Точка сингулярности, стр. 47
Пятнадцать лет назад никто не снимал меня камерой, но я уже писал тогда и отправлял самому себе послания в будущее. Так вот, весь этот странный пакет – не более, чем еще один путешественник во времени, еще одна посылка в будущее – самому себе. И еще кому-то.
– Кому-то – это нам с тобой, – прошептал Редькин с непонятным выражением – то ли восторга, то ли ужаса. – Но что все это значит?
– Да ничего это не значит! – улыбнулся Майкл. – Не напрягайся так. Расслабься. Все уже позади. Я не случайно так долго читал всю эту лирику. Я хотел понять и понял: в рукописях Разгонова решительно не содержится никакой секретной информации. Никаких шифровок о начале третьей мировой войны, никаких тайных ключей к господству над миром. Это просто черновики писателя – и все. Но переполошившимся ослам в погонах тетрадки нужны как вещественное доказательство. Они хотят убедиться и убедить всех: Разгонов жив. В отличие от его двойника, который умер. И чтобы ни в коем случае не наоборот. Понимаешь?
– Понимаю. Так ведь хотят же убедиться, значит, будут продолжать выдирать у нас с мясом эти тетрадки.
– Думаю, что нет, – сказал Майкл. – Это было актуально до полуночи ушедшего дня. А теперь им уже не до нас и не до рукописи. Так сказал гуру.
– Его бы устами, да мед пить, – успел проговорить Редькин, и тут в кармане у Майкла запел мобильник.
Вербицкий был внешне спокоен, пока нажимал кнопочку и прилаживал трубку к уху, а Редькина, как током ударило: «Вот оно!»
И ведь оказалось действительно оно.
– Это Вербицкий? – вопросил грозный голос, который Тимофей не мог не узнать даже в таком еле слышном исполнении. – С вами говорит полковник Чуханов. Вы должны знать, где находится сейчас мой зять Тимофей. Он мне до зарезу нужен. Помогите, Вербицкий.
Майкл лихорадочно соображал, что же сказать и говорить ли вообще, но конструктивных мыслей не было вовсе. Вместо них в голове вертелась страшная чушня: «Если новый муж матери – это отчим, а новый муж тещи – это тесчим, то как должен правильно называться зять этого тесчима? По аналогии с пасынком – пазятёк? Или лучше пазяток с ударением на втором слоге?» Оба варианта одинаково не нравились Майклу. Самое интересное, что Редькин однажды тоже решал эту проблему, и в отчаянии забросил на стадии пазятка.
А секунды неумолимо текли. И Майкл выпалил самое простое из возможного:
– Я не знаю, где он.
– Это очень плохо, Вербицкий, – едва не простонал грозный военный разведчик. – Очень плохо.
– Сочувствую вам, – уже более уверенно отозвался Майкл и по-хамски разорвал связь.
– Поехали, – бросил он Редькину, уже давя на газ, – впрочем…
Придерживая руль локтями, Майкл быстро обесточил мобильный телефон, вытащив из него аккумулятор.
До поворота на Шереметьево они оба напряженно молчали, но ничего подозрительного не случилось: ни перехвата, ни хвоста, ни кордонов на развязке. А Редькин даже украдкой посматривал в небо, ведь один раз его уже останавливали с помощью вертолета.
– Кажется, обошлось, – выдохнул Майкл километров через пять.
И в ту же секунду телефон запел снова.
Обесточенный аппарат валялся теперь между ними на маленьком столике позади ручки передач, и они оба повернули головы одновременно.
Майкл резко затормозил, едва ли не юзом полетел к обочине и только чудом выровнял машину. Он смотрел на родной мобильник, как на гигантского скорпиона, сидящего верхом на гранате с только что выдернутой чекой.
– Как это может быть?! – проговорил Майкл страшным свистящим шепотом, словно боялся спугнуть сошедшую с ума телефонную трубку, на которой без всякого электричества весело сигналил зеленый индикаторный огонек.
А Редькин уже сообразил. У него был друг, закончивший вместе с ним МВТУ и занимавшийся потом всю жизнь системами дальней связи. Так он однажды рассказывал о «питающем сигнале» (так это, кажется, называлось), который на радиочастоте вместе с информацией передает энергию для включения обесточенного абонента. Это была страшно дорогая военная разработка. Но это был факт современной науки, а не мистическая жуть, и Тимофей спокойно объяснил суть дела Майклу, тихонько рулившему вдоль по правому ряду. Однако Майкл почему-то занервничал еще сильнее. Неисправность, даже фантастическая, в собственном телефоне устраивала его больше, чем чьи-то колоссальные деньги, затрачиваемые на контакт с ним, Вербицким, через космические спутники связи.
