Иллюзии красного, стр. 70

Валерия рассказала, как погиб Евгений. Кровавое убийство никак не напоминало изящный почерк первых двух. Сташкова, правда, тоже застрелили, но не так топорно. Влад задумался. Он не сомневался, что ювелир погиб из-за Будды. Но почему он? Ведь фигурка находится у Валерии.

– Вы не давали Евгению Будду? На хранение, или просто так, полюбоваться. Он обожал подобные вещицы.

– Нет… Нет. Он даже и не просил. А я не предлагала. Зачем? – Женщина задумалась. – Почему вы об этом спрашиваете?

Влад повертел божка в руках. Захотелось посмотреть, есть ли под знаком Глаза тайник с изображением Колесницы Осириса. Он незаметно надавил на верхушку шапочки, и Глаз с тихим щелчком отъехал в сторону.

На эмали цвета слоновой кости был изображен человек в золотистом одеянии мага, в руке у которого что-то наподобие волшебной палочки, поднятой верх. Взмах Творца… Влад посмотрел на Валерию: она не удивилась. Значит, уже видела тайник.

– Евгений показывал мне это… и даже рассказывал, что значит символ. – Она вздохнула. – Он говорил, что есть какая-то Книга Тота [32], которая раскрывает все тайны. И что этот символ оттуда. Это не изображение самого Осириса. Вы знаете, кто такой Осирис?

– Ну… египетский Бог.

– Да. Я сама не знала. Уже после… – она хотела сказать «после смерти Евгения», но не смогла. – Я прочитала об этом все, что удалось найти. Этот символ как раз олицетворяет откровение сущности Осириса, как непостижимое Вечное и Бесконечное начало – Знающего. Посмотрите на положение его рук: он управляет Небесами и воплощает в реальность вещи на Земле. Его руки простираются повсюду, он видит все, что хочет, и слышит на любом расстоянии. Всемогущий и Вездесущий, он является господином над живым и мертвым. Величайший, он производит все, а сам ни из чего не исходит. Это изначальный океан. А человек – капля этого океана, обладающая всеми без исключения его свойствами. Этот символ говорит нам, что люди являются бессмертными Богами, а Боги были бессмертными людьми.

Влад молчал, пораженный. Он не ожидал услышать такую космическую философию из уст этой вполне современной женщины в коротком платье, открывающем соблазнительные коленки.

– Я бы не смог так рассказать…

– У меня хорошая память. – Валерия улыбнулась. – В школе я была математическим гением. Меня отправляли на все олимпиады. Мама мечтала о том, что я стану профессором математики и доктором наук. Как Софья Ковалевская. Странно… – Она подумала о чем-то и взглянула на Влада. – Вы знаете, как зовут маму Евгения? Софья Ковалевская! Да-да! Как же раньше я не обращала на это внимания? Удивительно. Ее зовут Софья Иосифовна, – очень трудно выговаривать, – а фамилия Ковалевская. Надо же! Мне только сейчас пришло это в голову.

Влада в данный момент занимало совсем другое. Но он решил из вежливости поддержать разговор. Вдруг, выплывет еще что-нибудь интересное?

– Но вы выбрали другой путь? Не математику? Почему?

– Я по натуре гуманитарий. Хотя мама почему-то всегда считала иначе. Мне нравится все красивое и необычное. А профессию пришлось выбирать наполовину практическую, наполовину интересную: иностранные языки. Я переводчик.

– Не трудно догадаться. – Влад кивнул в сторону словарей и компьютера. – Так Евгений рассказывал вам о символе Осириса?

– Конечно. Он был просто ходячей энциклопедией. А я любила его слушать. Мне было интересно с ним.

– Как вы думаете, почему его убили? – Влад внимательно смотрел на женщину. По ее лицу пробежала тень печали и еще чего-то… может быть, испуга. – Не из-за Будды?

– Из-за Будды? – Она несказанно удивилась. – Ради Бога, почему вы так подумали? При чем тут Будда? Нет… Я думаю… Мне кажется, он погиб из-за другого. Но это только мои догадки, больше ничего. Понимаете? Я очень боюсь.

Валерия боролась со своим страхом. Владу нужно рассказать все, иначе он не сможет помочь. Но нервная дрожь охватывала ее каждый раз, как только она задумывалась о серьге. Как рассказать? В горле запершило, начался приступ кашля.

