Точка сингулярности, стр. 97
– Никому не двигаться! Всем руки на потолок!
По-моему, больше других удивился водитель. А я уже ничему не удивлялся. Только подумал про себя:
«Вот где, оказывается, пряталась сообщница! А я-то гадал!.. Что ж, придется и так называемой Гале немного отдохнуть. Беда лишь в том, что женщины – народ нервный, руки у них в ответственный момент трясутся и пули летят куда попало».
– Пригните головы, уроды! – рявкнул я, искренне надеясь, что команда будет всеми (или почти всеми) выполнена, и одновременно переводя все внимание Гали на себя – а уж я-то успею отследить направление ее дрожащего ствола!..
К счастью, ей так и не удалось выстрелить. Иголочка вонзилась в пухлую девичью щеку, повыше линии ноздрей (грязновато с моей стороны, еще бы чуть-чуть – и в глаз). Но уже некогда было думать ни о чем! К тому моменту я полностью выкинул из головы – даже как запасную – версию о том, что Паша заодно с ними, поэтому и оглядываться не стал, когда выпрыгивал наружу. Теперь ведь всё могли решить доли секунды.
Но потом, чуть позже, поравнявшись со скалами и зафиксировав впереди удаляющегося Мыгина, я не столько увидал, сколько почувствовал: кто–то все-таки бежит за мною. Я очень коротко посмотрел назад и понял, кто – Наташка. Она, похоже, была в кроссовках, но это все равно не давало ей никаких шансов догнать меня. А велики ли были мои шансы? Мыгин оторвался уже метров на двести, и главное, я даже не представлял себе, куда и зачем несется этот сумасшедший.
А Верба вдруг закричала мне в ухо, что было мочи:
– Ты должен остановить его любой ценой!
– Что я и делаю! – огрызнулся я.
– Сколько до него метров?
– Сто пятьдесят, не меньше.
– И ты не можешь попасть со ста пятидесяти метров?!
– Во-первых, из «беретты» такое весьма проблематично. А во-вторых, я не буду в него стрелять, Татьяна.
– Хорошенькое «во-вторых»! – прокомментировала она. – Тогда к чему вообще «во-первых»?
А потом словно очнулась: что это мы разговариваем, будто сидим дома за чашкой чая?
– Как это ты не будешь! Я приказываю тебе!!
– Нет, Верба, – сказал я твердо.
– Ты с ума сошел. Мы же на войне. Это приказ!
– Нет, Верба, мы не на войне – мы в сумасшедшем доме…
«Как это можно, – думал я, – так быстро бежать и так неспешно разговаривать? Может, я вообще сплю?»
– Но ты хоть помнишь, о чем говорил Нанда? – Верба решила зайти с другого конца.
– Помню, – ответил я, – но стрелять не буду. Лучше конец света, чем мне убийцей стать.
– Псих! – прошептала она почти с восторгом. – Достоевщина какая-то!
И в этот момент Мыгин остановился, поднял вверх руки со странной черной коробочкой не больше компакт-диска по габаритам, и замер. Я подбежал уже метров на пятьдесят. Еще чуть-чуть – и можно применять иголки.
– Он остановился, – доложил я. – Держит на вытянутых руках какую-то коробочку.
– Кошмар! – выдохнула она и добавила чуть не плача: – Стреляй же!
– Но мне не попасть по коробочке, – сообщил я жалобно. – Я же все-таки не Вильгельм Телль.
– Тогда беги к нему, – устало согласилась Верба.
И в этот момент в ушную горошину ворвался голос Тополя.
– Идиоты! – он почти визжал.
– Кто? – спросили мы с Вербой в один голос.
– Они сейчас накроют его лазерным ударом, – прорычал Леня Вайсберг.
– Как накроют? – не понял я. – Через сколько?
Леня замешкался:
– Да секунд через пять … Ложись, Мишка! Ложись!!
Но, видно, я не собирался сегодня выполнять ни одного их приказа, я рванулся вперед как спринтер, надеясь все-таки успеть вытолкнуть Игоря из-под удара, и я кричал ему, только ему, громко, отчаянно, истошно:
– Игорь! Уходи оттуда, уходи!! Они убьют тебя, Игорь! Уходи!!!
Но он стоял, как памятник самому себе, все в той же позе и не реагировал на мои вопли ни единым жестом.
