Мышуйские хроники (сборник), стр. 23

– Что, говоришь? Куда саму валторну девал? Да все туда же – сдал ее на лом. Приятелю Прошке Бертолаеву за бутылку, он же в пробочно-крышечном цеху работает, у них там цветной металл в цене…

– А вдруг она еще живая была? – глупо спросил Шарыгин.

– Шалишь, парниша! Ведь это совсем недавно случилось, когда я решил расстаться с ней. Потому и решил, что окончательно понял: душа ее отлетела туда, на далекую музыкальную планету. А здесь один холодный металл остался. Пустая золотистая трубка. Вот я с тех пор и пью. Давай еще по одной.

Шарыгин согласился, хотя и видел, что Кирилл своим «Изумрудом» уже крепко надулся. Начал даже голову на руки ронять. И вот полез за очередной воблой, футляр раскрыл, а там уж пусто оказалось. Но Кирилл этого не заметил, рука его пролетела мимо, футляр распахнулся полностью, и Шарыгин отчетливо увидел, как вдруг зашевелился этот странный розовато-красный материал, напоминавший… – Господи, как же он сразу не понял?! – напоминавший простые человеческие губы в хитрой усмешке. А теперь этот милый ротик сложился бантиком, как для поцелуя, и громко чмокнул в сторону Кирилла Мефодиевича.

– Простила, стало быть, – выдохнул Симфонякин ошалело и снова уронил голову на сцепленные пальцы, блестящие и мокрые. То ли от слез, то ли от пролитого пива.

ШИЛЬДИК

День был воскресный, и Прохору Бертолаеву разрешили поспать до полудня. На завтрак он скучно поклевал черной кашки, глотнул растворимого кофе с молоком – аппетита не было совсем – и отправился гулять с Мопсом, без особого энтузиазма взяв с собою напросившегося старшенького Гаврика. Маврик и Настенька остались смотреть мультяшки. Погода выдалась отличная, солнечная, легкий морозец бодрил, и они махнули через пустырь к дальнему магазину, в котором пиво дешевле. Однако супротив всякой логики Прохор вдруг купил в ларьке у гастронома четыре банки самого дорогого, импортного – захотелось кутнуть в кои-то веки, тем более, что накануне премию на заводе дали – зря он, что ли третью субботу подряд без отдыха ишачит? Конечно, после таких нагрузок нельзя было не выпить вечерком. И возможно, Прохор немного погорячился, уговорив бутылку 0,75 практически в одиночку – Акулина помогала чисто символически – вот наутро и чувствовал себя несколько вяло.

В общем, одну из ярко-зеленых голландских баночек он тут же у ларька и высосал под осуждающие взгляды Гаврика и Мопса. Зато настроение мгновенно улучшилось, и, придя домой, Прохор полез в кладовку с благородным намерением навести там порядок.

До обеда оставалось еще часа два, можно было успеть многое, и Акулина напомнила мужу:

– Полгода уже прошу тебя полку повесить! А без этого чего тут разбираться? Как был бардак, так и останется на всю жизнь.

– Линушка! – взмолился Прохор. – Но ты же помнишь, там эта стена, ну как будто из танталовой стали, ни одно сверло не берет, я тогда уже пробовал дырки делать. Намаялся только и плюнул. Помнишь?

– Помню. Но полка-то нужна. Тоже мне – передовик труда! Лучший слесарь города Мышуйска! Значок получил, а звание не оправдываешь. Ты же приносил сверла со специальными наконечниками.

– Ну, приносил, – буркнул Прохор.

Он надеялся, что Акулина забыла про те сверла. Были они жутко дефицитные и дорогие, а ему достались почти даром – друг из соседнего Жилохвостова привез по случаю за бутылку коньяка, и Прохор их жалел – боялся испортить необратимо о злосчастную стену, а мало ли какие еще задачи возникнут. Но теперь, похоже, Акулина не успокоится, пока не добьется своего, значит, откажись он дырявить стену, рискует обедать совсем без выпивки. Тем более, женушка еще не знает, что пива нынче басурманского купил. Это ее не порадует, а два расстройства в один день – явный перебор.

– Ладно, – смирился Прохор и достал дрель.

