Дело Томмазо Кампанелла, стр. 130
– Да, точно! – воскликнул Жора-Людоед. – Томмазо Кампанелла!.. Я думал, что тюремный паспорт сейчас у него.
– Нет, – проговорил Паспорт-Тюремный. – Томмазо Кампанелла избавился от тюремного паспорта. Он уже успел встретиться с великим артистом Лассалем и, рассказав ему историю тюремного паспорта, отдал его.
– Странно, – удивился Жора-Людоед. – Я никак не могу объяснить то, что великий артист Лассаль, зная о том, что такое тюремный паспорт, мог сознательно взять его себе!
– Возможно, я и ошибаюсь, и великий артист Лассаль на самом деле и не знал о том, что на самом деле представляет из себя тюремный паспорт. Но он его у Томмазо Кампанелла взял.
Жора-Людоед и Жак больше не проявляли к Томмазо Кампанелла никакого интереса. Все внимание воров было направлено теперь на Паспорт-Тремный, и хориновский герой, никем не остановленный, бросил всех троих стоять возле подъезда «Хорина», а сам неторопливым шагом пошел со двора прочь.
– Ну а теперь, мил человек, расскажи нам, кто ты сам такой и откуда ты все это так хорошо знаешь, будто сам при всех этих событиях в шкафу прятался, – с угрозой в голосе проговорил Жора-Людоед.
– Я – Паспорт-Тюремный! – ответил тот. В этот момент в сопровождении милиции в дальнем конце двора появился Господин Радио. Еще издали увидав милиционеров, Жора-Людоед и Жак бросили у подъезда самого необыкновенного в мире театра Паспорта-Тюремного, так и не успевшего толком завершить свой рассказ и объяснить, для чего он вообще его начал. Воры поспешили скрыться в одной из подворотен. Сразу после их ухода, не дожидаясь пока к тому месту, где он стоял, подойдут милиционеры, в другую подворотню торопливо направился и Паспорт-Тюремный. Однако милиционеры, казалось, вовсе не обратили внимания на людей, столь торопливо постаравшихся избегнуть встречи с ними. Похоже, сопровождаемые Господином Радио, они спешили совсем по другому делу.
Через несколько мгновений милиционеры в сопровождении Господина Радио зашли в подъезд, из которого узкая лестница вела в подвальное помещение.
Глава XXXVIII
Любимый вид мучительной казни
– Я предлагаю тебе тут же отправиться на гастроли!.. Ты же говорил, что здорово было бы отправиться в Санкт-Петербург… То есть в Прагу я хотел сказать… За то время, которое прошло с того момента, когда ты возле тюрьмы «Матросская тишина» удрал от меня на такси, я успел провести необходимые приготовления!.. – проговорил Паспорт-Тюремный.
В этот момент Томмазо Кампанелла и Паспорт-Тюремный медленно шли по Электрозаводскому мосту, то и дело останавливаясь и глядя вниз, туда, где вдалеке, между высоких, забранных в гранит набережных, как не дне каньона, мерцали антрацитно-темные воды Яузы.
– Паспорт-Тюремный, ты когда-нибудь слышал про китайскую казнь с прорастающим бамбуком? – ответил вопросом на предложение Паспорта-Тюремного Томмазо Кампанелла.
– Нет, – честно признался Паспорт-Тюремный. – А что это за казнь?
Паспорт-Тюремный не мог понять, куда клонит Томмазо Кампанелла.
– Казнь эта была основана на том, что стебли молодого бамбука очень тверды и растут достаточно быстро, – отвечал хориновский герой. – Обреченного человека специальным образом прижимали к земле, из которой прорастал бамбук. Бамбук прорастал и впивался в лежавшего на земле человека, постепенно протыкая его насквозь… Медленная, мучительная смерть. Чем дальше прорастает бамбук – тем ужаснее мучения…
– А при чем здесь мы с тобой? – не понимал Паспорт-Тюремный.
По узкому мосту одной из веток Казанской железной дороги параллельно Электрозаводскому мосту через Яузу с грохотом двигался пассажирский поезд. Через окна вагонов было видно, как в освещенных купе пассажиры, на ночь глядя уезжавшие из Москвы, деловито укладывались спать, раскладывая на полках свои постели. Должно быть, и им, пассажирам поезда, были хорошо видны две фигуры, прохаживавшиеся по мосту. Могли ли пассажиры представить себе, что это за фигуры, какие отношения их связывают и какая история разворачивалась вокруг них этим вечером, самым важным в современной истории самого необыкновенного в мире самодеятельного театра «Хорин»? А думал ли Томмазо Кам-панелла о том, что, может быть, в одном из купе этого поезда происходит подобный же разговор между каким-нибудь другим Томмазо Кампанелла и другим Паспортом-Тюремным, которые уже выехали на поезде на свои «гастроли» куда-нибудь в другой город, чтобы воровать и жить в номерах «люкс» центральной гостиницы этого города?..
