Заговор посвященных, стр. 77
Оба его начальника, застигнутые врасплох словами Уруса, приняли предложение хоть и молча, но с таким откровенным энтузиазмом, что только полный кретин типа Тучкина этого мог не заметить.
Глава седьмая
ОТСТАВИТЬ ЧУДЕСА!
Огромный конференц-зал Северного крыла, напоминавший развалины римского Колизея, они прошли насквозь по сцене, вернее, по ее ржавому каркасу, застеленному неровными асбоцементными плитами. Владыка Урус остановился на секунду и поприветствовал паству поднятыми вверх руками. Прихожане, угрюмые, плохо одетые люди, во множестве сидевшие на бетонных ступенях зала, молча ответили тем же. В дальних рядах, воткнутые между кресел, горели факелы, хотя света, проникавшего сквозь узкие окошки под потолком, было вполне достаточно. «Траур у них сегодня, что ли?» – подумал Симон, но задать вопрос счел нетактичным. В этих стенах любые, даже самые невинные, вопросы звучали порой абсолютно неприлично.
Он вспомнил, как увидел именно этот зал, когда впервые попал в Обком года три назад в компании с очень серьезной и всем недовольной дамой из губернского санэпиднадзора. Прихожан тогда было еще больше, а выглядели они еще ужаснее: оборванные, грязные, совершенно на вид больные. И засела в памяти одна деталь, удивившая сразу: не было запаха. Точнее, был, но совсем не тот – запах пыли, тяжелых портьер и засохшей краски, романтический запах музейных запасников и театрального закулисья.
Простую догадку подтвердила и строгая дама-надзиратель, не нашедшая на этажах Обкома ни явных нарушений общих санитарных норм, ни конкретных возбудителей страшных болезней, о которых так много судачили в городе. Все собравшиеся здесь «бомжи» и «голодранцы» были, по существу, актерами, а их грязно-кровавые, липкие на вид и полусгнившие лохмотья оказались сплошной бутафорией.
Владыка Урус читал тогда проповедь. Симон послушал немного, послушал, учуял знакомые елейные нотки, привычный набор фраз, не по-русски построенных из вполне русских слов, оригинального смысла не уловил и заскучал. Мать с детства заставляла его ходить в православный храм, а ему не нравилось, и чем старше он становился, тем все сильнее не любил церковь. Здесь тоже была хоть и новая, странная, чумовая какая-то, но все-таки церковь. Так ему показалось тогда. А вот теперь показалось иначе.
Попетляв совсем темными коридорами, где без фонарика смогла бы только кошка или человек, выучивший наизусть все повороты, они внезапно оказались перед большим зеленовато фосфоресцирующим прямоугольником. Дверь? Точно, дверь. Силуэт старика на этом зеленом фоне поднял руку, провел ею справа в темноте, тихо щелкая клавишами (пульта? кодового замка?), и дверь открылась, то есть стала падать вперед, то есть нет, она стала вытягиваться, превращаясь в длинную светящуюся дорожку… В общем, описать это было очень трудно, но они действительно пошли по зеленой тлеющей полосе, и шли долго, кажется, все время вниз, а потом была другая дверь, уже вполне обычная. Когда она захлопнулась за спиною, на мгновение сделалось совсем темно, а после сразу вспыхнул нормальный яркий свет.
Это был аккуратный, чистый, хорошо обставленный и очень современный офис. Да, не кабинет, а именно офис – в классическом британско-американском стиле: черно-бело-серая гамма во всем, яркие вкрапления мелких канцелярских предметов, зеленые и красные глазки светодиодов, мерцание экранов.
Откуда-то вдруг вспрыгнул на стол крупный рыжий кот с широкой мордой и очень пушистым хвостом. «М-м-а-а-о», – солидно сообщил он утробным голосом и свернулся в калачик на черном пластиковом кресле.
– Так, значит, это все – маскарад? – такими были первые слова, которые смог произнести Симон Грай.
– Да, – сразу согласился Урус, но тут же добавил: – Мне только интересно знать, что конкретно вы имеете в виду?
– Н-ну… – начал было Симон и прикусил язык.
Действительно, что считать настоящим: полуразвалившийся Обком или этот шикарный офис в подземелье?
– Не мучайтесь, – сказал старик. – На самом деле действительно все – маскарад. И Братство Посвященных, и эта моя шпионская конура, и…
Владыка Урус бросил на кресло свой монашеский плащ, и под ним оказался в вытертых джинсах и ковбойке. Оставалось отклеить бороду и снять маску, имитирующую морщины. Но этого не произошло. Похоже, борода была все-таки настоящая, да и руки его – старческие руки с дряблой кожей в пигментных пятнах выдавали действительно преклонный возраст.
