Шарада Шекспира, стр. 56

Смирнов просто собирал информацию, всю, хоть каким-то боком причастную к исчезновению Евы. Убийства Садыковой и Крюковой, тайны семьи Адамовых, гибель актера Марченко, появление тени Дениса Матвеева – это неспроста. Из запутанного клубка данных предстоит вытащить кончик ниточки, которая приведет к Потрошителю.

Всеславу казалось, что он уже уловил зыбкую связь... что-то проскочило, промелькнуло перед глазами, но слишком быстро. Он не успел зафиксировать мысль, остановить ее, выделить из общей массы для пристального рассмотрения.

По дороге к профессору Шклярову сыщик ломал голову, как ему повести себя, чтобы не выдать Адамова, вызвать психиатра на откровенность и получить ответы на свои вопросы.

Глава 24

Потрошителю снились новые сны, каких он раньше никогда не видел.

Принимая на себя чужую роль, нельзя предвидеть, чем это может обернуться. Определенные намерения, поступки и мысли влекут за собой нечто необъяснимое – магию образа. Образ растет, заполняет собой внутренний мир человека и подминает его под себя, если человек слаб. Если же он силен, образ проявляется постепенно, незаметно, но последовательно вытесняя собственные привычки, взгляды и манеру поведения «хозяина».

Возможно, из неведомых, непостижимых переплетений времен и пространств нечто подобное улавливает, узнает и стремится к подобному. Как говорят, рыбак рыбака чует издалека. Раньше Потрошитель над этим не задумывался, пока не вонзил скальпель в первую жертву. Закончив лихое дело, он оторопело посмотрел на свои руки в окровавленных перчатках, на растерзанный труп. Ему пришлось некоторое время потратить на осознание – где он и кто он? Словно с того момента, как он занес над жертвой орудие убийства, и до сих пор в него вселился и действовал кто-то другой. Этот другой удалился тотчас, когда все было кончено. Он тоже смотрел на «дело рук своих» как бы со стороны, удовлетворенно посмеиваясь.

– Это я или не я? – спрашивал себя убийца. – И кто я теперь?

Где, у кого он искал ответа?

– Я – мнимый или настоящий? – завороженно шептал он над залитым кровью молодым женским телом. – Неужели...

Он вскочил и двинулся прочь от проклятого места.

Через пару ночей ему приснился сон: сумрак, запутанные грязные улочки, из туманной мглы выступает фигура элегантно одетого джентльмена, чуждая окружающим его трущобам, пропитанным смрадом гниющих отходов, душной затхлостью борделей и парами опиума...

– Ты ненавидишь порок, так же, как и я, – усмехнулся одним уголком рта джентльмен. – Разве нет? Наша общая ненависть соединила нас, мы созданы друг для друга. Я был дерзок, и меня не поймали! Я совершал свои изощренные преступления, невзирая ни на что. Я убивал в людных переулках, кишащих проститутками, полицейскими и их помощниками. Весь в крови, я ускользал от них... Ха-ха-ха!

Джентльмен наклонился и зашептал:

– Никто так никогда и не узнает, кто я! Полиция Лондона закрыла дело без всяких объяснений. И правильно. Я – тень с берегов Темзы! Прихожу, куда мне вздумается, и ухожу, когда захочу. Я – тень. Всегда найдется желающий впустить меня! Не так ли? Тень неуловима, и в этом прелесть ее существования. Ей нет необходимости заботиться о своей безопасности. Это удел исполнителей – дрожать от страха и заметать следы. Ты умеешь маскироваться, мой друг, возможно, поэтому мой выбор пал на тебя...

Фигура джентльмена растворилась в клубящемся над Темзой тумане, сделав на прощание изящный полупоклон. А новоявленный Потрошитель проснулся в холодном поту, долго не мог прийти в себя, ловя ртом воздух.

– Ах ты, черт! – пробормотал он, когда дар речи вернулся. – Черт!

Он встал с постели и подошел к окну, распахнул его, в лицо ударила косая ледяная крупа. На востоке небо чуть посветлело, и бледное зарево рассвета показалось ему зловещим предзнаменованием.

Он посмотрел на свое тело, на руки, усомнившись в содеянном.

– Могу ли я остановиться? – беззвучно промолвил он, ни к кому не обращаясь.

И понял, что не может. Придется идти до конца. Он уже ощутил вкус крови, предсмертный ужас жертвы проник в его сердце, словно опиум в задымленной лондонской курильне.