Решительно закрепил ключом уникальное произведение жилохвостовских мастеров-металлургов и вдавил кнопку включателя. Дрель отчаянно завизжала, вгрызаясь в давно намеченное на стене место – крошечную лунку, отполированную до блеска предыдущими попытками. Акулина постояла с минуту, упиваясь своей маленькой домашней победой, да и пошла на кухню суп варить из тощего синеватого цыпленка. «Мама, и как у тебя из такой страшной птички такой вкусный булён получается?» – спрашивал по обыкновению Маврик.

А Прохор сверлил, навалившись на дрель всем телом, но вдруг сообразил, что надо бы точку поменять, ну на сантиметрик сместить – и всего делов. Чего он действительно так тупо уперся в одно место? Может, это в бетон и впрямь какой-нибудь сверхтвердый сплав вмерз в виде прутка или маленькой болванки? Сказано – сделано. Дрель пошла явно веселее, хотя по началу судить не следует, в верхнем слое и старые обои, и штукатурка, пока еще до бетона дойдешь. Так и есть: на полногтя погрузился, и снова – ни в какую!

– Эх-ма! – зарычал Прохор, вкладывая все силы в последнюю отчаянную атаку, как шахтер в забое, как солдат с «Калашниковым» на перевес, и чуть не выматерился на всю квартиру, да только тут и случилось непредвиденное. Сверло пролетело в пустоту, палец сорвался с кнопки, дрель остановилась, а лучший слесарь Мышуйска лбом ударился в стену. И стена, словно живая, отбросила его назад и вниз. Он еще только успел заметить, как из проделанного в ней отверстия вырвалось нечто – то ли огонь полыхнул, то ли дым повалил красно-оранжевый. Похоже, именно в этой загадочной субстанции и было дело, удар-то оказался никакой. Даже не больно – с чего ж тогда сознание терять?..

Очнулся Прохор судя по всему быстро, шишки на лбу не было, дрель валялась рядом, а напротив, касаясь его ногами, сидел в такой же позе человек. Очень странный человек, ну просто как две капли воды похожий...

«Э, – подумал Прохор, – что за шутки? Зачем это Акулина старое зеркало с балкона в кладовку притащила, да еще поставила передо мной, пока я тут без сознания валялся? Воспитывает, что ли, таким образом? Мол, полюбуйся, голубчик, до какого свинского состояния налакался!»

Меж тем отражение «налакавшегося» Прохора там, в зеркале наклонилось вперед, протянуло руку и сказало:

– Помоги подняться, чудик, теснотища тут, ё-моё! Опять не успел порядок навести.

– Так если полку повесить, сразу места больше будет, – рассудил Прохор. – Главное, дырку просверлить. Точнее две.

– То-то и оно, – согласился его двойник. – А как ее просверлишь, когда эту стену ни одна зараза не берет.

– Ты тоже пытался?

– И не раз. А вот сегодня полная фигня получилась...

Они мило так разговаривали друг с другом, будто встречались каждый день. Общение казалось очень простым и естественным для обоих, а потом и тот и другой словно проснулись одновременно.

– Да ты кто такой? – выпалил Прохор, опережая двойника с этим нелепым вопросом.

Потому, наверно, двойник и ответил как бы не своей репликой:

– Я-то здесь живу. А вот ты откуда взялся? Не пойму я. Ты мой клон что ли?

– Сам ты клон, – обиделся Прохор. – И живу здесь как раз я. А там у вас, выходит, тоже по телевизору добрым людям лапшу на уши вешают про козочку Полли.

– Про овечку Долли, – поправил двойник.

– Какая разница? – буркнул Прохор, не придав этому значения, и подумал: «Параллельный мир, он и в Африке параллельный мир, там обязательно что-нибудь не как у нас. Читали. Знаем». Он почему-то сразу решил, что повстречал второго себя из параллельного мира. Другие версии критики не выдерживали: клонирование, размножение в дубликаторе, путешествие во времени – все казалось нелогичным. Просто есть два мира, и здесь в бертолаевской кладовке они торжественно пересеклись. Все-таки Прохор не последний человек в Мышуйске, вот кто-то там наверху и выбрал его для этого исторического контакта. Приятно? Безусловно. Но знакомить второго себя с женой представлялось пока несколько преждевременным.

Прохор прислушался, как Линушка безмятежно напевает что-то на кухне, а Маврик и Гаврик ссорятся в дальней комнате из-за кедрового кокоса, найденного вчера в полутайге. Прохор-2 за компанию тоже прислушался, но к чему-то своему и вдруг сказал: