Катализ, стр. 62
2
В информотеке очень уютно. Обычный просмотровой зал мест на сорок: мягкие кресла, маленькие выдвижные столики, большой вогнутый сахарно-белый экран и зеленые пушистые стены, словно поросшие мхом – должно быть, какие-то новые веяния в акустике.
– Есть хотите? – неожиданно спросил Кротов.
И они вдруг вспоминают, что не ели с самой ночи.
– Предпочтете меню двадцатого века или – для быстроты – питательную ампулу и стакан супертоника?
Любопытство одерживает верх над аппетитом, всем хочется попробовать вожделенную мечту деловых людей прошлого – концентрат, с помощью которого утоление голода занимает времени не больше, чем замена севшей батарейки. И супертоник, которым они запивают яркие, блестящие, совсем несъедобные с виду капсулы, оказывается даже приятным на вкус.
– Итак, – говорит Кротов, – видеоролик, который вы сейчас посмотрите, я смонтировал очень давно из хроники тех времен. Мы были молоды и очень наивны. Нам казалось, что мы скрутим оранжевую чуму за несколько лет или – еще лучше – она загнется сама, как уэллсовские марсиане. Но все вышло иначе. Мне сегодня сто три года (вы уже понимаете, что это означает). А Петрикссону, помогавшему делать этот фильм, было бы сто тридцать, но его уже нет в живых.
Кстати, это с его легкой руки в наш политический лексикон вошел термин «коммунизм из помойного ведерка», послуживший названием для моего видеоролика. Помните, в чем Брусилов притащил из лесу свои сибры?
Все трое невольно улыбаются: что и говорить, название меткое и ядовитое.
– Итак, прошу внимания. Несколько слов, пока идут титры. (Титры шли поочередно на многих языках). Фильм не претендует на художественную целостность. Мы делали нарочито рваный монтаж, нарочито уходили от хронологии и сюжета. Мы создавали образ дисгармонии. И последнее: комментировать буду по ходу. Ранее записанный текст я неоднократно менял, а сейчас полностью от него отказался. Кадры говорят сами за себя, а слова для каждой аудитории нужны разные.
Титры кончаются, и на экране возникает праздничное шествие.
Москва. Улица Тверская в районе телеграфа. Радостные лица, цветы, флаги, транспаранты:
«Да здравствует коммунизм!»
«Да здравствует Апельсин!»
«Брусилову – слава!»
– Отмечается первая годовщина, – поясняет Кротов.
В следующих кадрах бегло, весьма конспективно, но ярко и красочно демонстрируются достижения человечества. Прежде всего – уничтожение оружия. Неправдоподобные, словно из мультфильма, сцены пожирания сибрами ракет, пушек, автоматов, боеприпасов, контейнеров с отравляющими веществами, минометов, танков, бочек с напалмом и превращения их в продукты питания, одежду, мебель, автомобили, авиетки, а также во всякие полезные вещества – в оранжит, в зеротан, в чистую воду, в чистый воздух… Кадры обыгрываются со всех сторон, смакуются, подаются с рекламным блеском. Затем оператор любуется городом. Чистые зеленые улицы, красивые машины на земле и в воздухе, пункты раздачи товаров – очередей нет, давки и суеты нет, стадионы, корты, бассейны, театры, библиотеки, кино -все доступно. Дальше – чудесный уютный интерьер: роскошная мебель, дисплей с огромным экраном, пневмотранспортер для доставки сибров, продуктов и вещей, счастливое семейство, очаровательные дети. Потом – симпатичные коттеджи среди самых разных пейзажей, от пустыни и джунглей до тайги и заснеженной тундры. Следующий сюжет: всевозможные средства передвижения на воздушной подушке; гигантские сооружения научного характера – обсерватории, радиотелескопы, ажурные и цельнометаллические сферы для физических экспериментов, циклотроны, космодромы, космические станции, земная атмосфера на Луне, на Марсе, Венере, Меркурии, на спутниках Юпитера и Сатурна, заселение планет… Успехи сибромедицины: чудеса трансплантации, чудеса регенерации, чудеса владения своим телом. Потрясающие по свойствам сиброматериалы, сибростроительные роботы, сибропередатчики, повсеместная компьютеризация и повсеместная невероятная чистота, роботизация быта, еще какие-то технические новинки. Кадры мелькают все быстрее и быстрее и, наконец, мелькнув уже с карикатурной скоростью, сменяются вновь праздничным шествием в Москве. Крупно – два транспаранта: оранжевый – «Да здравствует Апельсин!» и красный – «Да здравствует коммунизм!» На изображение медленно наползает чернота, и, когда уже совсем ничего не видно, из тьмы внезапно вспыхивает ярко-зеленый титр по-русски и по-английски: «Какой ценой?» На экране появляется голубоватое пластиковое ведерко для мусора, из него торчит угол сибра и еловая ветка с прикнопленным красным плакатиком «Да здравствует коммунизм!» Потом снова светится вопрос «Какой ценой?», и в кадре возникает европейский город, снятый с высоты птичьего полета.
