Спроси у Ясеня, стр. 44

И Сергей догадался.

Он читал какой-то доклад Горбачева, по-видимому, к очередной годовщине Октябрьской революции – он не запомнил точно, ведь в самом докладе ничего особенного не было, но удивительным образом между строк Малин вычитал там смертный приговор коммунизму. И мгновенно пробежав по логической цепочке, он самым естественным образом уперся в потрясающую мысль. Сидел он тогда в лаборатории Научного Центра Би-би-эс, в Колорадо, Дедушка как раз находился тут же, и Малин ворвался в кабинет Спрингера, как ошпаренный с газетой "Правда" в руках.

– Я понял! – проговорил он от полноты чувств перейдя на заговорщицкий шепот. – Мы должны делать ставку персонально на Горбачева. Именно он поможет нам создать филиал Службы ИКС в Москве!

Дедушка улыбнулся своей знаменитой загадочной улыбкой. Он уже больше года думал об этом.

В феврале восемьдесят седьмого года Малин был назначен руководителем советского филиала службы ИКС и вернулся в Москву. Он получил звание полковника КГБ, солидную должность и кабинет на Лубянке с полагающимися по рангу аппаратами спецсвязи. Соответствующий приказ в архивах хранился. Но все это была мишура, ширма, отмазка. Не существовало ровным счетом никаких документальных подтверждений создания советского подразделения Международной службы контроля. И тем более ни одна живая душа не смогла бы ответить на вопрос, как удалось уговорить самолюбивого и самоуверенного Горбачева поделиться неведомо с кем таким огромным куском собственной власти.

Глава тринадцатая

ПОРА ТОПОЛИНОГО ПУХА

Тополь ввалился ко мне в кабинет ранним сентябрьским утром. Вместо девушки, приносящей кофе. И, не поздоровавшись, сообщил:

– Я приехал.

Сообщил по-английски. Мне это сильно не понравилось, и так же по-английски, очень по-английски, я спросил:

– Плохие новости?

– Весьма, – ответил Тополь. – Может быть, ты нальешь мне кофе?

– Кофе еще не принесли. Есть виски. "Чивас Ригал".

Наш диалог стал напоминать бездарный текст из какого-нибудь американского боевика, и Тополь решил разрушить его нестандартной фразой:

– А "боржоми" у тебя есть?

– Ты чо? С дуба рухнул? Откуда в Лондоне "боржоми"? – выдал я еще более нестандартную фразу на чистом русском.

– Жаль. Виски я люблю пить с "боржоми". А так – лучше коньяку.

Он достал свою традиционную фляжку, и я почувствовал, что дело совсем плохо. Тополь категорически осуждал тех, кто пьет по утрам в рабочее время – для этого, считал он, требовались исключительные причины. И было ужасно, что уже второй раз за очень короткое время нашего знакомства такие причины у Лени Горбовского возникали.

– Что случилось?

Он не ответил. Плюхнулся в кресло, задрав чуть ли не выше головы свои острые коленки кузнечика, хлебнул из горлышка, жестом попросил у меня стакан и наконец, глубокомысленно произнес:

– Пора тополиного пуха.

Я вспомнил, что в Москве пора тополиного пуха наступает где-то в июне и спросил:

– В Лондоне?

– При чем здесь Лондон? – раздраженно сказал Тополь. – Во всем мире. Я просто имею ввиду, что скоро от меня останется только пух. Да перья.

– И от Вербы? – поинтересовался я, демонстративно вступая в сугубо шуточный разговор.

– От Вербы тоже. Разве она не пушистая?

– Да, – сказал я, – верба – это такие маленькие пушистые комочки, очень трогательные, а листья ее еще больше похожи на перья, чем листья тополя… Тополь, ты с ума сошел? О чем мы говорим?

– Мы говорим о том, что наступает полный абзац. На тонких ножках. Убили Дуба.

– Какого Дуба? (Я чуть было не спросил, не подпоручик ли это из "Похождений бравого солдата Швейка", но вовремя сдержал себя: шутки кончились.)