– Извините. – Она вышла на кухню за ментоловым сиропом.

Влад слышал, как она там кашляла, и голова его шла кругом. Если Евгения убили не из-за Будды, то из-за чего? Женщине грозит опасность, это точно. Что же делать? Теперь ему придется отвечать одному за трех женщин. Как некстати уехал Сиур. Рано они успокоились. В глубине души каждый знал, что история непременно будет иметь продолжение. И, судя по началу, нешуточное.

– Ужасный кашель. – Валерия вернулась, вытирая выступившие слезы. – Не могу избавиться от бронхита. С тех пор, как… – Она махнула рукой. – Вы сами понимаете. Тоска, страх. Болезнь вот привязалась… Я просто погрязла в жалости к самой себе. Это отвратительное, мерзкое чувство, оно просто выпивает душу до дна. И ничего не остается. Одна пустота.

– Чего вы боитесь? – Влад пытался вернуть ее к причине гибели Евгения.

– Чего я боюсь… – У нее была странная привычка отвечать вопросом на вопрос. – Боюсь, что меня убьют. Те же люди, которые убили Женю.

Она оговорилась, назвав ювелира уменьшительным именем, и эта интимная обмолвка подсказала Владу, что они были любовниками.

– Но почему? Вы что-нибудь знаете?

Валерия подошла к серванту и достала оттуда большое, покрытое лаком пасхальное яйцо с каким-то мрачным «саврасовским» пейзажем в овале – церковная колокольня, грачи на голых ветках, потемневший талый снег.

– Вот, смотрите. – Она открыла яйцо и достала оттуда длинную, ало сверкнувшую подвеску – огромный рубин в золоте.

Влад затаил дыхание. В свете вечернего солнца рубин переливался густыми, вязко-тяжелыми цветами – от розового до черно-бордового, с пурпурными отсветами. Вся комната погрузилась в малиново светящийся полумрак, тревожный и завораживающий. Камень околдовал их обоих. Не в силах двинуться с места, они созерцали эту космическую симфонию красного, в самой глубине которой зарождалась дрожь серебристых колокольчиков…

– Что это? – Влад тряхнул головой, пытаясь отогнать неведомые чары. Рука Валерии слегка вздрагивала, и это, наверное, звенели золотые подвески необычайно тонкой работы. У него захватило дух…

– Вот из-за чего убили Евгения.

Валерия произнесла это едва слышно, но ему показалось, что грянул гром.

ГЛАВА 23

Человек в черном смотрел в окно электрички, уносившей его из загородного зеленого рая в Москву. Кажется, снова собирается дождь. Огромные пушистые тучи, темные снизу и ослепительные, бело-золотые вверху, там, где их освещало солнце, плыли по синему небу. По деревьям, по зеленой траве и изгибам рек бежали вслед за тучами темные тени. Ветер сгибал верхушки берез и осин, трепал кустарник, которым заросли обочины. В приоткрытое окно врывался свежий запах листьев и речной сырости…

Никитина бабушка собрала ему целую сумку пирогов, замороженных в морозильнике пельменей, нарвала целый букет мелиссы и мяты – заваривать чай.

– Ты ж там, сынок, один, как перст. Ни у кого, кроме нас, за тебя душа не болит, – со старушечьей проницательностью говорила она, провожая его до калитки.

Он почувствовал приятное расслабление, умиротворение, как и всегда, когда вспоминал о Никите и его родных. В большой кожаной сумке, кроме продуктов, ехал в столицу живой товар, шевелился и тихонько квохтал. Бешеная черная курица словно чуяла опасность, исходящую от ее нового хозяина, присмирела.

Ярославский вокзал встретил шумом и суетой. У столбов крытых перронов торговали сигаретами, пивом и жареной московской картошкой в хрустящих пакетиках. Поток людей спускался в подземные туннели метро, гулкие и душные, продуваемые сквозняками от поездов. Человек в черном задремал, чуть не проехал Свиблово. Торопливо вскочил на лестницу эскалатора, вынесшую его наверх, где из сгустившихся туч уже тяжело падали первые капли дождя. Женщины открывали пестрые зонтики; те люди, у кого их не было, бежали по мокрому асфальту, под навесы лотков и остановок городского транспорта. Крупные капли громко стучали по листьям кленов и лип, полосатой материи тентов, забытой кем-то второпях газете на мокрой скамейке.