Московский лабиринт Минотавра, стр. 15

У Владимира заломило виски. «Господи! – подумал он. – Кто из нас сумасшедший?»

– Что ты будешь делать вечером? – спросила мама, расставляя на столе угощение. – Тебе нужно отдохнуть.

– Я только приехал с отдыха, – лениво произнес Корнеев. – А где отец?

– За городом. Наслаждается природой! – с сарказмом сказала она.

Александра Гавриловна была до мозга костей горожанкой и не представляла себе жизни без тротуаров, метро, гастрономов и бутиков. В лесу или на речке у нее начиналось недомогание, которое проходило сразу после въезда за Садовое кольцо. Она лечилась от хандры видами на Кремль, храм Христа Спасителя, прогулками по Александровскому саду или старому Арбату. Тверской бульвар и скверик у Большого театра были ее Меккой, куда она стремилась отовсюду, где только ни была. В последние годы они с отцом редко ездили отдыхать вдвоем. Да и от чего было отдыхать матери? Она давным-давно не работала, не занималась домашним хозяйством; продукты, а иногда и готовую еду заказывала на дом; единственный сын вырос, внуки появиться не успели. Раз-два в неделю она навещала одну из своих подружек, выслушивала сплетни, жалобы на неблагодарных детей и одолевающие болезни, возвращалась расстроенная, пила валерьянку и три дня отходила от визита.

Главной ее отрадой оставался Владимир, красивый, умный, интеллигентный мальчик, теперь уже молодой мужчина. Ах, как она мечтала женить его на образованной, воспитанной девушке из хорошей семьи, дождаться малышей, порадоваться продолжению рода Корнеевых! Но подобрать сыну подходящую пару оказалось нелегко.

– Ешь, – потчевала она Владимира любимыми им с детства пельменями, маринованными грибочками, салатами из морепродуктов. – Сама готовила. Глаша так не сумеет.

Он налил в фужер для шампанского водку и выпил одним глотком. Горячие пельмени казались безвкусными. Неужели даже еда становится сомнительным удовольствием?

Глаша, домработница Корнеевых, принесла пирожки с вишнями и чай.

– Не хочу больше, – отодвинул от себя тарелку с недоеденными деликатесами Владимир.

Взял пирожок, откусил... Или тесто не такое, или раньше он иначе ощущал вкус, но пирожок занял место на отодвинутой тарелке. «Спать завалиться, что ли? – подумал молодой человек. – Завтра я проснусь все с теми же вопросами: чем заняться? Куда пойти?»

– Жениться тебе пора, – сказала Александра Гавриловна. – Появятся жена, детки, заботы. И мне веселее будет.

– Ну уж нет! – отрезал Владимир. – Семейная жизнь – не клоунада! Веселее... Что в этом приятного? Вот вам с отцом весело?

Глаза матери наполнились слезами, и Владимир пожалел о вырвавшихся у него ненароком словах. Захотелось встать из-за стола, уйти куда-нибудь, все равно куда. О, черт! Черт!

Память услужливо подбросила ему образ женщины, которую он видел на Крите, в отеле. Кажется, она немолода, но выглядит потрясающе. Вот будет номер – взять и жениться на ней. Фурор, скандал! Мама славно повеселится, ей же хочется. Интересно, отец одобрит его выбор? О-о! Какое наслаждение – взорвать весь этот их раз и навсегда заведенный порядок, когда молодой мужчина, сын известных, состоятельных родителей, берет в жены молодую красивую девушку из богатой семьи; празднуют шикарную свадьбу; молодым дарят квартиру и машину; они едут в свадебное путешествие в Париж; потом возвращаются и начинают жить счастливой, благополучной жизнью, производят на свет златокудрое потомство и дружно воспитывают крошек-ангелочков. Что за непереносимо тошнотворная идиллия! Перевернуть все к чертовой матери с ног на голову, сделать наоборот... устроить этим порядочным людям безумный карнавал перевертышей!

Господин Корнеев-младший улыбнулся, впервые после того, как его нога ступила на родную землю. Пожалуй, он поторопился сделать вывод, что все развлечения уже испробованы, а удовольствия исчерпаны.

Мама истолковала радость, озарившую лицо сына, как добрый знак. Наконец-то в их семье произойдет что-то новое, волнующе-приятное.