– Тогда тем более не стоит брать трубку, – сказал он тихо, будто их уже могли слышать.
Впрочем, чем черт не шутит – раз у этих орлов такая техника!
Редькин придерживался принципиально другого мнения, Он схватил трубку, торопясь опередить Майкла, и нажал кнопку. Однако сам не сказал ни слова, а просто слушал. Слушал и улыбался. Как идиот.
Вербицкий смог выдерживать это ровно десять секунд. Потом выхватил у Редькина мобильник со словами:
– Что ты творишь, придурок?!
И швырнул аппарат в приоткрытое окошко на шоссе, после чего резко прибавил газу.
– Все в порядке, – тихо проговорил Редькин.
– Что в порядке?! – заорал Майкл. – Что он сказал тебе, этот проклятый тесчим?!
– А это был не он.
Тимофей продолжал блаженно улыбаться, и Вербицкий позволил себе предположить (ведь в эту ночь происходили самые невероятные вещи):
– Это была твоя Юлька.
Редькин расхохотался так, что стало слышно если не в Шереметьеве, то уж в ближайшем поселке – точно.
– Мне нравится ход твоих мыслей, Майкл! А в Твери, как там с девочками, не знаешь?
– В Твери с девочками хорошо, – машинально ответил Майкл, – в Твери без девочек плохо. – А потом словно проснулся: – Кто это был?!
– Это был Разгонов. Он сказал мне: «Привет, Вербицкий, жаль, что сейчас совершенно некогда разговаривать. Я еще буду в вашей, то есть нашей Москве. А сейчас передай Тимофею, пусть он больше не переживает из-за рукописей. Они теперь никому, кроме меня, не нужны. Все в порядке».
– Вот черт! – взревел Майкл. – «Сименс»! Последней модели! Новье! Шестьсот пятьдесят баксов! Сам выбросил на дорогу…
– Не плачь, – утешал его Редькин, я тебе новую куплю, у меня теперь денег много.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОХОТА ЗА МЕНТАЛЬНЫМ БАРМАЛЕЕМ
Глава первая
ДВОЙНОЙ УДАР
День не заладился с самого начала. Накануне я проработал до пяти утра и проснулся уже после полудня, когда Белки с Андрюшкой и след простыл. Аппетит я ощутил неожиданно зверский, и пить кофе с бутербродами из ростера показалось просто скучновато, а готовить что-то более существенное – элементарно лень, в общем, я решил проехать в центр, до станции Цоо и, выбрав наугад один из миллиона берлинских ресторанов, – главное, чтобы на вид посимпатичнее – приступить там сразу к обеду, минуя завтрак. Я постоял минут пять под душем, потом сгрыз большое желтое яблоко, которое не утолило, а лишь усугубило голод, чего я, впрочем, и добивался.
А вот в гараже меня ждал маленький сюрприз. Там стоял почему-то лишь новехонький Белкин «Опель-Вектра». И с какой радости она решила, что для поездки с сыном в Дрезден нужен именно мой полноприводный «Субару-Форестер»? Это уже потом я узнал, что, изучив утром какой-то старинный путеводитель, мои лихие путешественники, не меняя направления, слегка изменили планы и махнули в Саксонские горы, имея конечной точкой маршрута знаменитую крепость-тюрьму Кёнигштайн. Андрюшка, как увидал на гравюрах могучие стены, вырастающие прямо из скал, смотровые башни, пушки, подземелья и подъемные мосты надо рвом, сначала даже не поверил, что это все до сих пор цело, но Белка разыскала ему современную фотографию в другой книге, и тут уж им стало не до Дрездена – при всем его великолепии отложили на следующий раз. Ну а в горах они вволю полазили по торчащим из земли корням, каменистым осыпям и прочему бездорожью, романтично петляя меж деревьев и подпрыгивая на больших валунах. «Форестер» показал все на что способен, от «Вектры» в аналогичной ситуации, пожалуй, бы просто ничего не осталось. Но я это все действительно узнал позже, и, узнав, даже порадовался стечению обстоятельств, а в ту минуту отчего-то недоброе предчувствие кольнуло в сердце.