Спроси у Ясеня, стр. 118

Близился Новый Год, и уже казалось, что все кошмары позади, что больше никого не убьют и жизнь войдет наконец-то в нормальное русло. Но тридцатого вечером в дверь позвонили.

– Кто там? – спросила Белка.

– Я друг Евгения Кузьмина, сообщили из-за двери. – А еще я хорошо знал вашего мужа Миху и Олега Зарайского.

Чувствовался некоторый избыток информации, особенно в слове "Миха". Поэтому, прежде чем открыть, она вынула из стенного шкафа куртку, в кармане которой держала пистолет, и быстро надела ее.

"Боже, какая глупость! – подумалось тут же. – Ведь в квартире Рюшик, родители…"

Очень длинный и очень худощавый лет пятидесяти человек шагнул через порог и сразу протянул ей красную книжечку.

Прочла она немного, но зато самое главное: федеральная служба безопасности. Приплыли. Самое время открывать стрельбу.

Но фээсбэшник был какой-то очень неправильный. Он по-интеллигентски неловко переминался с ноги на ногу, щурился, виновато стряхивал на пол снег с рукавов простенькой курташки, и наконец сказал:

– Дорогая моя Белка, если ты хочешь жить, очень быстро доставай оригиналы пленок Шайтана и Зарайского, одевайся и поехали. Если мы прямо сейчас не дадим их послушать кое-кому, уже завтра утром господин Высокий Шеф Ларионов со товарищи может въехать в Кремль на танке. Собирайся, Белка.

Рюшик уже стоял рядом с матерью, хватая ее за рукав и монотонно повторяя:

– Мам, ну, мам…

И родители вышли из комнаты, услышав незнакомый голос. Остановились в дверях и робко сказали почти одновременно:

– Здравствуйте.

Кот Степан пришельца воспринял спокойно, очень мирно мурчал и терся Белке об ноги.

– А как же они? – спросила Белка.

– Им уже оформлены загранпаспорта, – не совсем понятно объяснил интеллигентный чекист, напоминавший больше врача или профессора университета. – Даже на кота справка есть. Я все потом объясню, Белочка, ну, некогда же, некогда сейчас, кассеты давай, ради Бога!

И Белка полезла на антресоли.

ЧАСТЬ ПОСЛЕДНЯЯ

НОВЫЙ ГОД НА БАГАМАХ

Дядя с гармошкой

– Ну, вот и сбывается твое пророчество, – поведал мне Тополь еще в самолете.

– Какое пророчество? – не понял я. – Насчет полного развала всей нашей лавочки? А я ведь предупреждал: я всегда опаздываю по большому счету, меня в дело брать нельзя, не к добру это…

– Да пошел ты!.. – беззлобно выругался он. – Я о другом. Помнишь, как ты мне в Лондоне сказал, когда мы тебя в "кругосветку" отправляли, что Новый Год встретишь на Багамах. А никакие Багамы тогда не планировались.

– Почему же сейчас Багамы?

– Место хорошее…

А место оказалось действительно хорошее. От Нассау не больше сотни миль. И зачем мы летели вертолетом? Можно было по морю прогуляться. Чудный крохотный островок в гряде Эксума между большим изрезанным проливами Андросом и длинным узким островом Кошка. Или Кошачьим? Как правильно перевести "Кэт"? Географические названия не переводят, я знаю, а мне вот захотелось.

Как назывался наш островок официально, я так и не выяснил. Его купил Базотти еще в шестидесятые годы, называл для себя островом Марио и выстроил там поначалу обычную курортную резиденцию, а затем укрепил ее, превратив в настоящий опорный пункт с гигантским бункером, ракетными установками системы ПВО, причалами для патрульных катеров и канонерок, вертолетной базой. И все это поразительным образом не испортило первозданной красоты острова: чистые, сверкающие платиновым блеском пляжи, вечно-зеленые рощи, живописные скалы. Все военные на острове оказались черными и удивительно молчаливыми, хотя, конечно же, говорили по-английски. Губернатор острова, он же командующий военной базой не совсем черный Диего Гонсалес был предупрежден о нашем прибытии и встретил очень радушно.

