Печать фараона, стр. 33

Настя изливала свое горе, а Хромов ждал удобного момента сообщить печальную новость. Не дождавшись, он просто сказал:

– Яна умерла.

Драгина словно наткнулась на невидимую преграду, замолчала и уставилась на гостя.

– Ты не знала?

Она не сразу сообразила, о чем идет речь.

– Господи! Да ты что? Как это случилось?

– Когда ты видела ее в последний раз? – спросил Валерий.

– Я? Ну... сейчас и не припомню. Года два назад, наверное. Она приезжала сюда, в Рыбное! Тогда еще была жива бабуля. Осень была поздняя, теплая. Мы на лодке катались, рыбу ловили, уху варили ночью... на берегу. Ужас какой! Бедная Яна. Что ж нам о похоронах не сообщили?

– Так получилось. А зачем она приезжала? К кому?

Настя развела руками. Валерий обратил внимание, как они загрубели от работы, от возни в холодной воде. Деревня не город, здешние «удобства» не в доме, во дворе.

– Яна была на себя не похожа, – сказала вдруг Драгина. – Бродила по берегу часами одна, гуляла... думала о чем-то. Может, она чувствовала, что жить ей осталось недолго? А? Ночами не спала, шепталась с бабулей. У той бессонница, она и рада болтать до утра.

– О чем они говорили?

– Не знаю... о разном, наверное. О родственниках, о жизни. У Яны с моей бабушкой было много общего: в детстве она часто приезжала на лето в Рыбное – ходила купаться на Волгу, по вечерам плела кружева, вышивала. Бабушка Лукерья ее учила. В горнице стоял здоровенный сундук, набитый всякой всячиной, от клубков ниток до каких-то выцветших шалей, наволочек, старых пожелтелых вышивок и прочего хлама. Раньше было принято, чтобы девушка до венца готовила себе приданое – сорочки, постельное белье, полотенца, скатерти, – вот бабуля и старалась. Потом в сундуке хранили отслужившие свой век вещи. Мы его так и называли – «сундук с приданым».

– Никогда не видел Яну за вышивкой или вязанием, – удивился Хромов. – Она этого терпеть не могла.

– С возрастом все меняется. Разве я думала когда-то, что перееду в этот дом, стану скотину держать, продавать творог да молоко, белье полоскать на берегу, с мостков? – вздохнула Драгина. – А Яна, наверное, тосковала по прошлому. Она в тот последний приезд вместе с бабушкой Лукерьей перебирала вещи из сундука, даже прослезилась... украдкой, чтобы не заметил никто. Кое-что из вышивок даже взяла на память.

Валерий вспомнил – действительно, среди вещей Яны в шкафу валялось несколько измятых старых лоскутов с вышивкой. Он хотел выбросить их, но руки не дошли.

«Выходит, я ее совсем не знал, – в который уж раз подумалось Хромову. – Самое сокровенное она таила в себе, никому не открывала. Так и унесла с собой в могилу».

Настя разговорилась, она охотно отвечала на вопросы, но ничего существенного Валерий от нее не добился. Оказывается, Яна не откровенничала ни с кем, кроме бабули, а та отошла в мир иной.

– Что ты у меня все выпытываешь? – удивилась наконец Драгина. – Ты ведь муж Яны!

– Мы разошлись пять лет назад.

– А-а... значит, тебя мучает чувство вины. Со мной тоже такое было после смерти бабушки. Пройдет.

Напоследок Хромов попросил показать «сундук с приданым» – вдруг старые вещи помогут ему понять внутренний мир покойной жены? Но и это не принесло пользы. После смерти Лукерьи сундук вынесли из дома и сложили туда все ненужное старье. В холодном, затянутом паутиной сарае Валерий долго стоял, согнувшись, брал в руки и откладывал поломанные детали прялки, покрытые цвелью старые полотенца, неоконченные вышивки, остатки кружев, коклюшки, соломенных кукол, деревянные и глиняные детские игрушки, свистульки, самоварную трубу, ржавые дверные крючки, почерневший железный утюг – жалкие останки забытого прошлого.

Из деревни Валерий возвращался окончательно сбитый с толку. Оказывается, Яна приезжала в Рыбное, следовательно, побывала и в Старице, а к нему даже не заглянула. Интересно, что ее привело к родственникам, о которых она никогда не вспоминала? По крайней мере, при муже. Неужели предчувствие смерти? Она как бы прощалась с детством и всем, что довелось пережить...

* * *

Москва

Стас Киселев провел самые ужасные день и ночь в своей жизни, не расставаясь с бутылкой водки. Алкоголь притуплял мысли и ощущения, но не спасал от них. Стоило молодому человеку чуть протрезветь, как возвращался густой, вязкий страх, лишая здравого смысла и воли.

Разумеется, Стас, как и все, почитывал криминальные истории, смотрел фильмы ужасов, имел представление о черной и белой магии, разных там вампирах, падших ангелах и прочих представителях «темных сил», однако наряду с этим знанием всегда присутствовала отстраненность. Жуткие вещи происходят где-то и с кем-то, они не могут коснуться Стаса, его близких и знакомых. Они вообще, по большому счету, продукт вымысла, а если в них и есть реальная подоплека, то она имеет вполне разумное объяснение. Стас всегда ясно понимал, что в его жизни – тем более лично с ним – такого случиться не может.

Что же вышло на самом деле? Безобидное развлечение обернулось настоящим кошмаром, в который господин Киселев до конца все же не верил. При этом неверии страх его не убывал, а прибывал, грозя серьезным нервным расстройством. Только теперь Стас посочувствовал Веронике, осознал, что заставило ее уволиться с работы, закрыться в комнате, сидеть там безвылазно, теряя сон и остатки самообладания. Видимо, женщинам присуще более обостренное чувство опасности.

«Но это не спасло ее! – в отчаянии думал Стас. – Не спасло! Смерть нашла Веронику, преодолела все преграды и настигла свою жертву, неумолимая, как приговор. Если приговор суда человеческого еще можно оспорить и отсрочить, то приговор иного рода, вершащийся вне привычных условий, ни оспорить, ни отсрочить невозможно».

Тогда, в «Молохе», господин Киселев и девушки запаниковали, но потом немного развеялись, вернулись к обычным будням, и происшествие, испугавшее их, стало казаться забавной страшилкой, будоражащим нервы приключением. Исчезновение Марины положило конец относительному спокойствию. Но даже после этого Стасу удавалось справиться с приступами ужаса, от которого кровь леденела в жилах.

Они с Вероникой обсуждали, куда могла деться Комлева, предполагая и внезапное бегство по каким-то неведомым причинам, и трагическое совпадение, и другие возможные объяснения случаев, когда человек уходит из дома и не возвращается. Вероника предполагала худшее, Стас убеждал ее в обратном. Скорее, он пытался убедить себя, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Решение нанять частного детектива пришло ему в голову с той же целью: выяснить, куда делась Марина, и успокоиться. Наверняка все проще, чем представляется истеричной барышне.

Смерть Вероники выбила почву из-под ног Киселева. Да, в городе орудует преступная группа «Алая маска», как ее окрестили в народе; да, об этом говорят; да, Грушина могла случайно стать очередной жертвой. Но почему именно она?

– А почему кто-то другой? – спрашивал себя Стас. – Так получилось.

«Ну, и кого ты хочешь ввести в заблуждение? – возражал внутренний голос. – Сначала пропала Марина... вероятно, ее уже нет в живых. Потом убили Веронику. Кто третий, по-твоему? Проклятие Молоха действует! Неведомыми путями оно приводит в движение скрытые силы, запускает причинно-следственные механизмы, которые нельзя заметить глазами или рассчитать умом. Потустороннее потому так и называется, что находится по ту сторону сознания и окружающих нас событий. Нельзя переступать черту! А ты ее переступил. Ты захотел испробовать отравленного напитка? Так пожинай плоды своих желаний! Ты дотронулся до запретного, растревожил и раздразнил зло, заговорил с ним, обратился к нему... и чего ты теперь ждешь? Оно откликнулось. Темное пробудилось, услышало твой зов и потянулось к тебе. Наслаждайся, пей чашу сию!»

– Господи, – шептал Стас. – Господи! Прости и помоги! Я не хочу умирать. Я еще молод и не успел познать жизнь. Я раскаиваюсь в своем опрометчивом поступке. Я погубил не только себя, я завлек и погубил две невинные души. Хотя... почему невинных? Они ведь не отказались идти со мной, наоборот, сделали это с удовольствием.