Третье рождение Феникса, стр. 25
Глава 11
Тучи, полные снега, висели над Москвой. На каменное лицо города опустилась белая вуаль тумана. Все застыло в ожидании снегопада.
Тарас Михалин сидел в своем рабочем кабинете, уставившись в принесенные секретаршей бумаги. Было тепло, уютно. На столе стояла чашка с дымящимся чаем. Но совсем другие мысли, не связанные с деятельностью фирмы «МиМ», витали в голове господина Михалина – обрывки разговора с сыщиком, с Анжелой, анонимный звонок, последняя размолвка с Феликсом. Если бы повернуть время вспять!
– Ну и что? Что? – вслух произнес он. – Я бы не сказал тех слов? Или Феликс повел бы себя иначе? Или… Это безумие! На нас обоих будто затмение нашло.
Тарас вздрогнул от звуков собственного голоса. Неужели он разговаривает сам с собой? Так и свихнуться недолго! Он с раздражением отодвинул прочь бумаги. Как же ему быть? Продолжать молчать?
Тайная мука, которую он гнал от себя и в которой не желал признаваться, пожирала его изнутри. Тарас не осознавал до конца, что с ним происходит, и в желании избавиться от наваждения кидался из крайности в крайность. После смерти Феликса произошло еще одно событие, которому он не находил объяснения и которое…
Вскочив, Тарас распахнул окно – холодный воздух ударил в лицо, погасил лихорадочный жар, объявший тело и душу. Неоконченная мысль была невыносима, и додумывать ее до конца Тарас не собирался.
– Я сам себя обманываю, – прошептал господин Михалин, с тоской глядя на бледный призрак города, проступающий сквозь белесую пелену. – Я хочу скрыться от того, что проснулось во мне. Я жалок, ничтожен в этой ужасающей трусости перед самим собой, перед теми проявлениями моей натуры, которых я до сих пор не обнаруживал. Выходит, я – комедиант, разыгрывающий перед людьми насквозь фальшивую пьесу! Но зачем? Почему? Кто научил меня стыдиться порывов собственной души, отрицать ее существование с истерическим упорством неврастеника, со страстью неслыханной, невиданной? Ведь я считал себя холодным, трезвым, рассудочным…
Он застонал и отошел от окна, оставляя раму открытой, опустился в кресло. Последний разговор с Феликсом возник в его воображении так ясно, словно они только что расстались. Словно не развели их в стороны навеки иные берега.
«Теперь мы встретимся там, – подумал Михалин. – За чертой вины, раскаяния и непонимания. За чертой страха… За чертой, где все земное прератится в дым, в снежную пустоту…»
Порыв ветра надул синюю штору, зашелестел бумагами на столе кабинета.
– Прости, дружище Феликс, – сказал Тарас. – Прости. Я запутался! Я стал слепым и глухим, подчиняясь неведомой мне силе. Меня оправдывает только то, что та же сила закрутила и тебя. Впрочем, опять я изворачиваюсь, пытаюсь ловчить и прикидываться! Оправдания не нужны… не стоит тратить на них время. Там нас рассудят. Там положат на чашу весов истинное и напускное, живую страсть и лживое притворство. Там справедливый судья воздаст каждому по заслугам.
– Справедливого суда не бывает! – горячо возразил Феликс. – Ни земного, ни небесного. Ты снова ошибаешься, друг. Ты ловишь химеру, которая уводит тебя от света. Нет суда людского, нет и суда божественного. Ничего нет… кроме любви.
– Но как же так? Ты любил Катю… тосковал по ней, был верен данной вами клятве, а потом… изменил всему этому?
– Клятвы иллюзорны, – спокойно улыбнулся Мартов. – Они пытаются удержать во времени быстротечное. Тогда как само время – иллюзия. Я заблуждался. Самое страшное – изменить себе!
Зазвонил телефон, и тень Феликса изчезла, растаяла. Господин Михалин ощутил во всем теле дрожь, сильный озноб. Он поспешно прикрыл окно. Телефон продолжал звонить, напоминая о законах этого мира.
– Слушаю, – нервно сказал он в трубку. – Да, Анжела. Поговорить? Разве еще остались какие-то недомолвки?
Она рыдала неистово, как умеют плакать очень легкомысленные люди. Через минуту бурный поток слез сменит столь же бурный хохот.