Еще радушнее встретил нас прилетевший двумя часами раньше Шактивенанда. Лысый, босой и какой-то особенно смуглый на фоне почти белого песка, он вышел из мангровой рощи в своей оранжевой тоге и с баяном через плечо. Поразив всех виртуозной игрой на этом не очень тибетском инструменте, гуру запел голосом Леонида Утесова страшно популярную в пятидесятые годы песню:

Я покосился на Белку. Должно быть, ей хотелось проснуться. Я-то уже привык ко всем вывертам этой безумной команды и был невозмутим, как мой сын Рюшик, сразу почувствовавший, что здесь и теперь можно все. "Дядя с гармошкой" ему очень понравился, а особенно деревянные погремушки (четки) и красный кружочек на лбу. Еще понравилось море, "волнистей, чем в Юрмале", "бананы прямо на дереве" и, конечно, полный восторг был от "солдатов с пулеметами и корабликов с ракетами".

Коту Степану на острове Марио тоже понравилось, но не сразу. От экзотической природы и свежего бриза он поначалу предпочитал прятаться у Белки на руках, и только уже в доме освоился, а к исходу суток даже рискнул половить местную живность. Меня Степа признал сразу, но это нельзя было считать нарушением конспирации, ведь он точно так же посчитал за своих Тополя, Вербу, Анжея и даже Лешку Ивлева. Только к Гонсалесу отнесся настороженно.

Улучив подходящий момент, – мы были втроем с Андрюшкой и вокруг никого – Белка сказала неожиданно:

– Рюшик, а ты узнал? Это твой папа.

Я бросил в ее сторону укоризненный взгляд, а Андрюшка посмотрел внимательно на мою спецназовскую выправку, на незнакомый костюм, на загорелое лицо, непривычно короткую стрижку и простодушно ответил:

– Не-а, папа был не такой.

И добавил, словно испугавшись, что неправильно понял маму:

– Дядя Сережа – мой новый папа, что ли?

Для Белки это был удар. Наверно, в какой-то момент она действительно усомнилась во всех ранее выстроенных предположениях. В конце концов, устами младенца… Белка не нашлась с ответом – так промычала что-то неопределенное и замяла эту тему. А Андрюшка крикнул со всей непосредственностью:

– Дядя Сережа! Пойдемте крабиков искать.

И мы пошли искать крабиков.

Неужели я надеялся всерьез скрывать от Белки правду неограниченно долго? Вряд ли. Скорее я просто не загадывал далеко. А в тот момент приказа не было на отмену легенды, да и, если честно, вся эта конспирация превратилась в увлекательную игру. Отчего же не поиграть? Тем более, что и для Белки страдания по этому поводу давно кончились. Игра для двоих: необычная, романтическая, сексуальная… Да, да! За четыре месяца мы оба так изменились, как не менялись за все десять лет совместной жизни, и теперь смотрели друг на друга совершенно новыми глазами. Не знаю, как Белка, а я-то точно влюбился в нее. При живой любовнице влюбиться в собственную жену! Красиво, да? Татьяна, кажется почувствовала, что происходит, но не подала виду, то ли в силу своего характера, то ли просто не до того ей было.

А ей действительно было не до того.

Масштабы происшедшего мы осознавали постепенно. Наверно, только Горбовский с пугающим хладнокровием робота воспринимал все и сразу, успевал отслеживать детали, анализировать последствия, делать выводы и формулировать руководства к действию. Верба же еще в Шереметьеве впала в транс, а в самолете в лучших своих традициях заснула.

Я же, избегая до поры разговоров с Белкой, всю дорогу проболтал с Тополем. И нарочито по-английски, чтобы Белка в лишний раз усомнилась: а Разгонов ли это? Может, все-таки Малин? Она не однажды профланировала мимо меня с Андрюшкой, то просившимся в туалет, то рвущимся посмотреть где сидят пилоты – ему и это разрешили.