свободен выбирать любое занятие. Только сумасшедший может грустить при этом.
– Значит, я сумасшедший, – отмахивался Ларик. – Когда нечего делать, у меня всегда плохое настроение.
– Как это – нечего? – не понимал друга Петич. – Что хочешь, то и делай.
– Вот именно… А что хочешь? Не знаешь. Это безделье, а не свобода. Хорошее настроение тогда возникает, когда занятие находится.
И Ларик рассказал, что иногда после школы, когда у него бывало плохое настроение, он заходил к своему папе в театр у Патриарших прудов. Он мог сидеть там часами, наблюдая, как актеры репетируют.
– Я им даже завидовал, – рассказывал Ларик. – Только что видел, например, актера грустным и печальным, а через минуту на сцене – совсем другой человек. Смеется, жизни радуется. Полностью превратился в своего героя. Но для этого, конечно, талант нужен.
Вилька вспомнила, как сегодня Кит Китыч несколько раз назвал ее талантливым ребенком. Насчет «ребенка» он, конечно, зря. А талант… Может, и правда у нее есть талант?
И ей так захотелось, чтобы быстрее наступило завтра! Чтобы снова начались съемки, чтобы поднялся веселый шум, который всегда царил на съемочной площадке. Она представила себя взрослой артисткой, которая не только снимается в кино, но и работает в театре. Ларик ведь говорил, что основное место работы актера – театр.
«Значит, я буду ходить в театр на работу? – удивленно подумала Вилька. – Как мама в больницу? Неужели это возможно?»
Вилька и сама не заметила, как сплелась у нее в голове цепочка мыслей. Сначала подумала про вредного Петича, потом про талант, потом про съемки, потом про театр. А потом…
«Могу же я просто погулять на Патриарших? – подумала она. – Там красиво… Погуляю – и вернусь домой, что такого? Пусть мальчишки сами по всяким дурацким катакомбам лазают. И подслушивают, и подглядывают, раз им больше ничего не интересно!»
В театр на Патриарших Вилька однажды ездила с Лариком, когда его папа попросил срочно привезти какую-то книгу. А сейчас совсем нечего делать, и надо найти себе какое-то занятие, как говорил тот же Ларик…
Вилька забежала домой совсем ненадолго. Только переодеться и попить холодного сока. Потому что в горле у нее ужасно пересохло от волнения. Через полчаса она уже сидела в полупустом вагоне метро, уносящем ее в центр Москвы.
Вилька ожидала увидеть возле театра шумную толпу людей с билетами в руках, потому что времени было без четверти семь. В такое время люди как раз спешат на спектакль.
Но на афише у входа в небольшое старинное здание с колоннами крупными буквами было написано: «Сезон закрыт».
«Значит, и театр закрыт, – подумала Вилька. – Глупые затеи всегда вот так заканчиваются».
Она уже собралась повернуть обратно, как вдруг заметила, что дверь служебного входа открылась. Задребезжала сорванная пружина. Какой-то старик появился на пороге, зацокал языком:
– Ц-ц-ц, опять ты заскучала. И что за манера такая, больше часа нет у тебя выдержки! Завинтить твою пружину на шуруп, что ли? Гвозди, я вижу, тебе нипочем.
Вилька застыла в изумлении. С кем это он разговаривает? Получалось, что с дверью…
Она осторожненько подошла поближе и увидела, как за дверью в глубине коридора мелькнули люди в необычных одеждах. Откуда-то вырвалась и сразу умолкла музыка. Вилька, как заколдованная, медленно двигалась к двери. Вполне можно было сравнить эту дверь с разинутой пастью удава, который загипнотизировал кролика!
Старик посторонился, ничуть не удивившись Вильке, проплывшей мимо него. Наверное, он подумал, что чья-то дочка пришла к родителям на работу. А может быть, он просто не заметил девочку, потому что продолжал вполголоса разговаривать с дверью.
Вид у него был странный. Худой и высокий старик напоминал длиннющий гвоздь с кривой шляпкой. И смотрел он перед собой уж очень необычно. Никогда в жизни не видела Вилька, чтобы люди так смотрели на окружающий мир! В голове у нее быстро замелькали слова, которые могли бы назвать этот взгляд. Свысока? Презрительно? Высокомерно? Старик смотрел перед собой, задрав голову и прищурив глаза. Даже не прищурив, а чуть ли не полностью закрыв! Интересно, что ему удается увидеть?
«Может, он сумасшедший?» – подумала Вилька.
И сразу же решила: если это и так, то ведь сумасшедшие делятся на злых и добрых. И этот старик, наверное, все-таки добрый. Разве может злой сумасшедший так разговаривать с дверью, которая умеет открываться сама?