Камера медленно опускается, и становится видна площадь, запруженная людьми и чем-то заваленная в центре, со всех сторон по улицам стекаются толпы, камера опускается еще ниже, и картина проясняется полностью: площадь загромождает целый террикон мертвецов высотою до середины величественной арки, а вновь приходящие несут на себе, на носилках, волочат по земле, катят на тачках, велосипедах, детских колясках еще и еще трупы. То и дело через кадр пролетают тела, сбрасываемые с вертолетов.
– Париж. Площадь Звезды, – поясняет Кротов. – Одна из первых демонстраций протеста. Самое начало катаклизма, еще не действуют никакие законы. А вот Вашингтон. Американцы, как всегда, оригинальничают.
Белый дом заляпан кровью. Беснуется молодежь, швыряет чем-то в стены. Мечутся полицейские, собаки рвут поводки, тут и там мелькают дубинки, дымки гранат со слезоточивым газом.
Невообразимый шум, приглушенный в записи. Оператор на свой страх и риск показывает детали, панорамирует, дает наезды. И зритель видит: в руках у перепачканных с ног до головы демонстрантов кровоточащие половые органы. Эти своеобразные метательные снаряды подвозят в багажниках автомашин, ими усыпан асфальт, и трава, и ступени – у стен они сваливаются кучами, об них спотыкаются, по ним скользят, на них падают… Потом кадр меняется.
Футбольный матч. Переполненный стадион. Ажиотаж. И внезапно по всему кольцу огромной чаши с краев низвергаются, точно сель, потоки вязкой грязи. Запаха фильм, по счастью, не передает, но и без того делается ясно, что это фекалии и рвотная масса. Куда там Данте с его картинами ада! На стадионе начинается такое, до чего не додумывались, наверно, даже воспаленные мозги учеников Хичкока.
А Кротов, сверкнув глазами в сторону зрителей, вдруг кричит, словно перед ним не трое в пустом зале, а вот такой же огромный стадион:
– Это не кино! Вы слышите? Это на самом деле. Это все было.
Центральный стадион в Милане. «Фекальная акция» «красных бригад».
Одна из крупнейших трагедий в период массового сеймерного психоза.
Эпизод заканчивается долгим страшным кадром. Загаженный стадион пуст. Кое-где из-под нечистот торчат трупы, не такие, как в Париже, а настоящие убитые люди. Спускаясь сверху, ряды солдат в противогазах и защитных костюмах начинают чистку. А в самом центре по грудь в кошмарной жиже, движется человечек, может быть, футболист, может быть, болельщик. Он движется медленно упорно и бессмысленно – вдоль всего поля.
Потом – контрастная перебивка. Аллея парка и многочисленные совокупляющиеся пары. Позы разнообразны, но во всех есть что-то общее и страшное. Кротов молчит, и зрители догадываются сами. Все женщины на этой мрачной оргии (впрочем, там не только женщины – боже, какая мерзость!), все пассивные партнеры мертвы. Это вакханалия некрофилов.
– И это разрешено? – спрашивает Станский.
– Тогда? Разумеется, нет. А сейчас – да. В отдельных странах. Куда от них денешься? Тайные клубы существовали все время. А индивидуальную некрофилия вообще смешно запретить – с тем же успехом можно запретить онанизм. С тех пор, как сибр стал доступен каждому, стало вообще невозможно запретить что-либо.
Последнюю фразу Кротов произнес с металлом в голосе, и Станский перебил его: