Московский лабиринт Минотавра, стр. 52
– На тебе лица нет, невестушка, – произнес Корнеев у самого ее уха. – Что пригорюнилась?
– Почему машина вылетела на встречную полосу? – спросила Феодора, не узнавая своего осипшего голоса.
– А тебе неведомо? – усмехнулся он. – Переднее левое колесо отлетело на повороте. Ребята поглядели, говорят, крепежные гайки слабо держались, резьбу сорвало и... Дальше сама видела. Искать виноватых не буду! Незачем. Я давеча резину менял, может, недосмотрели в мастерской.
– Резину?
– Шину, – пристально глядя на Феодору, говорил Корнеев. – Напоролся на что-то, колесо и спустило. А когда меняли, могли гайки недокрутить. Дело житейское.
«Подозревает свекор кого-нибудь или нет? – думала она. – Или он решил, что это случайность?»
– Да не убивайся ты так! – проникновенно сказал Петр Данилович. – Все ведь хорошо закончилось. Рана на лбу неглубокая, заживет, о ссадинах и говорить нечего. «Мерс» сильно пострадал, ну и черт с ним – железо!
– Вы... могли...
Волнение сдавило ей горло, мешало говорить.
– Мог! – легко согласился он. – Только печалиться не стоит. Не самая плохая смерть, между прочим: неожиданная и быстрая. Лежать, болеть – разве лучше? – Петр Данилович склонился к ней и шепнул: – От твоей руки мне и кончина сладка, Феодорушка!
Она отпрянула, вспыхнула, хотела было разразиться гневной отповедью, но язык не слушался, губы словно одеревенели.
– Ты лучше молчи. Молчи! – прикоснулся к ее плечу свекор.
Он не ощущал боли: наверное, действовал шок. Сознание было ясным, а тело еще не отошло от смертельного испуга. Подумалось: во второй раз ты оказался на волосок от гибели, и второй раз она отступила. Неспроста это. Ох, неспроста!
«Меня хотели убить, – пришла Корнееву страшная мысль. – Кто-то решил от меня избавиться. Неужели Феодора? Возлюбленная моя коварная!»
Впервые он откровенно признался себе в этом. Несмотря на то, что она... Ну и пусть! Глупая девочка, такой грех на себя взять рискнула. Или это не она?
Петр Данилович до конца проникся одной мыслью: пыталась Феодора лишить его жизни или нет, он все так же любит ее. Теперь – даже сильнее. Какое-то мазохистское наслаждение испытывал он, представляя ее в роли своего палача.
– А не вышло у тебя, звезда моя! – прошептал он. – Никуда ты от меня не денешься. Сама смерть отказалась тебе помочь. Прими ее приговор как должное, которого не избежать.
– Это не я! – рванулась в сторону Феодора.
– Не ты! – согласился Корнеев. – Бес твой, коему позволила ты поселиться в своей душе. Беса мы изгоним! Не сомневайся.
– Вы... сумасшедший!
Петр Данилович рассмеялся. Он хохотал и кивал гордо посаженной головой, не перечил.
– Женщине сопротивляться нельзя. Себе дороже обойдется!
«Да он красив! – подумала Феодора. – И еще совсем не стар. Куда там Владимиру?! Окажись он за рулем этого «Мерседеса», сейчас бы раскис, растекся, как желе на солнышке. А Петр Данилович форму не теряет ни при каких обстоятельствах. Потому и деньги сумел не наворовать, а заработать. Я, выходит, на них позарилась. Только не стыдно мне, не совестно. Что я чувствую? Зло ушло куда-то, развеялось, как черный дым...»
– Запуталась ты, – вздохнул господин Корнеев. – Устала. Слишком долго была одна, неприкаянная ты душа. Пора эту ошибку исправить.
Он позвонил, вызвал другую машину, велел отвезти Феодору домой, в Рябинки.
– Тебе эти разборки ни к чему, – сказал, прощаясь. – Выпей на дорожку.
Последний глоток коньяка подействовал или запоздало откликнулся выпитый прежде, но Феодора уснула, едва автомобиль выехал на Кольцевую. Во сне ей казалось, что огромный город, свернувшись змеей, спит под темнеющим небом. Виток за витком повторяет он спиралевидные кольца галактик, полных бесчисленных звезд. Как не потеряться среди них человеку с его страстями, страхами, болью и жаждой любви?