– Садитесь, – предложил Владыка, – кофе хотите?
– Лучше чаю, – довольно нагло ответил Симон, впрочем, уже догадываясь, что здесь и сейчас это не проблема.
И действительно очень скоро какой-то автомат сотворил чашку чая для гостя и кофе для хозяина.
– Вот что, друг мой, признавайтесь сразу, записывающая аппаратура у вас с собой?
– Разумеется, – подтвердил Симон.
– Так вы ее отключите, друг мой. Это – мое непременное условие. Если потом у вас возникнут трудности с начальством, я предоставлю им запись нашей беседы и сумею доказать подлинность микродиска, но смею надеяться, до этого не дойдет. Договорились?
Симон вытащил диктофон из кармана и положил на стол, освободив дисковод.
– Это не обязательно. Я вам верю.
– Почему? – быстро спросил Симон.
– Если отвечу честно, вы не поймете и не поверите. Давайте пока обойдем этот вопрос. И начнем с другой стороны. Вы подчиняетесь Котову, лично проинструктированы генералом Золотых и собираетесь продолжать расследование, начатое Вердом. Все это так и не так. Вам только кажется, что вы работаете на КГБ. Но покуда у вас нет возможности выйти за пределы такой иллюзии, продолжайте пребывать в ней. Я бы мог сказать, на кого вы работаете в действительности уже со вчерашнего дня, но вы опять же не поверите, а значит, это неправда.
– Странная логика, – заметил Симон.
– А в мире вообще много странного, – усмехнулся Урус, – гораздо больше, чем вы думаете. Вас, например, не удивляет моя осведомленность?
– Да, честно говоря, уже не очень. За эти два дня, что я работаю на вас…
– Я этого не говорил, заметьте.
– Неважно. За те два дня, что я работаю на вас, – упрямо повторил Симон, – удивляться мне стало как-то даже неприлично. Тем более такой безделице: чтобы влезть в секретные отчеты ОСПО, достаточно иметь там своего человека или парочку гениальных хакеров, читающих на просвет все, что попало в компьютерную сеть. Кстати, причины и обстоятельства убийств вам тоже известны?
– Погодите с убийствами, сейчас мы до них доберемся. Я только сначала хочу объяснить вам кое-что о Посвященных.
– Что ж, ваша осведомленность в этом вопросе сомнений у меня не вызывает, – съязвил зачем-то Симон. – Но я хотел спросить о другом. Если угодно, о самом важном для меня.
– Валяйте, спрашивайте, – небрежно махнул рукой Урус, и созданный им до этого образ Властителя Дум, Владыки, духовного пастыря окончательно развалился.
– Кто такая Изольда? – выпалил Симон.
– Изольда? – Урус был явно озадачен.
– Понятно. Простите… А я-то думал, она из ваших.
Симон растерянно потупился. Значит, никакой он не Бог, просто тривиальный резидент инопланетной, скажем, разведки, и наблюдает эта доблестная служба, разумеется, только за КГБ, а лично Симон Грай нужен им, как от мертвого осла уши.
– Нет. – Старик помолчал. – Я действительно не знаю, кто такая Изольда. А про Посвященных все-таки расскажу вам.
– Погодите, – снова перебил Симон, – если я правильно понял ваши слова там, наверху, Посвященные не должны делиться своим тайным знанием с окружающим миром, то есть с обычными людьми, такими как я, например. Или вы уже записали меня в Посвященные?
Старик грустно улыбнулся.
– Давайте с этого и начнем. Вы будете наконец слушать?
Грай не удостоил его ответом на этот риторический вопрос, и Урус продолжил:
– В Посвященные нельзя записать. Это вам не КГБ. И даже не элитный клуб. Собственно, в целом свете никто – подчеркиваю, НИКТО – не знает наверняка, как и почему становятся Посвященными. А ими становится все больше и больше людей… В древние времена Посвященными рождались, редко, очень редко, но именно рождались. Позднее, лет через триста, удается отследить первые случаи, когда Посвященными становились. И наконец только в двадцатом веке возникает некое таинство, обряд, процедура Посвящения. Но это все – внешнее. А суть не выразишь точнее, чем сказано во второй заповеди Высшего Закона. Впрочем, послушай их все.