Печать фараона, стр. 74
– Погоди... значит, «он открылся» и через одиннадцать лет «закроется»? Речь идет о периоде активности ордена? А склеп?
– Это часть ритуала братства. Когда подходит время, появляется манифест, в котором сообщается об открытии «склепа», где покоилось «тело» Великого Магистра вместе с реликвиями, манускриптами и прочими сокровищами ордена.
– Магистр что же, воскресает из мертвых?
Ева развела руками. Она не знала ответа, не знал его и ученый Бальзаминов.
– Нет, наверное... не в общепринятом смысле этого слова. Автор книги много занимался историей этого тайного общества и пришел к выводу, что само существование Христиана Розенкрейцера, официально известного родоначальника братства, – аллегория, миф, выдумка. Скорее всего, такого человека не было. Но ведь после ста восьми лет члены ордена как-то начинали новый период деятельности, как-то появлялся Великий Магистр... вот и назвали это открытием «склепа». Так что фраза узкоспецифическая, ее трудно спутать с чем-либо.
– Да... ну и винегрет получается.
Всеслав взял листок с «посланием» и прочитал его вслух. Он не верил ни глазам, ни ушам. Уж очень невероятно все это выглядело, особенно содержание письма. Опять Тутмос! И не просто так он заявляет о себе, а требует миллион долларов. Абсурд и нелепость!
– Все замыкается на Тутмосе! – сказала Ева. – Все указывает на него, как на основателя ордена. Жрецы назначили его наследовать трон, он пережил Мистическое откровение, получил обладание Мистическим символом и стал первым Великим Магистром тайного братства.
Сыщик обреченно кивнул.
– Готов согласиться. Но при чем здесь Хромова? При чем Вероника, Марина, Стас, наконец? Что за дьявольский узел завязался?!
– Насчет остальных не знаю, а Хромова, очевидно, заплатила жизнью за свою тайну. Только кто ее убил?
– У меня появился десяток вопросов, – загорелся Смирнов. – Откуда у Хромовой имущество на немалую сумму? Откуда она знала все эти тонкости про знаки? Кто составил текст письма и почему покойная не передала его сама? Не была уверена, что за ним придут? Или опасалась чего-то? Но директорша могла сказать, кто оставил ей послание. Значит... Яна Арнольдовна была уверена, что ее жизни ничто не угрожает... ведь только она одна обладала весьма ценной информацией. Той, ради которой и затевалась эта зашифрованная игра. А ее все же убили... и тем самым оборвали ниточку, ведущую к цели. Лишено логики!
– Возможно, люди не собирались платить миллион, вот и расправились с Хромовой. Хотя... вряд ли. Тогда они еще не читали письма.
– Если эта курица Вера Петровна не разболтала о его содержании, – заметил Смирнов. – Где гарантии, что она не вскрыла конверт давным-давно? Ее могли припугнуть, шантажировать. Тебе удалось вынудить ее признаться? Могло получиться и у других. Теперь дама дрожит от страха и наверняка глотает на ночь снотворное.
Он рассуждал, анализировал, сопоставлял факты. Ева не возражала, молча слушала.
– Бальзаминов был поражен текстом письма. Правда, из того варианта, который я ему показывала, фразу про миллион пришлось убрать, – сказала она, дождавшись паузы.
– Мудро. И что осталось? – оживился сыщик. – Давай посмотрим. «Это я, о Ра! Я твой сын! Я здесь, рядом с местом, где ты укрылся для отдыха». Если Ра – древнее название Волги... то первая фраза указывает не только на бога, но и на определенное место. Бог укрылся в реке для отдыха и... кто-то находится рядом.
– Тутмос! Кто же еще? Послание не позволяет толковать его двусмысленно, оно прямо говорит: «Я Тутмос, отворяющий врата Дуата, удостоверяющий и свидетельствующий». Дуат – это обитель мертвых у древних египтян.
– Подразумевается, что Тутмос умер, – он открывает врата Дуата... удостоверяющий... и свидетельствующий... собственную кончину, что ли? Чепуха! Гробница Тутмоса Великого очень далеко от берегов Волги. А в письме указано – рядом с местом, где укрылся для отдыха бог Ра. Кстати, почему фараон называет себя сыном бога? Так у них положено?