Сам того не ожидая, он повторил шутовской полупоклон джентльмена: опомнился, выпрямившись, со свистом втянул в себя воздух. Вот это да! Он что, становится чужим самому себе, перенимает чьи-то манеры? Холодная дрожь прокатилась по его телу, которое теперь уже не совсем, не полностью принадлежало ему. Чушь! Такого не бывает. Временное помрачение рассудка – от усталости, от многолетнего существования на грани нервного срыва.

Он перестал анализировать мысли и поступки, отделять свои от «чужих». Это давалось ему все труднее. Существо-тень начало жить в нем, не давая о себе знать до определенного момента. Короткий, упоительный акт кровавой драмы, и Тень уходила со сцены, оставляя его на месте преступления, опустошенным, измотанным до крайности. Он вступил в сговор с Тенью, согласился предоставить ей себя для осуществления ее желаний. Он запутался в ее липкой, прочной паутине, как легкомысленная мушка, позволяя ей питаться своими соками. Он уже не помышлял о свободе.

Однако они с Тенью все же разные – иногда, на миг, ему удавалось осознать это мучительным усилием ума. И он рискнул предложить Тени новую игру: медленное, изощренное, замысловатое убийство, чтобы вдоволь насладиться отчаянием жертвы, ее страхом, смертной истомой в ее полузакрытых глазах, ее душевным, а затем и физическим угасанием. Растянуть удовольствие во времени.

Тень то ли согласилась, то ли проигнорировала его предложение. Ну и что? Он это сделает, а там – посмотрим. Он притащит следующую жертву в свою мрачную пещеру, откуда ей уже не выйти, и они с Тенью устроят шикарное развлечение!

– Тебе понравится, – уговаривал он незримого спутника. – Вот увидишь.

Тень затаилась, притихла.

Тот, кто назвал себя Потрошителем, действовал по заранее разработанному плану. Сложному, в силу ряда обстоятельств, зато верному. Во всяком случае, события развивались как по писаному. Незначительные сбои и просчеты бывают во всяком деле, поэтому он просто не обращал на них внимания.

Самое удивительное, что теперь, когда до финального аккорда оставалось всего ничего, начались странности. Он уже не был уверен, чего именно хочет. Обладание жертвой, полная и безоговорочная власть над ней раскрывали перед ним новые перспективы. Он оглядывался назад – и не узнавал себя прежнего. Как скучна, однообразна и пресна была его жизнь! Какими тусклыми, бледными были ощущения! Он не дышал, не горел, не замирал от предвкушения завтрашнего дня и того, что этот день принесет с собой.

Он видел, как беспомощны, примитивно грубы попытки поймать его, и ликовал. Он упивался собственной исключительностью, безнаказанностью. Он почувствовал вкус азарта, вызова, который он бросил людям. Пусть попробуют перехитрить его! Он играет с ними, как кошка с мышью, а они только ужасаются и разводят руками.

Только сейчас он осознал, что заставляет людей карабкаться на Эвересты и пускаться в одиночку вокруг света, входить в клетку к тиграм, прыгать с головокружительной высоты. Он возомнил себя чуть ли не героем, который водит за нос целую армию преследователей.

Но иногда, длинными лунными ночами, он содрогался от одной мысли о будущем, о невозможности возврата, о сожженных мостах. Тогда он понимал, что его, как потерявшую управление лодку, несет на острые скалы крутая штормовая волна – и неминуемо разобьет, расколет в щепки. Пока этого не случилось, у него еще есть время глотнуть воздуха, выпить последний жгучий стакан рома. А пьяному – море по колено! Он не успеет почувствовать сокрушительную, неумолимую силу удара.

Тот, кто назвал себя Потрошителем, в такие минуты находил отраду в созерцании беспомощной, затравленной жертвы. Его последний миг еще не наступил, а ее... вот он, на остром, как бритва, лезвии ножа.

С величайшими предосторожностями он спускался в глубокий, темный подвал, переодевался в бесформенный черный балахон и колпак с прорезями для глаз, отпирал тяжелую дверь, прислушивался. Узница спала, одурманенная снотворным, которое он добавлял в воду, или, гремя цепью, забивалась в угол при его появлении. Королева, лишенная трона и подданных, ожидающая пыток и казни. Что может быть забавнее подобного зрелища?