* * *
Москва. Октябрь
– Вынесите папку, я подожду в машине, – сказал Смирнов Люсе. – Только положите ее в пакет какой-нибудь, чтобы в глаза не бросалась.
– За нами что, следят? – испугалась девушка.
Сыщик ободряюще улыбнулся.
– Необязательно, хотя возможно.
– Вы не знаете, кто убил Олега? – спросила она.
– Пока нет. Но узнаю непременно!
Уварова не торопилась выходить из автомобиля. Она сосредоточенно сдвинула брови, думала.
– Это мог быть его двоюродный брат. Ведь именно он подарил Олегу ту самую «Хонду».
– Нельзя никого обвинять без доказательств, – строго сказал Всеслав.
– Ладно. Я иду. Сейчас.
Через минут десять Люся вышла с пестрым пакетом в руках.
– Вот, – протянула она пакет сыщику. – Надеюсь, это вам поможет.
Они тепло попрощались, и девушка побежала к подъезду. У самых дверей она оглянулась, помахала Смирнову рукой.
– Сообщница? – пробормотал он. – Непохоже. Если все-таки Ева права, то кое-какие бумаги Уварова из папки вытащила. Впрочем, необязательно. Папка может вообще не иметь отношения к убийству.
Он выехал со двора, нашел тихое местечко и приготовился изучать содержимое папки. Там лежали дискета и лист бумаги с планом, по всей видимости, подземных помещений. Интересно, это тот самый, о котором говорил Вятич?
Сыщик перебрал в памяти людей, видевших тот чертеж: Вятич, а кто же еще? Ага! Господин Корнеев. Получается, не кто иной, как он, приносил профессору план неких подземелий. С какой целью? Из любопытства? Или речь идет о фамильной тайне? Пора, пора встретиться с Петром Даниловичем, хочет он того или нет.
Смирнов повертел чертеж в руках – обычный лист бумаги, с указанием масштаба, с нанесенными черным карандашом линиями коридоров, квадратных помещений и тупиков. Часть линий сплошные, часть сделана пунктиром. Отличительной чертой рисунка являлся тонкий красный пунктир, обрывавшийся где-то посреди одного из разветвлений. Отчего-то вид этой тоненькой красной ниточки, прервавшейся или упершейся в невидимую преграду, взволновал Всеслава. Что-то щелкнуло в уме, включилось, как сигнальная лампочка тревоги.
Отдельно в верхнем правом углу находилась пометка: СК, от нее вел к основному плану кривой, обозначенный пунктиром коридор.
«Вход, что ли? – подумал сыщик. – А при чем тут буквы С и К? Надо ехать к Вятичу. Память у старика отменная, авось не подведет. Дискету просмотрю потом».
Он сунул все обратно в папку, закрыл «молнию» и, не теряя времени, помчался к профессору. Тот встретил незваного гостя кашлем и слезящимися глазами. Спросил хрипло:
– Гриппа не боитесь, молодой человек? Тогда входите. У меня температура, озноб. Беседовать с вами буду лежа, если позволите.
– Конечно, Виктор Эммануилович.
Старик, кряхтя, улегся на диван, укрылся двумя пледами.
– Я и так постоянно мерзну, а тут еще хворь прицепилась, совсем зуб на зуб не попадает.
– Может, вам чаю приготовить? – предложил Смирнов. – Лекарства есть?
– Все есть... – махнул костлявой ладошкой профессор. – Не беспокойтесь. Старость относится к таким болезням, от которых таблеток еще не придумали. Вы садитесь, – он указал на старомодное кресло с высокой спинкой. – Располагайтесь. Ну-с, что вас привело ко мне?
Сыщик опустился в кресло и утонул в его мягких объятиях.
– Вот этот план, – протянул он Вятичу чертеж из черной папки. – Он вам знаком?
Профессор потянулся к лежавшему на тумбочке бархатному футляру.
– Подайте-ка мне очки, будьте любезны, – прохрипел он. – Глаза никудышные стали, без линз глядеть не желают.
Он водрузил на нос круглые толстые стекла в позолоченной оправе и стал похож на престарелого интеллигента начала двадцатого века. Уткнулся в чертеж.
– Так-с, посмотрим... – Его лоб сморщился, как кусок старого пергамента. – Ага! Если мне не изменяет память, нечто подобное я уже держал в руках. Кажется... Нет, боюсь ошибиться и направить вас по ложному следу.
– Давайте будем считать ваши слова предположением.