– Дуб-дубок, самый удивительный парень в нашей команде, – говорил Тополь. – Никто не хотел брать такую кличку, а он сразу предложил ее для себя. Отличное, мощное, красивое дерево. Какой дурак придумал, что это символ тупости. Все деревья прекрасны, но дуб – это еще и символ долголетия, надежности, символ власти, своего рода царь деревьев. Дуб, Валерка Гладков дважды завоевывал чемпионский титул по вольной борьбе, потом закончил юрфак МГУ, работал адвокатом, потом его ГРУ завербовало, воевал в Египте и Эфиопии, сотрудничал с "Моссад", иврит, арабский и амхарский – свободно, в нашей службе – с девяносто первого года. А в девяносто втором в Судане его чуть не укокошили. Чудом спасся. И пустил тогда крылатую фразу: "Причастных убивают дважды." Мол, мы особенный народ, уникально живучий. Глызин любил эти слова повторять, Осокорь. Тоже однажды выползал из клинической… И вот теперь убили сволочи Валерку, в секторе Газа убили…

– Кто? Кто убил?!

– Не знаю, в том-то и дело, что не знаю. Как говорится в официальных сообщениях, никто пока не взял на себя ответственность за эту акцию. 

Это Ясень написал пару лет назад. Не знаю я, кто нас так жестоко мочит. Знал бы, давно уже сели за стол переговоров. Но с кем? Дедушка и тот не знает. Дедушка, по-моему, просто в панике, а в добавок еще и в маразме. Объявляет общий сбор по сверхсекретному каналу в то время, когда наши самые тайные операции становятся достоянием гласности. Пора уже не прятаться по углам, а занимать круговую оборону. Пора понять, наконец, кто против нас играет…

– Лично я чем дальше, тем все меньше и меньше понимаю происходящее, – сообщил Тополь после паузы. – Я прирожденный исполнитель, может быть, и очень хороший, но исполнитель. А они меня сделали генерал-лейтенантом, а теперь вообще прочат в главнокомандующие всей службой РИСК. Выбрали. При общем молчаливом согласии и на основании возраста и опыта. А причем здесь возраст? И какой я им, к черту, генерал?! Какой я им командующий. Я же ни хрена понять не могу без Ясеня. Знаешь, когда у нас возникали сложные проблемы или кто-нибудь умничая, а то и от отчаяния задавал вопрос типа "Что делать?", "С чего начать?" или "В чем смысл жизни?", ему говорили: "Спроси у Ясеня". Это уже поговорка такая была. И теперь они взяли моду говорить "Спроси у Тополя". Но Ясень-то действительно отвечал на эти вопросы, как Лев Толстой в Ясной Поляне, а я что? Я только могу "забросать осеннею листвой", как поется в песне. Я же элементарных вещей понять не способен. Эх, Михаил, Михаил… Кажется, я так и не объяснил тебе, что у нас вообще происходит.

– Скажу больше, – скромно заметил я, – ты даже не успел толком объяснить мне, кто вы такие и чем занимаетесь.

– Правда? – удивился Тополь. И добавил невпопад: – В октябре. В октябре намечен общий сбор. Дата будет уточняться.

– Очень хорошо. Я должен там присутствовать?

– Разумеется.

– Очень хорошо. Я там буду. Но чем же вы все-таки занимались все это время? С момента создания вашей доблестной службы ИКС или РИСК. В чем, кстати, разница?

– ИКС – это международная служба Базотти, а РИСК – наш российский филиал. Ясень название придумал. Ему нравилось, что одновременно и российская и интернациональная. И аббревиатура красивая.

– Понятно. Ты не уходи от главного вопроса.

– Чем мы занимались? – переспросил Тополь. – Мы делали историю, парень. Понимаешь? Мы делали историю.

– Правда? Тогда извини, скажу откровенно: поганую вы историю сделали.

Я был категоричен.

– Ох, ни черта ты не понимаешь, парень. Да если б не мы – все, абсолютно все было бы по-другому: перестройка, путчи, войны…

– Стоп, стоп, стоп, Леня, твое заявление напоминает мне одно из путешествий Ийона Тихого (помнишь, у Лема?). Он там на своем космическом корабле угодил в прошлое и сильно его изменил, в результате чего и произошли все те события, о которых мы знаем из всемирной истории.