Ева кивнула. У нее начала болеть голова, а мысли перепутались.
– Все фараоны Египта провозглашали себя живыми богами, – подтвердила она. – А по поводу гробницы... ты прав: искать ее на берегах Волги бесполезно. Бальзаминов как-то интересовался местами под Старицей в связи с ливонскими рыцарями, даже ездил туда, изучал каменоломни. Разумеется, никто не ожидал обнаружить там саркофаг Тутмоса! Однако историк сделал одну подсказку: согласно обычаям того времени было принято любое культовое сооружение или предмет называть именем царя. Например, осадную стену воины именовали «Тутмос, осаждающий азиатов», а установленные в честь фараона обелиски – «Тутмос, пересекающий Евфрат могущественно и победоносно».
«Старица, Рыбное, каменоломни! – отметил про себя Смирнов. – Ниточка ведет туда, я не ошибся».
Вслух он спросил другое:
– Чем же является «Тутмос, отворяющий врата Дуата, удостоверяющий и свидетельствующий»? Ключом?
В его памяти вдруг всплыли слова Федотьи про ключи от смерти, которые охраняет полоз. «Змеиное» дерево, вышивки... тут прослеживается целая цепочка.
– Нет, – разочаровала его Ева. – Бальзаминов говорил о печати. Именно этот предмет предназначен своим оттиском «удостоверять» и «свидетельствовать». Так что речь идет не о гробнице Тутмоса III или его мумии, а о его личной печати. По мнению ученого, она не только является мистическим символом Великого Магистра... но и обладает чудесными свойствами. В любом случае это редчайший артефакт.
Смирнов вскочил и зашагал по комнате. От его стремительных движений всколыхнулись пылинки, закружились в солнечных полосах.
– Кто у египтян был богом мертвых?
– Анубис... – прошептала Ева.
– Помолись ему, дорогая. Нам придется иметь дело с его подопечными.
Сыщик забыл об усталости и ноющей боли в спине и затылке, выскочил в прихожую, и через пару минут уже стоял, одетый, у двери.
– Ты куда? – растерялась Ева. – Я еще не все рассказала.
– В морг.
– Мы совсем забыли о Зеленой Роще, – пробормотала она вслед Смирнову.
– Потом!
Глава 29
Стас погрузился в депрессию – Молох преследовал его. Молодой человек боролся со страхом и за свою жизнь, и за свою душу. То, во что он ввязался, оказалось ему не по плечу. Рана на боку затягивалась быстро, несмотря на ужасное настроение, но Стас продолжал лежать, уставившись в потолок и отказываясь от пищи.
Сегодня постоянно звонил телефон. Поскольку отец еще не вернулся с соревнований, а матери было строго-настрого приказано делать вид убитой горем женщины, которая потеряла сына, Стас трубку не брал. Мать пришла из магазина, опасливо покосилась на телефон – ей было жутко произносить вслух слова о смерти Стасика.
– Может, отключить его? – робко спросила она.
– Нельзя. Должен звонить Смирнов, – вяло возразил сын.– Возьми трубку, послушай, кто.
Женщина повиновалась, чтобы Стас не нервничал, ему и так худо.
– Алло?
Ее лицо исказилось, и она начала невразумительно бормотать что-то о похоронах: язык заплетался, губы дрожали, – выходило правдоподобно.
– Кто это был? – спросил Киселев, когда мать положила трубку и всхлипнула.
– Господи! Грех-то какой... из живого делать покойника. Дурная примета.
– Хочешь, чтобы я умер по-настоящему?
Мать заплакала, нашла в кармане носовой платочек, прижала к глазам, запричитала:
– Что ты наделал, Стасик? Почему на тебя напали? Может быть, ты деньги в долг взял? Так скажи, признайся... мы с папой найдем, отдадим. У нас бабушкин дом есть, продадим, рассчитаемся.
– Кто звонил?
– А? Женщина какая-то... говорит, с работы. О тебе спрашивала. Ой, Стасик, у меня язык не поворачивается произносить такое! Когда это кончится, как мы будем людям в глаза смотреть?
Стас сердито засопел, он и сам об этом думал. Разговор с матерью вывел его из заторможенности, апатичной дремы.