Потом я споткнулся и все-таки рухнул на каменное крошево, раздирая в кровь ладони, локти, колени…
И в ту же секунду жахнуло. Яркая вспышка осветила все вокруг, и адский жар опалил мне вытянутые вперед руки, тошнотворно запахло паленым мясом.
Я не хотел смотреть туда. Я не хотел даже вставать. В ухе верещали разные голоса, я их не понимал. Что они там лопочут? Зачем? На каком это языке? А потом мимо простучали шаги, и я медленно, с усилием поднял голову. Возле обугленного трупа Игоря Мыгина стояла на коленях Наташка и выла. Выла тихо и страшно, как жалкая побитая собака. Я не мог больше этого слушать. Я встал и пошел назад к автобусу.
Но там уже не видно было никакого автобуса. Там урчали какие-то джипы и вертолеты стрекотали, и торопились куда-то разноцветные спецназовцы с автоматами наперевес, и я наконец, расслышал голос Вербы, уже совсем слабый, он с трудом прорывался сквозь всхлипы и монотонно повторял всего лишь один вопрос: «Ясень, ты жив? Ясень, ты жив? Ясень…»
– Да жив я, жив, хватит скулить! Скажи мне лучше, кем я отсюда уеду: особо важной персоной, арестантом в наручниках, или все-таки самым обычным челноком?
– Именно это волнует тебя сильнее всего? – еще дрожащим голосом поинтересовалась Верба.
И тогда я вдруг вспомнил, с чего все начиналось:
– А как же точка сингулярности?
– А никак. Не получилось никакой точки.
– Что же получилось? Запятая?
– Можно и так назвать, – рассудила Верба. – Но скорее это все-таки многоточие…
А Тополь мрачно проворчал:
– Опять гэбуха нас обскакала!
Я хотел сказать ему, что это не гэбуха, а ЧГУ, ясно же было, что Лубянке сегодня подобные фокусы не под силу, но какая, в сущности разница? Может, гэбуха для Тополя – не более, чем собирательный образ врага?..
И вдруг из толпы этих сумасшедших солдат всех армий мира выскочила моя Белка вместе с Рюшиком, они кинулись мне на шею и заплакали оба.
– Успокойтесь, все обошлось, – шепнул я им.
Откуда я знал, Господи?! Если б я еще мог объяснить хоть самому себе, что здесь вообще произошло!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
или
НЕЧТО ВРОДЕ ЭПИЛОГА
Писатель и музыкант Юрий Булкин проснулся утром с бодуна, глотнул пива – запотевшая бутылка стояла возле кровати, заботливо извлеченная из холодильника сестрой Зиной, – и сразу подумал: «Что это было?»
Он хорошо помнил, как вечером притащился толстый радостный, как всегда, Кондратюк, ответсек областной молодежной газеты, на которую Булкин уже давно не работал, но с коллективом продолжал дружить, и они снова пили, причем совсем не оригинально – все ту же водку. Почему ту же? В каком смысле? Юрий попытался нашарить в гулком пространстве распухшей головы, что же происходило до появления в квартире Кондратюка, и вот тогда явилось его мысленному взору нечто совершенно невероятное, просто абсурдное.
Воскресший друг юности из самой Москвы Мишка Разгонов, прилетевший теперь в Новосибирск на военном самолете, добравшийся до Томска на такси за три часа, и улетевший обратно опять же через Новосибирск. И этот погибший в девяносто пятом, но затем таинственно вернувшийся к жизни Разгонов мало того, что пил с ним водку, так еще и оставил на память свой роман в компьютере и пятьсот баксов рядом с клавиатурой – на покупку принтера. Все это всплыло в памяти очень отчетливо, но показалось уже полным бредом. Юрик даже не стал задавать вопросов Зине – постеснялся. Самолично дошел до компьютера, на всякий случай не выпуская бутылки пива из рук.
Никаких денег рядом с клавиатурой, конечно, не лежало, зато в директории, озаглавленной Булкиным «Friend’s books», обнаружился огромный, в два с половиной мегабайта текст, подписанный именно Михаилом Разгоновым. «Пора выпить водки», – решил про себя Булкин и пошел на кухню.
А Зина после объяснила ему, что деньги просто спрятала от греха подальше.
– Приезжал твой Разгонов, на самом деле приезжал, – сказала она. – Очень симпатичный парень.