Разговор тем временем продолжался:
– Ты, скорее всего, ни при чем. А вот я чувствую себя пригвожденным к нашему Лефортово, из которого, кажется, пока еще слегка, несмело, но уже начал тянуться кверху молодой бамбук, – мрачно ответил Томмазо Кампанелла.
– Вот и отлично!.. Отлично, что ты это понял! Тебе надо заканчивать с этой нудной, оседлой жизнью, пока бамбук окончательно не пророс из земли и не впился тебе в спину! Ты же помнишь, что я рассказывал тебе про сынка великого артиста Лассаля: тот понял, что только постоянная смена впечатлений, непрерывная круговерть, присущая полному приключений путешествию, только переезд с места на место могут избавить от постоянной депрессии, в которую, безусловно, просто не может не впасть нормальный умный человек от всей этой окружающей жизни, – распинался Паспорт-Тюремный, пытаясь уговорить Томмазо Кампанелла отправиться в его обществе в «особое» путешествие – на «гастроли».
– Нет-нет, я не согласен. Никуда я с тобой не поеду. И напрасно ты меня преследуешь! Я больше не желаю тебя знать! – воскликнул Томмазо Кампанелла.
– Погоди, не торопись отказываться, – не отставал от Томмазо Кампанелла Паспорт-Тюремный. – Отказаться очень просто. Но что ты будешь делать потом?.. Как ты осуществишь свою революцию в лефортовских настроениях? «Хорин» тебе больше в этом не поможет. Наверняка ты слышал по рации, что произошло в «Хорине». Господин Радио сбежал. Хориновская революция потерпела поражение. Никаких событий того рода, что все ожидали, не произошло: вас так и не пригласили на театральный фестиваль, никто так и не обратил на «Хорин» внимания. Там теперь правит бал мерзкий верзила Совиньи!.. Вернись ты в «Хорин» – ты бы оказался у него в лапах, испытал бы ужасные унижения, которые были бы невыносимы при твоем гордом характере. Только я, Паспорт-Тюремный, могу тебе, Томмазо Кампанелла, помочь.
– О, ты не понимаешь моего состояния! – замахал руками Томмазо Кампанелла. – Я уже не знаю, что меня больше угнетает: лефортовские настроения, страх оказаться в тюрьме и познакомиться с ее ужасами или ужас быть униженным Совиньи.
Мимо них по мосту проезжали редкие автомобили.
– Все так переплетено: единственный выход устроить революцию в лефортовских настроениях – это согласиться на твое предложение, – продолжал Томмазо Кампанелла. – Но это будет означать разрастание в моей голове страха перед тюремными ужасами. Я не хочу в тюрьму!.. Так же как терпеть унижение от Совиньи было бы для меня ужасно, но и ужасно было бы, скажем, ударить его ножом, потому что это опять-таки означало бы встречу с ужасами тюрьмы и новыми Совиньи.
Тут Томмазо Кампанелла призадумался.
– Истерика! Истерика! От такой безвыходности меня охватывает истерика. Получается, что куда ни кинь, – всюду один сплошной клин, – сказал он наконец.
– Друг мой, ты слишком труслив, – огорченно заметил Паспорт-Тюремный. – Ты слишком нерешителен. Попробуй сделать какой-нибудь серьезный шаг, поступок, в конце концов, как любил говорить Наполеон, ввяжись в драку, а уж там посмотришь!..
– Да, это верно: надо ввязаться в драку, а там видно будет, там станет понятно, куда эта кривая вывезет!.. – тут же откликнулся Томмазо Кампанелла. – Ладно, черт с ним! На гастроли так на гастроли, в Санкт-Петербург так в Санкт-Петербург! В Прагу так в Прагу!.. Паспорт-Тюремный, я не знаю, кто ты такой и что за странная сила материализовалась в тебе, но я прошу тебя – помоги мне, помоги мне изменить мои настроения!.. О, странная сила, только на тебя у меня теперь надежда, только на тебя!..