– Ты чудовище, Михалин! – вопила Анжела. – Я знаю, почему ты изменился! Догадалась наконец. Прохвост! Негодяй! Такая же сволочь, как все мужики! Я все расскажу отцу…
– Ка-а-ак? – удивился он. – Ты до сих пор не пожаловалась папочке? Беги скорее, детка!
– Скотина! Ты должен на мне жениться!
– С какой стати? – расхохотался Тарас. – Девственность ты потеряла еще в ранней юности, дорогая Анжела. Думаю, приблизительно в классе девятом. Или раньше? Так что извини, твои претензии не по адресу.
Она бросила трубку. Михалин облегченно вздохнул, потянулся к чашке с чаем. Но не успел он сделать и пару глотков, как телефон снова зазвонил.
– Я не собираюсь жениться, Анжела! – сразу отрезал он. – По крайней мере, на тебе!
В трубке повисло молчание.
– Ха-ха! – после паузы усмехнулся мужской голос. – Любовная ссора? Как ты вульгарно, примитивно груб, Михалин. Разве бедная женщина этого заслуживает? Признаться, я был лучшего мнения о тебе.
– Вы кто? – опешил Тарас. – Извините, я…
– Не смущайся, чего уж там! – издевался «голос». – Голубки сначала воркуют, а потом жестоко клюют друг друга. Такова их природа.
– Кто вы такой? Назовите себя!
– Не горячись, господин хороший, – прошелестел «голос». – Боюсь, мое имя придется тебе не по вкусу.
Самым правильным было бы положить трубку, но отчего-то Тарас не мог этого сделать. Он болезненно вслушивался в искаженные специальным приспособлением интонации незнакомца, ощущая ледяной комок в груди.
– Я хочу знать, с кем имею дело, – хрипло произнес он.
Во рту пересохло и горчило. Виски сдавила нарастающая боль.
– Похвально, мистер… лгун. Твой э-э… друг убит, мертв… а тебя даже совесть не мучает? Ты ведь рассказал следователю далеко не все? Я видел, как…
– Замолчите! – не выдержал Тарас. – Телефон может прослушиваться.
«Голос» рассыпался сухим, низким смехом.
– Так я и знал. Ты не только грубиян, но и трус. Значит, мы договоримся!
– Что вам нужно? – разозлился Тарас. – Денег? Чего вы добиваетесь?
– Где ты ее прячешь?
– Не понимаю, о чем идет речь. Кого?
Теперь рассердился «голос».
– Ты доиграешься, парень! – пригрозил он. – Даю тебе сроку десять дней! Если не одумаешься – позвоню следователю, расскажу обо всем, что видел.
В трубке раздались гудки, а Тарас все сидел, обливаясь холодным потом. Он закрыл глаза – и снова увидел Феликса. Тот смотрел на друга без осуждения, скорее даже с состраданием.
– Мне уже легко, – сказал он. – А ты держись, Михалин. Ты один остался.
– Феликс! – простонал Тарас. – Что мне делать?! Подскажи…
Друг отрицательно покачал головой.
– Отсюда все выглядит по-другому. Вряд ли мои советы тебе помогут. У каждого своя чаша, Тарас. Я свою испил, а ты – еще нет.
Опять зазвонил телефон. Тарас схватил трубку и запустил ею в стену. В дверь постучалась секретарша.
– У вас все в порядке, Тарас Дмитриевич? – испуганно спросила она.
– Да… да! – крикнул Михалин, вытирая со лба испарину. – Все нормально.
Он встал, сорвал с шеи галстук и зашагал по кабинету.
Тучи за окнами наконец разрешились обильным, густым снегом. Белые хлопья валили с небес, как будто это была их последняя возможность прильнуть к земле, даря ей холод и забвение. Неисчислимые лепестки ледяного небесного сада…
После прогремевшей на весь город вечеринки минула неделя. Тамара Ивановна наслаждалась плодами своих усилий.
Руслан Талеев, по слухам, уехал в Санкт-Петербург – на несколько дней или навсегда, никто точно не знал. Мария Варламовна ходила, как в воду опущенная.
Интерес к ней мужчин отнюдь не угас, а с каждым днем опасно разгорался. Господин Герц уже два дня подряд присылал в музыкальную школу для учительницы Симанской огромный, дорогой букет цветов с изящной карточкой, на которой золотым тиснением были начертаны слова восхищения. Мария Варламовна молча брала цветы, уносила их в свой класс, ставила на стол. Коллеги не смели задавать ей вопросы, которые крутились у них на языке.