– Спасибо, – поблагодарил за угощение Владимир и поцеловал Александру Гавриловну в щеку. – Было очень вкусно. Я поеду, проветрюсь.

Весь вечер он провел в «Гюльсаре», за кальяном, любуясь экзотикой восточных танцев и прислушиваясь к себе. Возбуждает? Не возбуждает? Уже не те впечатления. Померкли прелести «Гюльсары»! Появись тут, в пропитанном наркотическими запахами табака полумраке та дама с греческим профилем или, что совершенно невероятно, сама Ариадна... ох, и забилось бы пресыщенное сердечко. Мечты... призраки минойских развалин. Разве они приживутся в московской среде?

На следующий вечер Владимир снова отправился в «Гюльсару». Восточные мелодии обволакивали душу, погружали его в сладостный транс. Черноволосые танцовщицы в прозрачных шароварах звенели браслетами и ожерельями, змеиные извивы их тел сменялись дрожью мышц гладких девичьих животов, ритмическими колебаниями бедер, все ускоряющимися, переходящими в экстаз. Кольцами курился дым кальянов. В его душном сизом мороке господину Корнееву явилось призываемое его воображением видение: минойская принцесса Ариадна, расслабленной походкой двигающая между обитых шелком низких диванов. У нее был нежный, идеальный профиль Елены Троянской и тело зрелой Афродиты. Владимир почувствовал, как внутри его зарождается и растет желание, восторг, восхищение и решимость. Если это она, то нельзя отпускать ее от себя – видение может рассеяться, подобно дымке, а судьба не предлагает своих даров дважды.

Господин Корнеев поднялся и на подкашивающихся от волнения ногах двинулся вслед за женщиной, одетой в яркую широкую юбку и прилегающий к телу жилетик. Она могла быть одной из танцовщиц или плодом его замутненного табаком и бессонницей сознания. Он протянул руку и коснулся ее локтя. О, чудо! Видение вовсе не было бесплотным!

В этот же смутный вечер Владимир узнал, что женщину зовут Феодора. Ну и пусть. Пусть! Имена меняются, а чарующая женская суть проходит сквозь века, оставаясь неизменной. Та, которую он ждал и не надеялся встретить, пришла к нему! Наконец осуществится мистический смысл, ради которого... Мысли обрывались, теснили одна другую. Опьяненный неслыханной удачей, Корнеев едва соображал, что делает, что говорит. Ровно в полночь он предложил Феодоре выйти за него замуж.

Глава 7

Москва. Октябрь

Двери клуба «Ахеронт» были закрыты. Телефон не отвечал, и Смирнову ничего не оставалось, как отложить беседу с диггерами до завтра. Поиски Наны безнадежно застряли.

– Что тебе подсказывает пустота? – спросил он у Евы утром.

Это был ее излюбленный метод: если расследование заходит в тупик, задавать вопросы пустоте. Ибо именно там, по глубокому убеждению Евы, кроются все ответы.

– Пока ничего.

– Прискорбно, прискорбно! – с иронией воскликнул Всеслав. – И что прикажешь мне делать?

– Заняться оперативными мероприятиями! – не осталась в долгу она. – Потопать ножками, пустить в ход знаменитую логику. Дедукция и еще раз дедукция! Желаю удачи, дорогой.

Дедукция оказалась бессильна. Сколько сыщик ни бился в попытках хотя бы наметить дальнейшие шаги, ничего путного в голову не приходило. Придется прибегнуть к обычному способу: изучать окружение Наны. А кто туда входит? Из известных персонажей – Проскуров, родители, проживающие в Тбилиси, Катя Сорокина и Галина Пашина. Со всеми он уже переговорил, кроме четы Метревели. Не ехать же в Грузию?

– Все ли возможное я сделал здесь, в Москве? – с пристрастием спросил себя Смирнов. – Прежде чем тащиться на край света...

И тут его осенило. Он же не побывал в квартире Эдика, где жила Нана перед тем, как исчезнуть, – не осмотрел ее вещи, ее записные книжки! Как он мог допустить такую грубую оплошность? Доверился Проскурову, который якобы сам искал блокнот жены и сделал вывод, что она унесла его в своей сумочке.

– Эдик, – набрав номер товарища, сказал сыщик. – Могу я напроситься к тебе в гости? Хочу посмотреть, что окружало твою жену.